Неточные совпадения
На шестой день были назначены губернские выборы. Залы большие и малые были полны дворян в разных мундирах. Многие приехали только
к этому дню. Давно не видавшиеся
знакомые, кто из Крыма, кто из Петербурга, кто из-за границы, встречались в залах. У губернского стола, под портретом Государя,
шли прения.
Весь день этот Анна провела дома, то есть у Облонских, и не принимала никого, так как уж некоторые из ее
знакомых, успев узнать о ее прибытии, приезжали в этот же день. Анна всё утро провела с Долли и с детьми. Она только
послала записочку
к брату, чтоб он непременно обедал дома. «Приезжай, Бог милостив», писала она.
Нельзя утаить, что почти такого рода размышления занимали Чичикова в то время, когда он рассматривал общество, и следствием этого было то, что он наконец присоединился
к толстым, где встретил почти всё
знакомые лица: прокурора с весьма черными густыми бровями и несколько подмигивавшим левым глазом так, как будто бы говорил: «
Пойдем, брат, в другую комнату, там я тебе что-то скажу», — человека, впрочем, серьезного и молчаливого; почтмейстера, низенького человека, но остряка и философа; председателя палаты, весьма рассудительного и любезного человека, — которые все приветствовали его, как старинного
знакомого, на что Чичиков раскланивался несколько набок, впрочем, не без приятности.
— Я, знаете, человек холостой, этак несветский и неизвестный, и
к тому же законченный человек, закоченелый человек-с, в семя
пошел и… и… и заметили ль вы, Родион Романович, что у нас, то есть у нас в России-с, и всего более в наших петербургских кружках, если два умные человека, не слишком еще между собою
знакомые, но, так сказать, взаимно друг друга уважающие, вот как мы теперь с вами-с, сойдутся вместе, то целых полчаса никак не могут найти темы для разговора, — коченеют друг перед другом, сидят и взаимно конфузятся.
Кабанов. А его, подлеца, в Тяхту,
к китайцам. Дядя
к знакомому купцу какому-то
посылает туда на контору. На три года его туды.
Через трое суток он был дома, кончив деловой день, лежал на диване в кабинете, дожидаясь, когда стемнеет и он
пойдет к Никоновой. Варвара уехала на дачу,
к знакомым. Пришла горничная и сказала, что его спрашивает Гогин.
В воздухе плыл
знакомый гул голосов сотен людей, и Самгин тотчас отличил, что этот гул единодушнее, бодрее, бархатистее, что ли, нестройного, растрепанного говора той толпы, которая
шла к памятнику деда царя.
Ольга кивнула ему, как доброму
знакомому, и, когда он
пошел, она повернулась
к окну, смотрела туда и равнодушно слушала удалявшиеся шаги Обломова.
Под успокоительным и твердым словом мужа, в безграничном доверии
к нему отдыхала Ольга и от своей загадочной, не всем
знакомой грусти, и от вещих и грозных снов будущего,
шла бодро вперед.
А сам все
шел да
шел упрямо по избранной дороге. Не видали, чтоб он задумывался над чем-нибудь болезненно и мучительно; по-видимому, его не пожирали угрызения утомленного сердца; не болел он душой, не терялся никогда в сложных, трудных или новых обстоятельствах, а подходил
к ним, как
к бывшим
знакомым, как будто он жил вторично, проходил
знакомые места.
Встретится ему
знакомый на улице. «Куда?» — спросит. «Да вот
иду на службу, или в магазин, или проведать кого-нибудь». — «
Пойдем лучше со мной, — скажет тот, — на почту, или зайдем
к портному, или прогуляемся», — и он
идет с ним, заходит и
к портному, и на почту, и прогуливается в противуположную сторону от той, куда
шел.
Она все колола его легкими сарказмами за праздно убитые годы, изрекала суровый приговор, казнила его апатию глубже, действительнее, нежели Штольц; потом, по мере сближения с ним, от сарказмов над вялым и дряблым существованием Обломова она перешла
к деспотическому проявлению воли, отважно напомнила ему цель жизни и обязанностей и строго требовала движения, беспрестанно вызывала наружу его ум, то запутывая его в тонкий, жизненный,
знакомый ей вопрос, то сама
шла к нему с вопросом о чем-нибудь неясном, не доступном ей.
И никого-то у нас здесь
знакомых таких,
пойти совсем не
к кому: „Что с нами будет? — думаю“.
В этом ресторане, в Морской, я и прежде бывал, во время моего гнусненького падения и разврата, а потому впечатление от этих комнат, от этих лакеев, приглядывавшихся ко мне и узнававших во мне
знакомого посетителя, наконец, впечатление от этой загадочной компании друзей Ламберта, в которой я так вдруг очутился и как будто уже принадлежа
к ней нераздельно, а главное — темное предчувствие, что я добровольно
иду на какие-то гадости и несомненно кончу дурным делом, — все это как бы вдруг пронзило меня.
Я хотел было напомнить детскую басню о лгуне; но как я солгал первый, то мораль была мне не
к лицу. Однако ж пора было вернуться
к деревне. Мы
шли с час все прямо, и хотя
шли в тени леса, все в белом с ног до головы и легком платье, но было жарко. На обратном пути встретили несколько малайцев, мужчин и женщин. Вдруг до нас донеслись
знакомые голоса. Мы взяли направо в лес, прямо на голоса, и вышли на широкую поляну.
Капитан и так называемый «дед», хорошо
знакомый читателям «Паллады», старший штурманский офицер (ныне генерал), — оба были наверху и о чем-то горячо и заботливо толковали. «Дед» беспрестанно бегал в каюту,
к карте, и возвращался. Затем оба зорко смотрели на оба берега, на море, в напрасном ожидании лоцмана. Я все любовался на картину, особенно на целую стаю купеческих судов, которые, как утки, плыли кучей и все жались
к шведскому берегу, а мы
шли почти посредине, несколько ближе
к датскому.
Прежде всего
к ней в заведение приехал
знакомый коридорный Симон за девушкой для богатого сибирского купца. Она
послала Любашу. Через несколько времени Любаша вернулась вместе с купцом.
Антонида Ивановна тихонько засмеялась при последних словах, но как-то странно, даже немного болезненно, что уж совсем не
шло к ее цветущей здоровьем фигуре. Привалов с удивлением посмотрел на нее. Она тихо опустила глаза и сделала серьезное лицо. Они прошли молча весь зал, расталкивая публику и кланяясь
знакомым. Привалов чувствовал, что мужчины с удивлением следили глазами за его дамой и отпускали на ее счет разные пикантные замечания, какие делаются в таких случаях.
Водились за ним, правда, некоторые слабости: он, например, сватался за всех богатых невест в губернии и, получив отказ от руки и от дому, с сокрушенным сердцем доверял свое горе всем друзьям и
знакомым, а родителям невест продолжал
посылать в подарок кислые персики и другие сырые произведения своего сада; любил повторять один и тот же анекдот, который, несмотря на уважение г-на Полутыкина
к его достоинствам, решительно никогда никого не смешил; хвалил сочинение Акима Нахимова и повесть Пинну;заикался; называл свою собаку Астрономом; вместо однакоговорил одначеи завел у себя в доме французскую кухню, тайна которой, по понятиям его повара, состояла в полном изменении естественного вкуса каждого кушанья: мясо у этого искусника отзывалось рыбой, рыба — грибами, макароны — порохом; зато ни одна морковка не попадала в суп, не приняв вида ромба или трапеции.
Дерсу ужасно ругал китайцев за то, что они, бросив лудеву, не позаботились завалить ямы землей. Через час мы подошли
к знакомой нам Лудевой фанзе. Дерсу совсем оправился и хотел было сам
идти разрушить лудеву, но я посоветовал ему остаться и отдохнуть до завтра. После обеда я предложил всем китайцам стать на работу и приказал казакам следить за тем, чтобы все ямы были уничтожены.
Естественно, что наше появление вызвало среди китайцев тревогу. Хозяин фанзы волновался больше всех. Он тайком
послал куда-то рабочих. Спустя некоторое время в фанзу пришел еще один китаец. На вид ему было 35 лет. Он был среднего роста, коренастого сложения и с типично выраженными монгольскими чертами лица. Наш новый
знакомый был одет заметно лучше других. Держал он себя очень развязно и имел голос крикливый. Он обратился
к нам на русском языке и стал расспрашивать, кто мы такие и куда
идем.
Утром 8 августа мы оставили Фудзин — это ужасное место. От фанзы Иолайза мы вернулись сначала
к горам Сяень-Лаза, а оттуда
пошли прямо на север по небольшой речке Поугоу, что в переводе на русский язык значит «козья долина». Проводить нас немного вызвался 1 пожилой таз. Он все время
шел с Дерсу и что-то рассказывал ему вполголоса. Впоследствии я узнал, что они были старые
знакомые и таз собирался тайно переселиться с Фудзина куда-нибудь на побережье моря.
Вера Павловна начала разбирать свои вещи для продажи, а сама
послала Машу сначала
к Мерцаловой просить ее приехать, потом
к торговке старым платьем и всякими вещами подстать Рахели, одной из самых оборотливых евреек, но доброй
знакомой Веры Павловны, с которой Рахель была безусловно честна, как почти все еврейские мелкие торговцы и торговки со всеми порядочными людьми.
Холера — это слово, так
знакомое теперь в Европе, домашнее в России до того, что какой-то патриотический поэт называет холеру единственной верной союзницей Николая, — раздалось тогда в первый раз на севере. Все трепетало страшной заразы, подвигавшейся по Волге
к Москве. Преувеличенные слухи наполняли ужасом воображение. Болезнь
шла капризно, останавливалась, перескакивала, казалось, обошла Москву, и вдруг грозная весть «Холера в Москве!» — разнеслась по городу.
Продолжать «Записки молодого человека» я не хочу, да если б и хотел, не могу. Улыбка и излишняя развязность не
идут к похоронам. Люди невольно понижают голос и становятся задумчивы в комнате, где стоит гроб не
знакомого даже им покойника.
— Хвалился ты, что Богу послужить желаешь, так вот я тебе службу нашла… Ступай в Москву. Я уж написала Силантью (Стрелкову), чтоб купил колокол, а по первопутке подводу за ним
пошлю. А так как, по расчету, рублей двухсот у нас недостает, так ты покуда походи по Москве да посбирай. Между своими мужичками походишь, да Силантий на купцов
знакомых укажет, которые
к Божьей церкви радельны. Шутя недохватку покроешь.
— Ну, теперь
пойдет голова рассказывать, как вез царицу! — сказал Левко и быстрыми шагами и радостно спешил
к знакомой хате, окруженной низенькими вишнями. «Дай тебе бог небесное царство, добрая и прекрасная панночка, — думал он про себя. — Пусть тебе на том свете вечно усмехается между ангелами святыми! Никому не расскажу про диво, случившееся в эту ночь; тебе одной только, Галю, передам его. Ты одна только поверишь мне и вместе со мною помолишься за упокой души несчастной утопленницы!»
Под конец моего пребывания в пансионе добродушный француз как-то исчез с нашего горизонта. Говорили, что он уезжал куда-то держать экзамен. Я был в третьем классе гимназии, когда однажды, в начале учебного года, в узком коридоре я наткнулся вдруг на фигуру, изумительно похожую на Гюгенета, только уже в синем учительском мундире. Я
шел с другим мальчиком, поступившим в гимназию тоже от Рыхлинского, и оба мы радостно кинулись
к старому
знакомому.
«Вот гостя господь
послал:
знакомому черту подарить, так назад отдаст, — подумал хозяин, ошеломленный таким неожиданным ответом. — Вот тебе и сват. Ни с которого краю
к нему не подойдешь. То ли бы дело выпили, разговорились, — оно все само бы и наладилось, а теперь разводи бобы всухую. Ну, и сват, как кривое полено: не уложишь ни в какую поленницу».
Однако время уходило, и надо было возвращаться на бивак. Осмотревшись, я
пошел, как мне казалось, прямо
к морю, но на пути встретил лесное болото, заваленное колодником. С целью обойти его я принял немного вправо. Минут через десять я увидел дерево, которое показалось мне
знакомым. Это был вяз с выводком соболей.
Мой
знакомый стоял восьмым по очереди, стало быть, ему приходилось
идти к столбам в третью очередь.
В одно погожее августовское утро по улицам, прилегающим
к самому Лефортовскому дворцу,
шел наш
знакомый доктор Розанов. По медленности, с которою он рассматривал оригинальный фасад старого дворца и читал некоторые надписи на воротах домов, можно бы подумать, что он гуляет от нечего делать или ищет квартиры.
—
Пойду погляжу, — может и есть. Ну-ко вы, мамзели, — обратился он
к девицам, которые тупо жались в дверях, загораживая свет. — Кто из вас похрабрее? Коли третьего дня ваша
знакомая приехала, то, значит, теперича она лежит в том виде, как господь бог сотворил всех человеков — значит, без никого… Ну, кто из вас побойчее будет? Кто из вас две
пойдут? Одеть ее треба…
Но хозяйка дома и обе экономки всячески балуют Пашу и поощряют ее безумную слабость, потому что благодаря ей Паша
идет нарасхват и зарабатывает вчетверо, впятеро больше любой из остальных девушек, — зарабатывает так много, что в бойкие праздничные дни ее вовсе не выводят
к гостям «посерее» или отказывают им под предлогом Пашиной болезни, потому что постоянные хорошие гости обижаются, если им говорят, что их
знакомая девушка занята с другим.
— Так, так, так, — сказал он, наконец, пробарабанив пальцами по столу. — То, что сделал Лихонин, прекрасно и смело. И то, что князь и Соловьев
идут ему навстречу, тоже очень хорошо. Я, с своей стороны, готов, чем могу, содействовать вашим начинаниям. Но не лучше ли будет, если мы поведем нашу
знакомую по пути, так сказать, естественных ее влечений и способностей. Скажите, дорогая моя, — обратился он
к Любке, — что вы знаете, умеете? Ну там работу какую-нибудь или что. Ну там шить, вязать, вышивать.
Чаю в харчевне нельзя было достать, но и тут помог нам хозяин: под горою, недалеко от нас, жил
знакомый ему купец; он
пошел к нему с Евсеичем, и через час мы уже пили чай с калачами, который был и приятен, и весьма полезен всем нам; но ужинать никто из нас не хотел, и мы очень рано улеглись кое-как по лавкам на сухом сене.
— Здесь вас ожидают ваши старые
знакомые, — говорил Захаревский,
идя вслед за ним. — Вот они!.. — прибавил он, показывая на двух мужчин, выделившихся из толпы и подходящих
к Вихрову. Один из них был в черной широкой и нескладной фрачной паре, а другой, напротив, в узеньком коричневого цвета и со светлыми пуговицами фраке, в серых в обтяжку брюках, с завитым хохолком и с нафабренными усиками.
Вечером, когда она пила чай, за окном раздалось чмоканье лошадиных копыт по грязи и прозвучал
знакомый голос. Она вскочила, бросилась в кухню,
к двери, по сеням кто-то быстро
шел, у нее потемнело в глазах, и, прислонясь
к косяку, она толкнула дверь ногой.
Другой раз она приехала в чужой город
к своим
знакомым и, когда уже
шла по лестнице в их квартиру, заметила, что у них обыск.
Он водил его от норы
к норе и показывал ему своих любимцев, говоря о них с таким увлечением и с такой нежностью, с таким знанием их обычаев и характеров, точно дело
шло о его добрых, милых
знакомых.
Убиица-то он один, да
знакомых да сватовей у него чуть не целый уезд; ты вот и поди перебирать всех этих
знакомых, да и преступника-то подмасли, чтоб он побольше народу оговаривал: был, мол, в таком-то часу у такого-то крестьянина? не
пошел ли от него
к такому-то? а часы выбирай те, которые нужно… ну, и привлекай, и привлекай.
Однако и с ним бывают прорухи. На днях встречаю я его на Морской;
идет, понуривши голову, и,
к величайшему удивлению… молчит! А это большая в нем редкость, потому что он так полон разговора, что ежели нет встречного
знакомого, то он сам себе сообщает новости.
Так он и не притронулся
к чаю. Просидел с час на верстаке и
пошел на улицу. Сначала смотрел встречным в глаза довольно нахально, но потом вдруг застыдился, точно он гнусное дело сделал, за которое на нем должно лечь несмываемое пятно, — точно не его кровно обидели, а он всем, и
знакомым и незнакомым, нанес тяжкое оскорбление.
О подорожниках она задумала еще дня за два и нарочно
послала Терку за цыплятами для паштета
к знакомой мещанке Спиридоновне; но тот сходил поближе,
к другой, и принес таких, что она, не утерпев, бросила ему живым петухом в рожу.
К сумеркам он отшагал и остальные тридцать пять верст и, увидев кресты городских церквей, сел на отвале придорожной канавы и впервые с выхода своего задумал попитаться: он достал перенедельничавшие у него в кармане лепешки и, сложив их одна с другою исподними корками, начал уплетать с сугубым аппетитом, но все-таки не доел их и, сунув опять в тот же карман,
пошел в город. Ночевал он у
знакомых семинаристов, а на другой день рано утром пришел
к Туганову, велел о себе доложить и сел на коник в передней.
Города становились меньше и проще,
пошли леса и речки, потянулись поля и плантации кукурузы… И по мере того, как местность изменялась, как в окна врывался вольный ветер полей и лесов, Матвей подходил
к окнам все чаще, все внимательнее присматривался
к этой стране, развертывавшей перед ним, торопливо и мимолетно, мирные картины
знакомой лозищанину жизни.
— Ну,
слава богу, ушли. А то я и не знала, что и говорить-то с ними. Что значит, как мало-то
знакомые люди, — не знаешь, с какой стороны
к ним и подъехать.
Он не
пошёл на поминки, но, придя домой, покаялся в этом, — было нестерпимо тошно на душе, и
знакомые, прочитанные книги не могли отогнать этой угнетающей тоски. Кое-как промаявшись до вечера, он
пошёл к Сухобаеву, застал его в палисаднике за чтением евангелия, и — сразу же началась одна из тех забытых бесед, которые тревожили душу, будя в ней неразрешимые вопросы.
Полчаса пролежала она неподвижно; сквозь ее пальцы на подушку лились слезы. Она вдруг приподнялась и села: что-то странное совершалось в ней: лицо ее изменилось, влажные глаза сами собой высохли и заблестели, брови надвинулись, губы сжались. Прошло еще полчаса. Елена в последний раз приникла ухом: не долетит ли до нее
знакомый голос? — встала, надела шляпу, перчатки, накинула мантилью на плечи и, незаметно выскользнув из дома,
пошла проворными шагами по дороге, ведущей
к квартире Берсенева.
Однажды летом Оленин не
пошел на охоту и сидел дома. Совершенно неожиданно вошел
к нему его московский
знакомый, очень молодой человек, которого он встречал в свете.