Неточные совпадения
Самгин в одной штанине бросился к постели, выхватил из ночного столика браунинг, но, бросив его на постель, надел брюки, туфли, пиджак и снова подбежал к
окну; солдат, стрелявший с колена, переваливаясь с
бока на
бок, катился
по мостовой на панель, тот, что был впереди его, — исчез, а трое все еще лежали, стреляя.
Самгин, мигая, вышел в густой, задушенный кустарником сад; в густоте зарослей, под липами, вытянулся длинный одноэтажный дом, с тремя колоннами
по фасаду, с мезонином в три
окна, облепленный маленькими пристройками, — они подпирали его с
боков, влезали на крышу. В этом доме кто-то жил, — на подоконниках мезонина стояли цветы. Зашли за угол, и оказалось, что дом стоит на пригорке и задний фасад его — в два этажа. Захарий открыл маленькую дверь и посоветовал...
Он медленно взглянул исподлобья, сначала на барыню, потом на Райского, и, медленно обернувшись, задумчиво прошел двор, отворил дверь и
боком перешагнул порог своей комнаты. А Егорка, пока Савелий шел
по двору, скаля зубы, показывал на него сзади пальцем дворне и толкал Марину к
окну, чтобы она взглянула на своего супруга.
За небольшим прудом, из-за круглых вершин яблонь и сиреней, виднеется тесовая крыша, некогда красная, с двумя трубами; кучер берет вдоль забора налево и при визгливом и сиплом лае трех престарелых шавок въезжает в настежь раскрытые ворота, лихо мчится кругом
по широкому двору мимо конюшни и сарая, молодецки кланяется старухе ключнице, шагнувшей
боком через высокий порог в раскрытую дверь кладовой, и останавливается, наконец, перед крылечком темного домика с светлыми
окнами…
Порою завязывались драки между пьяной скандальной компанией и швейцарами изо всех заведений, сбегавшимися на выручку товарищу швейцару, — драка, во время которой разбивались стекла в
окнах и фортепианные деки, когда выламывались, как оружие, ножки у плюшевых стульев, кровь заливала паркет в зале и ступеньки лестницы, и люди с проткнутыми
боками и проломленными головами валились в грязь у подъезда, к звериному, жадному восторгу Женьки, которая с горящими глазами, со счастливым смехом лезла в самую гущу свалки, хлопала себя
по бедрам, бранилась и науськивала, в то время как ее подруги визжали от страха и прятались под кровати.
Комната, в которую Стрелов привел Петеньку, смотрела светло и опрятно; некрашеный пол был начисто вымыт и снабжен во всю длину полотняною дорожкой;
по стенам и у
окон стояли красного дерева стулья с деревянными выгнутыми спинками и волосяным сиденьем; посредине задней стены был поставлен такой же формы диван и перед ним продолговатый стол с двумя креслами
по бокам; в углу виднелась этажерка с чашками и небольшим количеством серебра.
Вопрос этот сначала словно ошеломил собеседников, так что последовала короткая пауза, во время которой Павел Матвеич, чтоб скрыть свое смущение, поворотился
боком к
окну и попробовал засвистать. Но Василий Иваныч, по-видимому, довольно твердо помнил, что главная обязанность культурного человека состоит в том, чтобы выходить с честью из всякого затруднения, и потому колебался недолго.
Благодаря яркому освещению эта большая комната с голыми стенами, оклеенными белыми обоями, с венскими стульями
по бокам, с тюлевыми занавесками на
окнах, казалась особенно пустой.
Я снова в городе, в двухэтажном белом доме, похожем на гроб, общий для множества людей. Дом — новый, но какой-то худосочный, вспухший, точно нищий, который внезапно разбогател и тотчас объелся до ожирения. Он стоит
боком на улицу, в каждом этаже его
по восемь
окон, а там, где должно бы находиться лицо дома, —
по четыре
окна; нижние смотрят в узенький проезд, на двор, верхние — через забор, на маленький домик прачки и в грязный овраг.
И вот она сидит,
боком к
окну, вытянув больную ногу
по скамье, опустив здоровую на пол, сидит и, закрыв лицо растрепанной книжкой, взволнованно произносит множество непонятных и скучных слов.
Теперь
по бокам дороги пошли уже скромные коттеджи, в один и два этажа, на иных висели скромные вывески, как на наших лавках —
по дверям и в
окнах.
Комната женщины была узкая, длинная, а потолок её действительно имел форму крышки гроба. Около двери помещалась печка-голландка, у стены, опираясь в печку спинкой, стояла широкая кровать, против кровати — стол и два стула
по бокам его. Ещё один стул стоял у
окна, — оно было тёмным пятном на серой стене. Здесь шум и вой ветра были слышнее. Илья сел на стул у
окна, оглядел стены и, заметив маленький образок в углу, спросил...
Околоточный сел за стол и начал что-то писать, полицейские стояли
по бокам Лунёва; он посмотрел на них и, тяжело вздохнув, опустил голову. Стало тихо, скрипело перо на бумаге, за
окнами ночь воздвигла непроницаемо чёрные стены. У одного
окна стоял Кирик и смотрел во тьму, вдруг он бросил револьвер в угол комнаты и сказал околоточному...
В комнате я один, на столе пустая посуда, а из
окна дует холодом и сыплет снег.
Окно было разбито, стекла валялись на полу. Дворник стучал
по раме, забивая
окно доской. Оказалось, что свинья, случайно выпущенная из хлева извозчиком, выдавила
боком мое
окно.
— Пошто села к
окну? Смотри — надует в
бок, захвораешь еще!.. — говорил он ей сурово и ласково. — Что ты скачешь
по лестнице-то? Встряхнешься как-нибудь… А ты ешь больше, на двоих ешь, чтобы ему хватало…
Дом полковника Клюкова представлял совершенную противоположность купеческому дому: железные ворота его были распахнуты;
по бокам крыльца были помещены два аристократические льва; конюшни обозначены лошадиной головой из алебастра; на одном из
окон, выходящем на двор, был прибит огромнейший барометр: словом, видно было, что тут жил человек не замкнутый, с следами некоторого образования.
И вдруг то необыкновенно хорошее, радостное и мирное, чего я не испытывал с самого детства, нахлынуло на меня вместе с сознанием, что я далек от смерти, что впереди еще целая жизнь, которую я, наверно, сумею повернуть по-своему (о! наверно сумею), и я, хотя с трудом, повернулся на
бок, поджал ноги, подложил ладонь под голову и заснул, точно так, как в детстве, когда, бывало, проснешься ночью возле спящей матери, когда в
окно стучит ветер, и в трубе жалобно воет буря, и бревна дома стреляют, как из пистолета, от лютого мороза, и начнешь тихонько плакать, и боясь и желая разбудить мать, и она проснется, сквозь сон поцелует и перекрестит, и, успокоенный, свертываешься калачиком и засыпаешь с отрадой в маленькой душе.
Высокие, покрытые острым колпаком флигеля, также с маленькими
окнами и посеревшие от времени, тянулись от господского дома
по обоим
бокам и заключались скотными дворами, тоже серыми, которые были обильно, но неаккуратно покрыты соломою.
Пришёл к себе, лёг — под
боком книжка эта оказалась. Засветил огонь, начал читать из благодарности к наставнику. Читаю, что некий кавалер всё мужей обманывает,
по ночам лазит в
окна к жёнам их; мужья ловят его, хотят шпагами приколоть, а он бегает. И всё это очень скучно и непонятно мне. То есть я, конечно, понимаю — балуется молодой человек, но не вижу, зачем об этом написано, и не соображу — почему должен я читать подобное пустословие?
Я не мог долго быть на палубе. Насекомые буквально облепили меня. Они хлестали
по лицу, заползали в рукава, набивались в волосы, лезли в уши. Я пробовал отмахиваться от них; это оказалось совершенно бесполезным занятием. В каюте было жарко и душно, но нельзя было открыть
окон из-за тех же самых прелестных эфемерид. Долго я ворочался с
боку на
бок и только перед рассветом немного забылся сном.
Александра Михайловна снова улеглась спать, но заснуть не могла. Она ворочалась с
боку на
бок, слышала, как пробило час, два, три, четыре. Везде была тишина, только маятник в кухне мерно тикал, и по-прежнему протяжно и уныло гудели на крыше телефонные проволоки. Дождь стучал в
окна. Андрея Ивановича все не было. На душе у Александры Михайловны было тоскливо.
На двух углах крыльца поставлены были вазы,
по бокам входа — четыре мраморные половинчатые колонны; в нишах первого этажа лепные украшения, а второго — статуи, изображающие Веру и Надежду; над
окном второго этажа — барельефы четырех евангелистов из белого каррарского мрамора, а
по бокам изображение святых апостолов Петра и Павла, а посредине вызолоченный крест, на карнизе лепнины ангельские головки.
День был яркий. Солнце как раз ударяло в закрытые
окна кабинета и маленькие полосы света едва освещали обширную комнату, пробиваясь
по бокам темных штор.
По бокам деревянного решетчатого забора, окрашенного тоже в серую краску, с такими же репчатыми воротами посредине, находились два флигеля, в три
окна каждый, выходящий на улицы. В правом флигеле помещалась кухня, а в левом людская — оба флигеля были соединены с главным домом крытыми галереями. За домом был тенистый сад, а за обоими флигелями тянулись обширные надворные постройки.