Неточные совпадения
— Вполне ли они известны? —
с тонкою улыбкой вмешался Сергей Иванович. — Теперь признано, что настоящее образование может быть только чисто классическое; но мы видим ожесточенные
споры той и
другой стороны, и нельзя отрицать, чтоб и противный лагерь не имел сильных доводов в свою пользу.
— Я не высказываю своего мнения о том и
другом образовании, —
с улыбкой снисхождения, как к ребенку, сказал Сергей Иванович, подставляя свой стакан, — я только говорю, что обе стороны имеют сильные доводы, — продолжал он, обращаясь к Алексею Александровичу. — Я классик по образованию, но в
споре этом я лично не могу найти своего места. Я не вижу ясных доводов, почему классическим наукам дано преимущество пред реальными.
Левин часто замечал при
спорах между самыми умными людьми, что после огромных усилий, огромного количества логических тонкостей и слов спорящие приходили наконец к сознанию того, что то, что они долго бились доказать
друг другу, давным давно,
с начала
спора, было известно им, но что они любят разное и потому не хотят назвать того, что они любят, чтобы не быть оспоренными.
И мало того: лет двадцать тому назад он нашел бы в этой литературе признаки борьбы
с авторитетами,
с вековыми воззрениями, он бы из этой борьбы понял, что было что-то
другое; но теперь он прямо попадает на такую, в которой даже не удостоивают
спором старинные воззрения, а прямо говорят: ничего нет, évolution, подбор, борьба за существование, — и всё.
Левин стоял довольно далеко. Тяжело,
с хрипом дышавший подле него один дворянин и
другой, скрипевший толстыми подошвами, мешали ему ясно слышать. Он издалека слышал только мягкий голос предводителя, потом визгливый голос ядовитого дворянина и потом голос Свияжского. Они
спорили, сколько он мог понять, о значении статьи закона и о значении слов: находившегося под следствием.
— Что такое? что? кого? — Доверенность? кому? что? — Опровергают? — Не доверенность. — Флерова не допускают. — Что же, что под судом? — Этак никого не допустят. Это подло. — Закон! — слышал Левин
с разных сторон и вместе со всеми, торопившимися куда-то и боявшимися что-то пропустить, направился в большую залу и, теснимый дворянами, приблизился к губернскому столу, у которого что-то горячо
спорили губернский предводитель, Свияжский и
другие коноводы.
«
С братом теперь не будет той отчужденности, которая всегда была между нами, —
споров не будет;
с Кити никогда не будет ссор,
с гостем, кто бы он ни был, буду ласков и добр,
с людьми,
с Иваном — всё будет
другое».
На миг умолкли разговоры;
Уста жуют. Со всех сторон
Гремят тарелки и приборы,
Да рюмок раздается звон.
Но вскоре гости понемногу
Подъемлют общую тревогу.
Никто не слушает, кричат,
Смеются,
спорят и пищат.
Вдруг двери настежь. Ленский входит,
И
с ним Онегин. «Ах, творец! —
Кричит хозяйка: — наконец!»
Теснятся гости, всяк отводит
Приборы, стулья поскорей;
Зовут, сажают двух
друзей.
И я, в закон себе вменяя
Страстей единый произвол,
С толпою чувства разделяя,
Я музу резвую привел
На шум пиров и буйных
споров,
Грозы полуночных дозоров;
И к ним в безумные пиры
Она несла свои дары
И как вакханочка резвилась,
За чашей пела для гостей,
И молодежь минувших дней
За нею буйно волочилась,
А я гордился меж
друзейПодругой ветреной моей.
— Где понять! — отвечал
другой мужик, и, тряхнув шапками и осунув кушаки, оба они принялись рассуждать о своих делах и нуждах. Увы! презрительно пожимавший плечом, умевший говорить
с мужиками Базаров (как хвалился он в
споре с Павлом Петровичем), этот самоуверенный Базаров и не подозревал, что он в их глазах был все-таки чем-то вроде шута горохового…
— Это — безразлично: он будет нападать,
другие — защищать — это не допускается! Что-с? Нет, я не глуп. Полемика? Знаю-с. Полемика — та же политика! Нет, уж извините! Если б не было политики — о чем же
спорить? Прошу…
Иногда Клим испытывал желание возразить девочке,
поспорить с нею, но не решался на это, боясь, что Лида рассердится. Находя ее самой интересной из всех знакомых девочек, он гордился тем, что Лидия относится к нему лучше, чем
другие дети. И когда Лида вдруг капризно изменяла ему, приглашая в тарантас Любовь Сомову, Клим чувствовал себя обиженным, покинутым и ревновал до злых слез.
Наполненное шумом газет,
спорами на собраниях, мрачными вестями
с фронтов, слухами о том, что царица тайно хлопочет о мире
с немцами, время шло стремительно, дни перескакивали через ночи
с незаметной быстротой, все более часто повторялись слова — отечество, родина, Россия, люди на улицах шагали поспешнее, тревожней, становились общительней, легко знакомились
друг с другом, и все это очень и по-новому волновало Клима Ивановича Самгина. Он хорошо помнил, когда именно это незнакомое волнение вспыхнуло в нем.
— Не сердись, — сказал Макаров, уходя и споткнувшись о ножку стула, а Клим, глядя за реку, углубленно догадывался: что значат эти все чаще наблюдаемые изменения людей? Он довольно скоро нашел ответ, простой и ясный: люди пробуют различные маски, чтоб найти одну, наиболее удобную и выгодную. Они колеблются, мечутся,
спорят друг с другом именно в поисках этих масок, в стремлении скрыть свою бесцветность, пустоту.
Лидия вернулась
с прогулки незаметно, а когда сели ужинать, оказалось, что она уже спит. И на
другой день
с утра до вечера она все как-то беспокойно мелькала, отвечая на вопросы Веры Петровны не очень вежливо и так, как будто она хотела
поспорить.
Тут пришел Варавка, за ним явился Настоящий Старик, начали
спорить, и Клим еще раз услышал не мало такого, что укрепило его в праве и необходимости выдумывать себя, а вместе
с этим вызвало в нем интерес к Дронову, — интерес, похожий на ревность. На
другой же день он спросил Ивана...
— Кушайте, — угощала она редактора, Инокова, Робинзона и одним пальцем подвигала им тарелки
с хлебом, маслом, сыром, вазочки
с вареньем. Называя Спивак Лизой, она переглядывалась
с нею взглядом единомышленницы. А Спивак оживленно
спорила со всеми,
с Иноковым — чаще
других, вероятно, потому, что он ходил вокруг нее, как теленок, привязанный за веревку на кол.
Заметив, что взрослые всегда ждут от него чего-то, чего нет у
других детей, Клим старался, после вечернего чая, возможно больше посидеть со взрослыми у потока слов, из которого он черпал мудрость. Внимательно слушая бесконечные
споры, он хорошо научился выхватывать слова, которые особенно царапали его слух, а потом спрашивал отца о значении этих слов. Иван Самгин
с радостью объяснял, что такое мизантроп, радикал, атеист, культуртрегер, а объяснив и лаская сына, хвалил его...
Споры с Марьей Романовной кончились тем, что однажды утром она ушла со двора вслед за возом своих вещей, ушла, не простясь ни
с кем, шагая величественно, как всегда, держа в одной руке саквояж
с инструментами, а
другой прижимая к плоской груди черного, зеленоглазого кота.
Он спокойнее всех
спорил с переодетым в мужика человеком и
с другим, лысым, краснолицым, который утверждал, что настоящее, спасительное для народа дело — сыроварение и пчеловодство.
«Да, здесь умеют жить», — заключил он, побывав в двух-трех своеобразно благоустроенных домах
друзей Айно, гостеприимных и прямодушных людей, которые хорошо были знакомы
с русской жизнью, русским искусством, но не обнаружили русского пристрастия к
спорам о наилучшем устроении мира, а страну свою знали, точно книгу стихов любимого поэта.
Бальзаминова. Говорят: за чем пойдешь, то и найдешь! Видно, не всегда так бывает. Вот Миша ходит-ходит, а все не находит ничего.
Другой бы бросил давно, а мой все не унимается. Да коли правду сказать, так Миша очень справедливо рассуждает: «Ведь мне, говорит, убытку нет, что я хожу, а прибыль может быть большая; следовательно, я должен ходить. Ходить понапрасну, говорит, скучно, а бедность-то еще скучней». Что правда то правда. Нечего
с ним и
спорить.
Этот вечный
спор шел
с утра до вечера между ними,
с промежутками громкого смеха. А когда они были уж очень дружны, то молчали как убитые, пока тот или
другой не прервет молчания каким-нибудь замечанием, вызывающим непременно противоречие
с другой стороны. И пошло опять.
— Вот видите: мне хочется пройти
с Марфенькой практически историю литературы и искусства. Не пугайтесь, — поспешил он прибавить, заметив, что у ней на лице показался какой-то туман, — курс весь будет состоять в чтении и разговорах… Мы будем читать все, старое и новое, свое и чужое, — передавать
друг другу впечатления,
спорить… Это займет меня, может быть, и вас. Вы любите искусство?
Осажденные во все горло требовали — один свинью,
другой капусты, третий курицу, торговались, бранились, наконец условливались; сверху спускалась по веревке корзина
с деньгами и поднималась
с курами, апельсинами,
с платьем; там тащили доски, тут
спорили.
От островов Бонинсима до Японии — не путешествие, а прогулка, особенно в августе: это лучшее время года в тех местах. Небо и море
спорят друг с другом, кто лучше, кто тише, кто синее, — словом, кто более понравится путешественнику. Мы в пять дней прошли 850 миль. Наше судно, как старшее, давало сигналы
другим трем и одно из них вело на буксире. Таща его на двух канатах, мы могли видеться
с бывшими там товарищами; иногда перемолвим и слово, написанное на большой доске складными буквами.
В третьем, четвертом часу усталое вставанье
с грязной постели, зельтерская вода
с перепоя, кофе, ленивое шлянье по комнатам в пенюарах, кофтах, халатах, смотренье из-за занавесок в окна, вялые перебранки
друг с другом; потом обмывание, обмазывание, душение тела, волос, примериванье платьев,
споры из-за них
с хозяйкой, рассматриванье себя в зеркало, подкрашивание лица, бровей, сладкая, жирная пища; потом одеванье в яркое шелковое обнажающее тело платье; потом выход в разукрашенную ярко-освещенную залу, приезд гостей, музыка, танцы, конфеты, вино, куренье и прелюбодеяния
с молодыми, средними, полудетьми и разрушающимися стариками, холостыми, женатыми, купцами, приказчиками, армянами, евреями, татарами, богатыми, бедными, здоровыми, больными, пьяными, трезвыми, грубыми, нежными, военными, штатскими, студентами, гимназистами — всех возможных сословий, возрастов и характеров.
Я шут коренной,
с рождения, все равно, ваше преподобие, что юродивый; не
спорю, что и дух нечистый, может, во мне заключается, небольшого, впрочем, калибра, поважнее-то
другую бы квартиру выбрал, только не вашу, Петр Александрович, и вы ведь квартира неважная.
Эти детки часто
друг с другом спорили о разных вызывающих житейских предметах, причем Настя, как старшая, всегда одерживала верх...
На
другой день мы принялись за устройство шести нарт. Три мы достали у удэгейцев, а три приходилось сделать самим. Захаров и Аринин умели плотничать. В помощь им были приставлены еще два удэгейца. На Дерсу было возложено общее руководство работами. Всякие замечания его были всегда кстати, стрелки привыкли, не
спорили с ним и не приступали к работе до тех пор, пока не получали его одобрения.
Тут всего было: танцовали в 16 пар, и только в 12 пар, зато и в 18, одну кадриль даже в 20 пар; играли в горелки, чуть ли не в 22 пары, импровизировали трое качелей между деревьями; в промежутках всего этого пили чай, закусывали;
с полчаса, — нет, меньше, гораздо меньше, чуть ли не половина компании даже слушала
спор Дмитрия Сергеича
с двумя студентами, самыми коренными его приятелями из всех младших его приятелей; они отыскивали
друг в
друге неконсеквентности, модерантизм, буржуазность, — это были взаимные опорочиванья; но, в частности, у каждого отыскивался и особенный грех.
Споры наши чуть-чуть было не привели к огромному несчастию, к гибели двух чистейших и лучших представителей обеих партий. Едва усилиями
друзей удалось затушить ссору Грановского
с П. В. Киреевским, которая быстро шла к дуэли.
Но рядом
с его светлой, веселой комнатой, обитой красными обоями
с золотыми полосками, в которой не проходил дым сигар, запах жженки и
других… я хотел сказать — яств и питий, но остановился, потому что из съестных припасов, кроме сыру, редко что было, — итак, рядом
с ультрастуденческим приютом Огарева, где мы
спорили целые ночи напролет, а иногда целые ночи кутили, делался у нас больше и больше любимым
другой дом, в котором мы чуть ли не впервые научились уважать семейную жизнь.
Мы Европу все еще знаем задним числом; нам всем мерещатся те времена, когда Вольтер царил над парижскими салонами и на
споры Дидро звали, как на стерлядь; когда приезд Давида Юма в Париж сделал эпоху, и все контессы, виконтессы ухаживали за ним, кокетничали
с ним до того, что
другой баловень, Гримм, надулся и нашел это вовсе не уместным.
Наш небольшой кружок собирался часто то у того, то у
другого, всего чаще у меня. Рядом
с болтовней, шуткой, ужином и вином шел самый деятельный, самый быстрый обмен мыслей, новостей и знаний; каждый передавал прочтенное и узнанное,
споры обобщали взгляд, и выработанное каждым делалось достоянием всех. Ни в одной области ведения, ни в одной литературе, ни в одном искусстве не было значительного явления, которое не попалось бы кому-нибудь из нас и не было бы тотчас сообщено всем.
Хомяков, может быть, беспрерывной суетой
споров и хлопотливо-праздной полемикой заглушал то же чувство пустоты, которое,
с своей стороны, заглушало все светлое в его товарищах и ближайших
друзьях, в Киреевских.
Я прервал
с ним тогда все сношения. Бакунин хотя и
спорил горячо, но стал призадумываться, его революционный такт толкал его в
другую сторону. Белинский упрекал его в слабости, в уступках и доходил до таких преувеличенных крайностей, что пугал своих собственных приятелей и почитателей. Хор был за Белинского и смотрел на нас свысока, гордо пожимая плечами и находя нас людьми отсталыми.
Мы потеряли несколько часов за льдом, который шел по реке, прерывая все сношения
с другим берегом. Жандарм торопился; вдруг станционный смотритель в Покрове объявляет, что лошадей нет. Жандарм показывает, что в подорожной сказано: давать из курьерских, если нет почтовых. Смотритель отзывается, что лошади взяты под товарища министра внутренних дел. Как разумеется, жандарм стал
спорить, шуметь; смотритель побежал доставать обывательских лошадей. Жандарм отправился
с ним.
У них есть потребность видеть не только
друзей, но и хороших знакомых, делиться
с ними мыслями и переживаниями,
спорить.
Пошли маскарады
с призами, обеды, выставки и субботние ужины, на которые съезжались буржуазные прожигатели жизни обоего пола.
С Русским охотничьим клубом в его новом помещении не мог
спорить ни один
другой клуб; по азарту игры достойным соперником ему явился впоследствии Кружок.
Скоро, однако, умный и лукавый старик нашел средство примириться
с «новым направлением». Начались религиозные
споры, и в капитанской усадьбе резко обозначились два настроения. Женщины — моя мать и жена капитана — были на одной стороне, мой старший брат, офицер и студент — на
другой.
— Ну, капитал дело наживное, —
спорила другая тетка, — не
с деньгами жить… А вот карахтером-то ежели в тятеньку родимого женишок издастся, так уж оно не того… Михей-то Зотыч, сказывают, двух жен в гроб заколотил. Аспид настоящий, а не человек. Да еще сказывают, что у Галактиона-то Михеича уж была своя невеста на примете, любовным делом, ну, вот старик-то и торопит, чтобы огласки какой не вышло.
Они тоже давно и жестоко
спорили друг с другом о том, кому открыть мастерскую в городе, кому — за Окой, в слободе Кунавине.
Дядя Петр тоже был грамотен и весьма начитан от писания, они всегда
спорили с дедом, кто из святых кого святее; осуждали, один
другого строже, древних грешников; особенно же доставалось — Авессалому. Иногда
споры принимали характер чисто грамматический, дедушка говорил: «согрешихом, беззаконновахом, неправдовахом», а дядя Петр утверждал, что надо говорить «согрешиша, беззаконноваша, неправдоваша».
Но чуть только он увидит, что его сознательно не боятся, что
с ним идут на
спор решительный, что вопрос ставится прямо — «погибну, но не уступлю», — он немедленно отступает, смягчается, умолкает и переносит свой гнев на
другие предметы или на
других людей, которые виноваты только тем, что они послабее.
Мы не станем
спорить ни
с теми, ни
с другими критиками и не станем разбирать справедливости их предположения.
А если, может быть, и хорошо (что тоже возможно), то чем же опять хорошо?» Сам отец семейства, Иван Федорович, был, разумеется, прежде всего удивлен, но потом вдруг сделал признание, что ведь, «ей-богу, и ему что-то в этом же роде всё это время мерещилось, нет-нет и вдруг как будто и померещится!» Он тотчас же умолк под грозным взглядом своей супруги, но умолк он утром, а вечером, наедине
с супругой, и принужденный опять говорить, вдруг и как бы
с особенною бодростью выразил несколько неожиданных мыслей: «Ведь в сущности что ж?..» (Умолчание.) «Конечно, всё это очень странно, если только правда, и что он не
спорит, но…» (Опять умолчание.) «А
с другой стороны, если глядеть на вещи прямо, то князь, ведь, ей-богу, чудеснейший парень, и… и, и — ну, наконец, имя же, родовое наше имя, всё это будет иметь вид, так сказать, поддержки родового имени, находящегося в унижении, в глазах света, то есть, смотря
с этой точки зрения, то есть, потому… конечно, свет; свет есть свет; но всё же и князь не без состояния, хотя бы только даже и некоторого.
Князь заметил, что все эти три дня они вступали иногда
друг с другом в длинные разговоры, нередко кричали и
спорили, даже, кажется, об ученых предметах, что, по-видимому, доставляло удовольствие Лебедеву.
На этом пункте они всегда
спорили. Старый штейгер относился к вольному человеку — старателю —
с ненавистью старой дворовой собаки. Вот свои работы —
другое дело… Это настоящее дело, кабы сила брала. Между разговорами Родион Потапыч вечно прислушивался к смешанному гулу работавшей шахты и, как опытный капельмейстер, в этой пестрой волне звуков сейчас же улавливал малейшую неверную ноту. Раз он соскочил совсем бледный и даже поднял руку кверху.
Сидели мы
с Пушкиным однажды вечером в библиотеке у открытого окна. Народ выходил из церкви от всенощной; в толпе я заметил старушку, которая о чем-то горячо
с жестами рассуждала
с молодой девушкой, очень хорошенькой. Среди болтовни я говорю Пушкину, что любопытно бы знать, о чем так горячатся они, о чем так
спорят, идя от молитвы? Он почти не обратил внимания на мои слова, всмотрелся, однако, в указанную мною чету и на
другой день встретил меня стихами...