Неточные совпадения
Стародум(видя в тоске г-жу Простакову). Сударыня! Ты сама
себя почувствуешь лучше,
потеряв силу делать другим дурно.
Убытки редко кем высчитывались, всякий старался прежде всего определить
себе не то, что он
потерял, а то, что у него есть.
Само
собою разумеется, что он не говорил ни с кем из товарищей о своей любви, не проговаривался и в самых сильных попойках (впрочем, он никогда не бывал так пьян, чтобы
терять власть над
собой) и затыкал рот тем из легкомысленных товарищей, которые пытались намекать ему на его связь.
Одно, что я могу сказать против, это то, что,
потеряв Marie, я говорил
себе, что останусь верен ее памяти.
Лошадь не была еще готова, но, чувствуя в
себе особенное напряжение физических сил и внимания к тому, что предстояло делать, чтобы не
потерять ни одной минуты, он, не дожидаясь лошади, вышел пешком и приказал Кузьме догонять
себя.
Тяга была прекрасная. Степан Аркадьич убил еще две штуки и Левин двух, из которых одного не нашел. Стало темнеть. Ясная, серебряная Венера низко на западе уже сияла из-за березок своим нежным блеском, и высоко на востоке уже переливался своими красными огнями мрачный Арктурус. Над головой у
себя Левин ловил и
терял звезды Медведицы. Вальдшнепы уже перестали летать; но Левин решил подождать еще, пока видная ему ниже сучка березы Венера перейдет выше его и когда ясны будут везде звезды Медведицы.
И теперь-то, когда он узнал ее, полюбил, как должно было любить, он был унижен пред нею и
потерял ее навсегда, оставив в ней о
себе одно постыдное воспоминание.
Ему казалось, что он понимает то, чего она никак не понимала: именно того, как она могла, сделав несчастие мужа, бросив его и сына и
потеряв добрую славу, чувствовать
себя энергически-веселою и счастливою.
Он чувствовал
себя невыразимо несчастным теперь оттого, что страсть его к Анне, которая охлаждалась, ему казалось, в последнее время, теперь, когда он знал, что навсегда
потерял ее, стала сильнее, чем была когда-нибудь.
Он внутренне досадовал на
себя, бранил
себя за то, что к нему заехал и
потерял даром время.
Сечь не любила затруднять
себя военными упражнениями и
терять время; юношество воспитывалось и образовывалось в ней одним опытом, в самом пылу битв, которые оттого были почти беспрерывны.
Не помня, как оставила дом, Ассоль бежала уже к морю, подхваченная неодолимым ветром события; на первом углу она остановилась почти без сил; ее ноги подкашивались, дыхание срывалось и гасло, сознание держалось на волоске. Вне
себя от страха
потерять волю, она топнула ногой и оправилась. Временами то крыша, то забор скрывали от нее алые паруса; тогда, боясь, не исчезли ли они, как простой призрак, она торопилась миновать мучительное препятствие и, снова увидев корабль, останавливалась облегченно вздохнуть.
Ни одного мига нельзя было
терять более. Он вынул топор совсем, взмахнул его обеими руками, едва
себя чувствуя, и почти без усилия, почти машинально, опустил на голову обухом. Силы его тут как бы не было. Но как только он раз опустил топор, тут и родилась в нем сила.
Лариса. Потому что сравнение не будет в вашу пользу. Сами по
себе вы что-нибудь значите: вы хороший, честный человек, но от сравнения с Сергеем Сергеичем вы
теряете все.
Он вышел в отставку, несмотря на просьбы приятелей, на увещания начальников, и отправился вслед за княгиней; года четыре провел он в чужих краях, то гоняясь за нею, то с намерением
теряя ее из виду; он стыдился самого
себя, он негодовал на свое малодушие… но ничто не помогало.
Она, однако, не
потеряла головы и немедленно выписала к
себе сестру своей матери, княжну Авдотью Степановну Х……ю, злую и чванную старуху, которая, поселившись у племянницы в доме, забрала
себе все лучшие комнаты, ворчала и брюзжала с утра до вечера и даже по саду гуляла не иначе как в сопровождении единственного своего крепостного человека, угрюмого лакея в изношенной гороховой ливрее с голубым позументом и в треуголке.
«Что-то у них произошло, — рассуждал он сам с
собою, — зачем же я буду торчать перед нею после отъезда? я ей окончательно надоем; я и последнее
потеряю».
Но тут он почувствовал, что это именно чужие мысли подвели его к противоречию, и тотчас же напомнил
себе, что стремление быть на виду, показывать
себя большим человеком — вполне естественное стремление и не будь его — жизнь
потеряла бы смысл.
«Очевидно, страна израсходовала все свои здоровые силы… Партия Милюкова — это все, что оказалось накопленным в XIX веке и что пытается организовать буржуазию… Вступить в эту партию? Ограничить
себя ее программой, подчиниться руководству дельцов,
потерять в их среде свое лицо…»
— Что же делается там, в России? Все еще бросают бомбы? Почему Дума не запретит эти эксцессы? Ах, ты не можешь представить
себе, как мы
теряем во мнении Европы! Я очень боюсь, что нам перестанут давать деньги, — займы, понимаешь?
Сняв очки, Самгин крепко закрыл глаза. Было жалко
потерять женщину. Еще более жалко было
себя. Желчно усмехаясь, он спросил...
Да и сам Прозоров, все более раскисая, потирал лоб, дергал
себя за бороду и явно
терял память.
«Я не Питер Шлемиль и не буду страдать,
потеряв свою тень. И я не
потерял ее, а самовольно отказался от мучительной неизбежности влачить за
собою тень, которая становится все тяжелее. Я уже прожил половину срока жизни, имею право на отдых. Какой смысл в этом непрерывном накоплении опыта? Я достаточно богат. Каков смысл жизни?.. Смешно в моем возрасте ставить “детские вопросы”».
«Марина?» — спросил он
себя. И через несколько минут убедился, что теперь, когда ее — нет, необходимость думать о ней
потеряла свою остроту.
Еще недавно вещи, привычные глазу, стояли на своих местах, не возбуждая интереса к ним, но теперь они чем-то притягивали к
себе, тогда как другие, интересные и любимые,
теряли свое обаяние.
— Я нахожу интересных людей наименее искренними, — заговорил Клим, вдруг почувствовав, что
теряет власть над
собою. — Интересные люди похожи на индейцев в боевом наряде, раскрашены, в перьях. Мне всегда хочется умыть их и выщипать перья, чтоб под накожной раскраской увидать человека таким, каков он есть на самом деле.
«Что я нашел, что
потерял? — спросил он
себя и ответил: — Я приобрел, утратив чувство тяготения к ней, но — исчезла некая надежда. На что надеялся? Быть любовником ее?»
Самгин почувствовал, что он
теряет сознание, встал, упираясь руками в стену, шагнул, ударился обо что-то гулкое, как пустой шкаф. Белые облака колебались пред глазами, и глазам было больно, как будто горячая пыль набилась в них. Он зажег спичку, увидел дверь, погасил огонек и, вытолкнув
себя за дверь, едва удержался на ногах, — все вокруг колебалось, шумело, и ноги были мягкие, точно у пьяного.
Клим Иванович привык смотреть на него как на осведомителя, на измерителя тона событий, на аппарат, который отмечает температуру текущей действительности, и видел, что Иван
теряет эту способность, занятый судорожными попытками перепрыгнуть куда-то через препятствие, невидимое и непонятное для Самгина, и вообще был поглощен исключительно самим
собою.
«Как это случилось, что я
потерял власть над
собою?»
Затем наступили очень тяжелые дни. Мать как будто решила договорить все не сказанное ею за пятьдесят лет жизни и часами говорила, оскорбленно надувая лиловые щеки. Клим заметил, что она почти всегда садится так, чтоб видеть свое отражение в зеркале, и вообще ведет
себя так, как будто
потеряла уверенность в реальности своей.
Иногда его жарко охватывало желание видеть
себя на месте Спивака, а на месте жены его — Лидию. Могла бы остаться и Елизавета, не будь она беременна и
потеряй возмутительную привычку допрашивать.
Она пряталась от него или выдумывала болезнь, когда глаза ее, против воли,
теряли бархатную мягкость, глядели как-то сухо и горячо, когда на лице лежало тяжелое облако, и она, несмотря на все старания, не могла принудить
себя улыбнуться, говорить, равнодушно слушала самые горячие новости политического мира, самые любопытные объяснения нового шага в науке, нового творчества в искусстве.
Предметы
теряли свою форму; все сливалось сначала в серую, потом в темную массу. Пение птиц постепенно ослабевало; вскоре они совсем замолкли, кроме одной какой-то упрямой, которая, будто наперекор всем, среди общей тишины, одна монотонно чирикала с промежутками, но все реже и реже, и та, наконец, свистнула слабо, незвучно, в последний раз, встрепенулась, слегка пошевелив листья вокруг
себя… и заснула.
Но ведь сознательное достижение этой высоты — путем мук, жертв, страшного труда всей жизни над
собой — безусловно, без помощи посторонних, выгодных обстоятельств, дается так немногим, что — можно сказать — почти никому не дается, а между тем как многие, утомясь, отчаявшись или наскучив битвами жизни, останавливаются на полдороге, сворачивают в сторону и, наконец, совсем
теряют из вида задачу нравственного развития и перестают верить в нее.
Она как будто
теряет силу, слабеет. Спокойствия в ней нет больше: она собирает последние силенки, чтоб замаскироваться, уйти в
себя, — это явно: но и в
себе ей уже тесно — чаша переполняется, и волнение выступает наружу.
От этого у Тушина, тихо, пока украдкой от него самого, теплился, сквозь горе, сквозь этот хаос чувств, тоски, оскорблений — слабый луч надежды, не на прежнее, конечно, полное, громадное счастье взаимности, но на счастье не совсем
терять Веру из виду, удержать за
собой навсегда ее дружбу и вдалеке когда-нибудь, со временем, усилить ее покойную, прочную симпатию к
себе и… и…
Он взял руку — она была бледна, холодна, синие жилки на ней видны явственно. И шея, и талия стали у ней тоньше, лицо
потеряло живые цвета и сквозилось грустью и слабостью. Он опять забыл о
себе, ему стало жаль только ее.
А Тушин держится на своей высоте и не сходит с нее. Данный ему талант — быть человеком — он не закапывает, а пускает в оборот, не
теряя, а только выигрывая от того, что создан природою, а не сам сделал
себя таким, каким он есть.
Он как-то вдруг оборвал, раскис и задумался. После потрясений (а потрясения с ним могли случаться поминутно, Бог знает с чего) он обыкновенно на некоторое время как бы
терял здравость рассудка и переставал управлять
собой; впрочем, скоро и поправлялся, так что все это было не вредно. Мы просидели с минуту. Нижняя губа его, очень полная, совсем отвисла… Всего более удивило меня, что он вдруг упомянул про свою дочь, да еще с такою откровенностью. Конечно, я приписал расстройству.
Я знал в Москве одну даму, отдаленно, я смотрел из угла: она была почти так же прекрасна
собою, как вы, но она не умела так же смеяться, и лицо ее, такое же привлекательное, как у вас, —
теряло привлекательность; у вас же ужасно привлекает… именно этою способностью…
Сомнений не было, что Версилов хотел свести меня с своим сыном, моим братом; таким образом, обрисовывались намерения и чувства человека, о котором мечтал я; но представлялся громадный для меня вопрос: как же буду и как же должен я вести
себя в этой совсем неожиданной встрече, и не
потеряет ли в чем-нибудь собственное мое достоинство?
И что о послушании моем рассуждаешь: может, я давно уже меру
себе потерял.
А между тем какие негодяи, сравнительно со мной, умели там держать
себя с удивительной осанкой — и вот это-то и бесило меня пуще всего, так что я все больше и больше
терял хладнокровие.
— Сенат не имеет права сказать этого. Если бы Сенат позволял
себе кассировать решения судов на основании своего взгляда на справедливость самих решений, не говоря уже о том, что Сенат
потерял бы всякую точку опоры и скорее рисковал бы нарушать справедливость, чем восстановлять ее, — сказал Селенин, вспоминая предшествовавшее дело, — не говоря об этом, решения присяжных
потеряли бы всё свое значение.
Доводы управляющего о том, как при передаче земли крестьянам ни за что пропадет весь инвентарь, который нельзя будет продать за одну четверть того, что он стоит, как крестьяне испортят землю, вообще как много Нехлюдов
потеряет при такой передаче, только подтверждали Нехлюдова в том, что он совершает хороший поступок, отдавая крестьянам землю и лишая
себя большой части дохода.
Она сказала ему то самое, что он только что говорил
себе, но теперь уже он этого не думал, а думал и чувствовал совсем другое. Ему не только было стыдно, но было жалко всего того, что он
терял с нею.
Когда он
потерял интерес новинки, то с головой опустился в тот омут, который чуть было не затянул в
себя Привалова старшего.
— Из любопытства, Александр Павлыч, из любопытства. Таким образом, дворянская опека всегда будет в наших руках, и она нам пригодится… Дальше. Теперь для вас самое главное неудобство заключается в том, что вас, опекунов, двое, и из этого никогда ничего не выйдет. Стоит отыскаться Титу Привалову, который как совершеннолетний имеет право выбирать
себе опекуна сам, и тогда положение ваше и Ляховского сильно пошатнется: вы
потеряете все разом…
— Плетет кружева, вяжет чулки… А как хорошо она относится к людям! Ведь это целое богатство — сохранить до глубокой старости такое теплое чувство и стать выше обстоятельств. Всякий другой на ее месте давно бы
потерял голову, озлобился, начал бы жаловаться на все и на всех. Если бы эту женщину готовили не специально для богатой, праздной жизни, она принесла бы много пользы и
себе и другим.