Неточные совпадения
Анна в этот первый период своего
освобождения и быстрого выздоровления
чувствовала себя непростительно счастливою и полною радости жизни.
Слова жены, подтвердившие его худшие сомнения, произвели жестокую боль в сердце Алексея Александровича. Боль эта была усилена еще тем странным чувством физической жалости к ней, которую произвели на него ее слезы. Но, оставшись один в карете, Алексей Александрович, к удивлению своему и радости,
почувствовал совершенное
освобождение и от этой жалости и от мучавших его в последнее время сомнений и страданий ревности.
Заговорив однажды по поводу близкого
освобождения крестьян, о прогрессе, он надеялся возбудить сочувствие своего сына; но тот равнодушно промолвил: «Вчера я прохожу мимо забора и слышу, здешние крестьянские мальчики, вместо какой-нибудь старой песни горланят: Время верное приходит, сердце
чувствует любовь…Вот тебе и прогресс».
Так смутно думал Нехлюдов в этот период своей жизни;
чувствовал же он во всё это время восторг
освобождения от всех нравственных преград, которые он ставил себе прежде, и не переставая находился в хроническом состоянии сумасшествия эгоизма.
Я принимал участие в комитете Союза
освобождения сначала в Киеве, потом в Петербурге, но особенно активной роли по своему настроению не играл и
чувствовал страшную отчужденность от либерально-радикальной среды, большую отчужденность, чем от среды революционно-социалистической.
И потому я не мог тогда
чувствовать, что надвигающееся
освобождение хорошо…
Джемма воскликнула, что если б Эмиль
чувствовал себя патриотом и желал посвятить все силы свои
освобождению Италии, то, конечно, для такого высокого и священного дела можно пожертвовать обеспеченной будущностью — но не для театра!
И когда Елена, глядя на него сверху вниз, подумала о бесконечной доброте и душевной детской чистоте этого смешноватого человека, о долгих годах каторги, перенесенной им; о его стальной непоколебимости в деле, о его безграничной вере в близость
освобождения, о его громадном влиянии на молодежь — она
почувствовала в этой комичности что-то бесконечно ценное, умиляющее и прекрасное.
Человек закричал бы от боли, если бы, не работая,
почувствовал в мышцах ту боль, которую он, не замечая ее, испытывает при работе. Точно так же и человек, не работающий духовную работу над своим внутренним миром, испытывает мучительную боль от тех невзгод, которые, не замечая их, переносит человек, полагающий главное дело жизни в усилии для
освобождения себя от грехов, соблазнов и суеверий, то есть в нравственном совершенствовании.
Кошэ. Кошэ — статуя, поставленная роком невежеству. Прочь рутина! Кошэ последовал за Теодором. Я
почувствовал, что в груди у меня осталась одна только любовь. Я пал лицом на землю и заплакал от восторга. Слезы восторга — результат божественной реакции, производимой в недрах любящего сердца. Лошади весело заржали. Как тягостно быть не человеком! Я освободил их от животной, страдальческой жизни. Я убил их. Смерть есть и оковы и
освобождение от оков.
Но ведь выход есть к
освобождению, выход верный и торжествующий. Этот «Сам», могучий хозяин нашего «я», — он слеп, как крот. А наше «я» — зряче. Пускай оно осуждено отображать всегда только то, что
чувствует «Сам», но зато оно, это «я», благодаря своей зрячести, способно, в свою очередь, направить своего повелителя по намеченному пути, заставить его влиять на себя не по его, а по своей воле.
«Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что-то страшно больно ударило ее в сердце. Но вслед за болью она
почувствовала мгновенно
освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услышав из-за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе».
Человеческое сознание подвержено разнообразным иллюзиям в понимании отношения между этим миром, в котором человек
чувствует себя порабощенным, и иным миром, в котором он ждет
освобождения.
Слава богу, наконец-то! Так, иначе, — но это должно было случиться. И по той радости
освобождения, которая вдруг охватила душу, я
чувствую, — возврата быть не может. Произошло это вчера, в воскресенье. Мы с Катрою собрались кататься.
До него князья московские, начиная с Ивана Даниловича Калиты, и московский народ, словно молча, не понимая друг друга, трудились над
освобождением от татар, и в этой молчаливой работе, в этой тайне, которую знали все, но и друг другу не высказывали, —
чувствовали свою силу и свое превосходство над жителями прочих русских областей, которые жили сами по себе, а об общем деле не помышляли и тяготы его не несли, каковы были, например, новгородцы.
Первое время по приезде в Москву он
чувствовал себя довольно бодрым, сделал визиты, выезжал в гости, в клуб, но эта бодрость была, увы, непродолжительной. Это мнимое здоровье поддерживалось исключительно возбужденной нервной системой в первое время по
освобождении из тягостного и, главным образом, совершенно безвинного — так, по крайней мере, думал сам Хвостов — заключения.
Несчастные русские люди и после своего
освобождения начинают утаивать свои мысли,
чувствуют затруднение свободного высказывания, не могут дышать воздухом свободы.
Но вслед за болью она
почувствовала мгновенно
освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней.
И как будто
освобождение я
почувствовал: стало необычно легко и просто, и почему-то деловито подумалось, что надо съездить в университет, показаться педелю.
Пьер, как это бòльшею частью бывает,
почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего
освобождения из плена он приехал в Орел, и на третий день своего приезда, в то время как, он собрался в Киев, заболел и пролежал в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он всё-таки выздоровел.
«Да, это была смерть. Я умер — я проснулся. Да, смерть — пробуждение», вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он
почувствовал как бы
освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Пройдя мимо вытянувшихся камер-лакеев в свою комнату, сбросив тяжелый мундир и надев куртку, молодой царь
почувствовал не только радость
освобождения, но какое-то особенное умиление от сознания свободы и жизни, счастливой, здоровой, молодой жизни и молодой любви.