Слышится то отрывистый, то тревожно подвывающий собачий лай, какой издают псы, когда
чуют врага, но не могут понять, кто и где он. В темном, осеннем воздухе, нарушая тишину ночи, носятся разнородные звуки: неясное бормотанье человеческих голосов, суетливая, беспокойная беготня, скрип калитки, топот верховой лошади.
Неточные совпадения
Люблю, военная столица,
Твоей твердыни дым и гром,
Когда полнощная царица
Дарует сына в царский дом,
Или победу над
врагомРоссия снова торжествует,
Или, взломав свой синий лед,
Нева к морям его несет
И,
чуя вешни дни, ликует.
Но с полудня Татьяна Марковна так изменилась, так во всех подозрительно всматривалась, во все вслушивалась, что Райский сравнивал ее с конем, который беспечно жевал свой овес, уходя в него мордой по уши, и вдруг услыхал шорох или
почуял запах какого-то неизвестного и невидимого
врага.
Особенно же не понравился мне дед; я сразу
почуял в нем
врага, и у меня явилось особенное внимание к нему, опасливое любопытство.
Но блеснувшая между деревьями прогалина заставила его остановиться на опушке, он
почуял, что
враг совсем близко, и хотел вернуться, но в это мгновение раздался сухой треск выстрела, и благородное животное, сделав отчаянный прыжок вперед, пало головой прямо в траву.
Зверь
почуял своего страшного
врага — человека — и теперь старался выбраться из засады.
Не много верст проехал он, как вдруг Буян бросился к темному кусту и стал лаять так зло, так упорно, как будто
чуял скрытого
врага.
Твой конь не боится опасных трудов;
Он,
чуя господскую волю,
То смирный стоит под стрелами
врагов,
То мчится по бранному полю.
И холод и сеча ему ничего…
Но примешь ты смерть от коня своего».
«Я ждал. И вот в тени ночной
Врага почуял он, и вой
Протяжный, жалобный, как стон,
Раздался вдруг… и начал он
Сердито лапой рыть песок,
Встал на дыбы, потом прилег,
И первый бешеный скачок
Мне страшной смертию грозил…
Но я его предупредил.
Удар мой верен был и скор.
Надежный сук мой, как топор,
Широкий лоб его рассек…
Он застонал, как человек,
И опрокинулся. Но вновь,
Хотя лила из раны кровь
Густой, широкою волной,
Бой закипел, смертельный бой!
И вдруг знакомый лай он слышит
И
чует близкого
врага...
Ордынов нахмурил брови и злобно посмотрел на старика. Тот вздрогнул от его взгляда. Слепое бешенство закипело в груди Ордынова. Он каким-то животным инстинктом
чуял близ себя
врага на смерть. Он сам не мог понять, что с ним делается, рассудок отказывался служить ему.
Не страшен нам и новый
враг;
И с ним отчизна совладает.
Смотрите: уж редеет мрак,
Уж свет отвсюду проникает.
И содрогаясь,
чует зло,
Что торжество его прошло…
Теркин, как только тот в первый раз пришел к ним в камеру и задал ему два-три вопроса,
почуял, что это — будущий
враг.
Все равно — что бы они ни нашли в этих старых залах, уже тесных для такой"уймы"студенчества, крылатые слова или мертвечину, самобытные идеи или параграфы учебников — нужды нет! — они тут только стряхнут с себя ненавистную узду гимназической муштры, здесь только
почуют себя в огромной семье сверстников, здесь только будут знать — за что стоять, чего ждать от жизни, кто друг, кто
враг; здесь только идейные течения захватят их и потребуют не одних слов, а и личной расплаты…
Но, слава Богу, Россия
почуяла, что невечно же ей играть в жмурки с
врагами своими, скидает повязку с глаз, приложила руку к сердцу — бьется по-прежнему патриотизмом двух двенадцатых годов.