Неточные совпадения
Ямщик поскакал; но все поглядывал на восток. Лошади бежали дружно. Ветер между тем час
от часу становился сильнее. Облачко обратилось в белую
тучу, которая тяжело подымалась, росла и постепенно облегала небо. Пошел мелкий снег — и вдруг повалил хлопьями. Ветер завыл; сделалась метель. В одно мгновение
темное небо смешалось со снежным морем. Все исчезло. «Ну, барин, — закричал ямщик, — беда: буран!..»
Затем, при помощи прочитанной еще в отрочестве по настоянию отца «Истории крестьянских войн в Германии» и «Политических движений русского народа», воображение создало мрачную картину: лунной ночью, по извилистым дорогам, среди полей, катятся
от деревни к деревне густые,
темные толпы, окружают усадьбы помещиков, трутся о них; вспыхивают огромные костры огня, а люди кричат, свистят, воют, черной массой катятся дальше, все возрастая, как бы поднимаясь из земли; впереди их мчатся табуны испуганных лошадей, сзади умножаются холмы огня, над ними —
тучи дыма, неба — не видно, а земля — пустеет, верхний слой ее как бы скатывается ковром, образуя все новые, живые, черные валы.
И действительно, часов в десять вечера
темный небесный свод, усеянный миллионами звезд, совершенно освободился
от туч. Сияющие ночные светила словно вымылись в дожде и приветливо смотрели на землю. К утру стало прохладнее.
Сразу
от огня вечерний мрак мне показался
темнее, чем он был на самом деле, но через минуту глаза мои привыкли, и я стал различать тропинку. Луна только что нарождалась. Тяжелые
тучи быстро неслись по небу и поминутно закрывали ее собой. Казалось, луна бежала им навстречу и точно проходила сквозь них. Все живое кругом притихло; в траве чуть слышно стрекотали кузнечики.
Одной ночью разразилась сильная гроза. Еще с вечера надвинулись со всех сторон
тучи, которые зловеще толклись на месте, кружились и сверкали молниями. Когда
стемнело, молнии, не переставая, следовали одна за другой, освещая, как днем, и дома, и побледневшую зелень сада, и «старую фигуру». Обманутые этим светом воробьи проснулись и своим недоумелым чириканьем усиливали нависшую в воздухе тревогу, а стены нашего дома то и дело вздрагивали
от раскатов, причем оконные стекла после ударов тихо и жалобно звенели…
Плавно и беззаботно налетала на меня огромнейшая станица степных куликов всех трех пород; не только шум — ветер слышал я
от их тяжелого полета; надо мной неслась
темная туча, вся составленная из длинных крыльев, ног, шей и кривых носов…
Над ним и вокруг него по-прежнему стоял глубокий, непроницаемый мрак; мрак этот навис над его мозгом тяжелою
тучей, и хотя он залег над ним со дня рождения, хотя, по-видимому, мальчик должен был свыкнуться с своим несчастием, однако детская природа по какому-то инстинкту беспрестанно силилась освободиться
от темной завесы.
Там, спасаясь
от какой-то невидимой погони, мчались, давили, перепрыгивали друг через друга
тучи — и окрашенные
тучами темные аэро Хранителей с свисающими черными хоботами труб — и еще дальше — там, на западе, что-то похожее —
Конверт взорван — скорее подпись — и рана — это не I, это… О. И еще рана: на листочке снизу, в правом углу — расплывшаяся клякса — сюда капнуло… Я не выношу клякс — все равно:
от чернил они или
от… все равно
от чего. И знаю — раньше — мне было бы просто неприятно, неприятно глазам —
от этого неприятного пятна. Но почему же теперь это серенькое пятнышко — как
туча, и
от него — все свинцовее и все
темнее? Или это опять — «душа»?
Черта между землей и небом
потемнела, поля лежали синие, затянутые мглой, а белые прежде облака — теперь отделялись
от туч какие-то рыжие или опаловые, и на них умирали последние отблески дня, чтобы уступить молчаливой ночи.
С этим он снова встал и, отойдя
от опушки, увидел, что с востока действительно шла
темная туча. Гроза застигала Савелия одним-одинешенька среди леса и полей, приготовлявшихся встретить ее нестерпимое дыхание.
Потом приснилось ей озеро и жаркий летний вечер, под тяжко надвигающимися грозовыми
тучами, — и она лежит на берегу, нагая, с золотым гладким венцом на лбу. Пахло теплою застоявшею водою и тиною, и изнывающею
от зноя травою, — а по воде,
темной и зловеще спокойной, плыл белый лебедь, сильный, царственно-величавый. Он шумно бил по воде крыльями и, громко шипя, приблизился, обнял ее, — стало темно и жутко…
Молнии, слепя глаза, рвали
тучи… В голубом блеске их вдали вставала горная цепь, сверкая синими огнями, серебряная и холодная, а когда молнии гасли, она исчезала, как бы проваливаясь в
тёмную пропасть. Всё гремело, вздрагивало, отталкивало звуки и родило их. Точно небо, мутное и гневное, огнём очищало себя
от пыли и всякой мерзости, поднявшейся до него с земли, и земля, казалось, вздрагивала в страхе пред гневом его.
Он проснулся
от холодной сырости, которая забралась ему под одежду и трясла его тело. Стало
темнее, и поднялся ветер. Все странно изменилось за это время. По небу быстро и низко мчались большие, пухлые, черные
тучи, с растрепанными и расщипанными белыми краями. Верхушки лозняка, спутанные ветром, суетливо гнулись и вздрагивали, а старые ветлы, вздевшие кверху тощие руки, тревожно наклонялись в разные стороны, точно они старались и не могли передать друг другу какую-то страшную весть.
Очутились мы за околицей, у магазеи. Над нами ветер бойко гонит
тёмное стадо
туч, вокруг нас маячит и шуршит сухой
от мороза ивняк, и всё торопливо плывёт встречу зимнему отдыху. Егор тихонько свистит сквозь зубы, и ветер разносит во тьме этот тихий, топкий звук. Холодно. Жутко. Издали доносится чуть слышный шум…
И отошел
от земли бог Ярило… Понеслися ветры буйные, застилали
темными тучами око Ярилино — красное солнышко, нанесли снега белые, ровно в саван окутали в них Мать-Сыру Землю. Все застыло, все заснуло, не спал, не дремал один человек — у него был великий дар отца Ярилы, а с ним и свет и тепло…
Оно быстро увеличивается, раздувается в громадную черную
тучу, тяжело нависшую над горизонтом. Вода там сереет.
Туча эта поднимается выше и выше, отрывается
от горизонта, сливается с океаном широким серым дождевым столбом, освещенным лучами солнца, и стремительно несется на корвет. Солнце скрылось. Вода почернела. В воздухе душно. Вокруг
потемнело, точно наступили сумерки.
И особенно теперь, когда
темная туча собралась над родной стороной, когда последней угрожает страшная опасность
от руки более могущественной и сильной соседки-Австрии, после этого несчастного убийства в Сараеве австрийского наследника престола эрцгерцога Франца Фердинанда, [15 июня 1914 г. в Сараеве, городке, принадлежащем по аннексии Австрии и населенном по большей части сербами, были выстрелами из револьвера убиты эрцгерцог Франц Фердинанд с супругой.] убийства, подготовленного и проведенного какими-то ненавидящими австрийскую власть безумцами, и которое австрийцы целиком приписывают едва ли не всему сербскому народу!
Они шли теперь по лесной поляне, среди леса. Вокруг поляны теснились
темные, кудрявые дубы,
от них поляна имела спокойный и серьезный вид.
Тучи на юге все росли и
темнели, но ветру не было, и стояла глухая тишина.
Темнело. В воздухе томило, с юга медленно поднимались
тучи. Легкая пыль пробегала по широкой и белой Дворцовой площади, быстро проносилась коляска, упруго прыгая на шинах. Александра Михайловна перешла Дворцовый мост, Биржевой. По берегу Малой Невы пошли бульвары. Под густою листвою пахло травою и лесом,
от каналов тянуло запахом стоячей воды. В полутьме слышался сдержанный смех, стояли смутные шорохи, чуялись любовь и счастье.
Нищенка бежит за избы на огороды и находит там Терентия. Сапожник Терентий, высокий старик с рябым худощавым лицом и с очень длинными ногами, босой и одетый в порванную женину кофту, стоит около грядок и пьяными, посоловелыми глазками глядит на
темную тучу. На своих длинных, точно журавлиных, ногах он покачивается
от ветра, как скворечня.
Дни тянулись, мы медленно ползли вперед. Вечером поезд остановился на разъезде верст за шестьдесят
от Харбина. Но машинист утверждал, что приедем мы в Харбин только послезавтра. Было тихо. Неподвижно покоилась ровная степь, почти пустыня. В небе стоял слегка мутный месяц, воздух сухо серебрился. Над Харбином громоздились
темные тучи, поблескивали зарницы.