Неточные совпадения
Вральман. Тафольно, мая матушка, тафольно. Я сафсегда ахотник пыл
смотреть публик. Пыфало, о праснике съетутса в Катрингоф кареты
с хоспотам. Я фсё на них сматру. Пыфало, не сойту ни на
минуту с косел.
Еще отец, нарочно громко заговоривший
с Вронским, не кончил своего разговора, как она была уже вполне готова
смотреть на Вронского, говорить
с ним, если нужно, точно так же, как она говорила
с княгиней Марьей Борисовной, и, главное, так, чтобы всё до последней интонации и улыбки было одобрено мужем, которого невидимое присутствие она как будто чувствовала над собой в эту
минуту.
Когда затихшего наконец ребенка опустили в глубокую кроватку и няня, поправив подушку, отошла от него, Алексей Александрович встал и,
с трудом ступая на цыпочки, подошел к ребенку.
С минуту он молчал и
с тем же унылым лицом
смотрел на ребенка; но вдруг улыбка, двинув его волоса и кожу на лбу, выступила ему на лицо, и он так же тихо вышел из комнаты.
Левин видел этот взгляд. Он побледнел и
с минуту не мог перевести дыхания. «Как позволить себе
смотреть так на мою жену!» кипело в нем.
Он
посмотрел на княгиню, которая так мила была ему
минуту тому назад, и ему не понравилась та манера,
с которою она, как к себе в дом, приветствовала этого Васеньку
с его лентами.
И вдруг, вспомнив о раздавленном человеке в день ее первой встречи
с Вронским, она поняла, что̀ ей надо делать. Быстрым, легким шагом спустившись по ступенькам, которые шли от водокачки к рельсам, она остановилась подле вплоть мимо ее проходящего поезда. Она
смотрела на низ вагонов, на винты и цепи и на высокие чугунные колеса медленно катившегося первого вагона и глазомером старалась определить середину между передними и задними колесами и ту
минуту, когда середина эта будет против нее.
Все нашли, что мы говорим вздор, а, право, из них никто ничего умнее этого не сказал.
С этой
минуты мы отличили в толпе друг друга. Мы часто сходились вместе и толковали вдвоем об отвлеченных предметах очень серьезно, пока не замечали оба, что мы взаимно друг друга морочим. Тогда,
посмотрев значительно друг другу в глаза, как делали римские авгуры, [Авгуры — жрецы-гадатели в Древнем Риме.] по словам Цицерона, мы начинали хохотать и, нахохотавшись, расходились, довольные своим вечером.
— Как же, пошлем и за ним! — сказал председатель. — Все будет сделано, а чиновным вы никому не давайте ничего, об этом я вас прошу. Приятели мои не должны платить. — Сказавши это, он тут же дал какое-то приказанье Ивану Антоновичу, как видно ему не понравившееся. Крепости произвели, кажется, хорошее действие на председателя, особливо когда он увидел, что всех покупок было почти на сто тысяч рублей. Несколько
минут он
смотрел в глаза Чичикову
с выраженьем большого удовольствия и наконец сказал...
Откуда возьмется и надутость и чопорность, станет ворочаться по вытверженным наставлениям, станет ломать голову и придумывать,
с кем и как, и сколько нужно говорить, как на кого
смотреть, всякую
минуту будет бояться, чтобы не сказать больше, чем нужно, запутается наконец сама, и кончится тем, что станет наконец врать всю жизнь, и выдет просто черт знает что!» Здесь он несколько времени помолчал и потом прибавил: «А любопытно бы знать, чьих она? что, как ее отец? богатый ли помещик почтенного нрава или просто благомыслящий человек
с капиталом, приобретенным на службе?
Онегин вновь часы считает,
Вновь не дождется дню конца.
Но десять бьет; он выезжает,
Он полетел, он у крыльца,
Он
с трепетом к княгине входит;
Татьяну он одну находит,
И вместе несколько
минутОни сидят. Слова нейдут
Из уст Онегина. Угрюмый,
Неловкий, он едва-едва
Ей отвечает. Голова
Его полна упрямой думой.
Упрямо
смотрит он: она
Сидит покойна и вольна.
Но в ту самую
минуту, как я раздвинул ноги и хотел уже припрыгнуть, княжна, торопливо обегая вокруг меня,
с выражением тупого любопытства и удивления
посмотрела на мои ноги.
— Так ты меня очень любишь? — Она молчит
с минуту, потом говорит: —
Смотри, всегда люби меня, никогда не забывай. Если не будет твоей мамаши, ты не забудешь ее? не забудешь, Николенька?
Он кинул на счеты три тысячи и
с минуту молчал,
посматривая то на счеты, то в глаза папа,
с таким выражением: «Вы сами видите, как это мало! Да и на сене опять-таки проторгуем, коли его теперь продавать, вы сами изволите знать…»
Бывало, как досыта набегаешься внизу по зале, на цыпочках прокрадешься наверх, в классную,
смотришь — Карл Иваныч сидит себе один на своем кресле и
с спокойно-величавым выражением читает какую-нибудь из своих любимых книг. Иногда я заставал его и в такие
минуты, когда он не читал: очки спускались ниже на большом орлином носу, голубые полузакрытые глаза
смотрели с каким-то особенным выражением, а губы грустно улыбались. В комнате тихо; только слышно его равномерное дыхание и бой часов
с егерем.
Держась за верх рамы, девушка
смотрела и улыбалась. Вдруг нечто, подобное отдаленному зову, всколыхнуло ее изнутри и вовне, и она как бы проснулась еще раз от явной действительности к тому, что явнее и несомненнее.
С этой
минуты ликующее богатство сознания не оставляло ее. Так, понимая, слушаем мы речи людей, но, если повторить сказанное, поймем еще раз,
с иным, новым значением. То же было и
с ней.
Соня даже
с удивлением
смотрела на внезапно просветлевшее лицо его; он несколько мгновений молча и пристально в нее вглядывался, весь рассказ о ней покойника отца ее пронесся в эту
минуту вдруг в его памяти…
Минуты две продолжалось молчание. Он сидел потупившись и
смотрел в землю; Дунечка стояла на другом конце стола и
с мучением
смотрела на него. Вдруг он встал...
Измучившееся чахоточное лицо ее
смотрело страдальнее, чем когда-нибудь (к тому же на улице, на солнце, чахоточный всегда кажется больнее и обезображеннее, чем дома); но возбужденное состояние ее не прекращалось, и она
с каждою
минутой становилась еще раздраженнее.
Она села. Он приветливо и почти
с состраданием
посмотрел на нее
с минуту.
В коридоре было темно; они стояли возле лампы.
С минуту они
смотрели друг на друга молча. Разумихин всю жизнь помнил эту
минуту. Горевший и пристальный взгляд Раскольникова как будто усиливался
с каждым мгновением, проницал в его душу, в сознание. Вдруг Разумихин вздрогнул. Что-то странное как будто прошло между ними… Какая-то идея проскользнула, как будто намек; что-то ужасное, безобразное и вдруг понятое
с обеих сторон… Разумихин побледнел как мертвец.
— И зачем, зачем я ей сказал, зачем я ей открыл! — в отчаянии воскликнул он через
минуту,
с бесконечным мучением
смотря на нее, — вот ты ждешь от меня объяснений, Соня, сидишь и ждешь, я это вижу; а что я скажу тебе? Ничего ведь ты не поймешь в этом, а только исстрадаешься вся… из-за меня! Ну вот, ты плачешь и опять меня обнимаешь, — ну за что ты меня обнимаешь? За то, что я сам не вынес и на другого пришел свалить: «страдай и ты, мне легче будет!» И можешь ты любить такого подлеца?
Раскольников опустился на стул, но не спускал глаз
с лица весьма неприятно удивленного Ильи Петровича. Оба
с минуту смотрели друг на друга и ждали. Принесли воды.
Как это случилось, он и сам не знал, но вдруг что-то как бы подхватило его и как бы бросило к ее ногам. Он плакал и обнимал ее колени. В первое мгновение она ужасно испугалась, и все лицо ее помертвело. Она вскочила
с места и, задрожав,
смотрела на него. Но тотчас же, в тот же миг она все поняла. В глазах ее засветилось бесконечное счастье; она поняла, и для нее уже не было сомнения, что он любит, бесконечно любит ее, и что настала же, наконец, эта
минута…
В контору надо было идти все прямо и при втором повороте взять влево: она была тут в двух шагах. Но, дойдя до первого поворота, он остановился, подумал, поворотил в переулок и пошел обходом, через две улицы, — может быть, безо всякой цели, а может быть, чтобы хоть
минуту еще протянуть и выиграть время. Он шел и
смотрел в землю. Вдруг как будто кто шепнул ему что-то на ухо. Он поднял голову и увидал, что стоит у тогодома, у самых ворот.
С того вечера он здесь не был и мимо не проходил.
Соня в изумлении
смотрела на него. Странен показался ей этот тон; холодная дрожь прошла было по ее телу, но чрез
минуту она догадалась, что и тон и слова эти — все было напускное. Он и говорил-то
с нею, глядя как-то в угол и точно избегая заглянуть ей прямо в лицо.
Он начинал дрожать и одну
минуту с каким-то особенным любопытством и даже
с вопросом
посмотрел на черную воду Малой Невы.
Тысячу бы рублей в ту
минуту я дал, своих собственных, чтобы только на вас в свои глаза
посмотреть: как вы тогда сто шагов
с мещанинишкой рядом шли, после того как он вам «убийцу» в глаза сказал, и ничего у него, целых сто шагов, спросить не посмели!..
Они оба замолчали, и молчание длилось даже до странности долго,
минут с десять. Раскольников облокотился на стол и молча ерошил пальцами свои волосы. Порфирий Петрович сидел смирно и ждал. Вдруг Раскольников презрительно
посмотрел на Порфирия.
Дуня подняла револьвер и, мертво-бледная,
с побелевшею, дрожавшею нижнею губкой,
с сверкающими, как огонь, большими черными глазами,
смотрела на него, решившись, измеряя и выжидая первого движения
с его стороны. Никогда еще он не видал ее столь прекрасною. Огонь, сверкнувший из глаз ее в ту
минуту, когда она поднимала револьвер, точно обжег его, и сердце его
с болью сжалось. Он ступил шаг, и выстрел раздался. Пуля скользнула по его волосам и ударилась сзади в стену. Он остановился и тихо засмеялся...
Старуха взглянула было на заклад, но тотчас же уставилась глазами прямо в глаза незваному гостю. Она
смотрела внимательно, злобно и недоверчиво. Прошло
с минуту; ему показалось даже в ее глазах что-то вроде насмешки, как будто она уже обо всем догадалась. Он чувствовал, что теряется, что ему почти страшно, до того страшно, что, кажется,
смотри она так, не говори ни слова еще
с полминуты, то он бы убежал от нее.
Несколько
минут продолжалось обоюдное наше молчание. Пугачев
смотрел на меня пристально, изредка прищуривая левый глаз
с удивительным выражением плутовства и насмешливости. Наконец он засмеялся, и
с такою непритворной веселостию, что и я, глядя на него, стал смеяться, сам не зная чему.
Смутно поняв, что начал он слишком задорным тоном и что слова, давно облюбованные им, туго вспоминаются, недостаточно легко идут
с языка, Самгин на
минуту замолчал, осматривая всех. Спивак, стоя у окна, растекалась по тусклым стеклам голубым пятном. Брат стоял у стола, держа пред глазами лист газеты, и через нее мутно
смотрел на Кутузова, который, усмехаясь, говорил ему что-то.
Через несколько
минут он растянулся на диване и замолчал; одеяло на груди его волнообразно поднималось и опускалось, как земля за окном. Окно то срезало верхушки деревьев, то резало деревья под корень; взмахивая ветвями, они бежали прочь. Самгин
смотрел на крупный, вздернутый нос, на обнаженные зубы Стратонова и представлял его в деревне Тарасовке, пред толпой мужиков. Не поздоровилось бы печнику при встрече
с таким барином…
Макаров говорил не обидно, каким-то очень убедительным тоном, а Клим
смотрел на него
с удивлением: товарищ вдруг явился не тем человеком, каким Самгин знал его до этой
минуты. Несколько дней тому назад Елизавета Спивак тоже встала пред ним как новый человек. Что это значит? Макаров был для него человеком, который сконфужен неудачным покушением на самоубийство, скромным студентом, который усердно учится, и смешным юношей, который все еще боится женщин.
И, улыбаясь темными глазами, она заговорила настолько оживленно, тепло, что Клим
посмотрел на нее
с удивлением: как будто это не она, несколько
минут тому назад, сухо отчитывалась.
Как-то днем, в стороне бульвара началась очень злая и частая пальба. Лаврушку
с его чумазым товарищем послали
посмотреть: что там?
Минут через двадцать чумазый привел его в кухню облитого кровью, — ему прострелили левую руку выше локтя. Голый до пояса, он сидел на табурете, весь бок был в крови, — казалось, что
с бока его содрана кожа. По бледному лицу Лаврушки текли слезы, подбородок дрожал, стучали зубы. Студент Панфилов, перевязывая рану, уговаривал его...
Клим Самгин несколько раз
смотрел на звонаря и вдруг заметил, что звонарь похож на Дьякона.
С этой
минуты он стал думать, что звонарь совершил какое-то преступление и вот — молча кается. Климу захотелось видеть Дьякона на месте звонаря.
Юрин начал играть на фисгармонии что-то торжественное и мрачное. Женщины, сидя рядом, замолчали. Орехова слушала, благосклонно покачивая головою, оттопырив губы, поглаживая колено. Плотникова, попудрив нос,
с минуту посмотрев круглыми глазами птицы в спину музыканта, сказала тихонько...
«Что же я тут буду делать
с этой?» — спрашивал он себя и, чтоб не слышать отца, вслушивался в шум ресторана за окном. Оркестр перестал играть и начал снова как раз в ту
минуту, когда в комнате явилась еще такая же серая женщина, но моложе, очень стройная,
с четкими формами, в пенсне на вздернутом носу. Удивленно
посмотрев на Клима, она спросила, тихонько и мягко произнося слова...
И часто бывало так, что взволнованный ожиданием или чем-то иным неугомонный человек, подталкиваемый их локтями, оказывался затисканным во двор. Это случилось и
с Климом. Чернобородый человек
посмотрел на него хмурым взглядом темных глаз и через
минуту наступил каблуком на пальцы ноги Самгина. Дернув ногой, Клим толкнул его коленом в зад, — человек обиделся...
У него шевельнулась странная мысль. Она
смотрела на него
с спокойной гордостью и твердо ждала; а ему хотелось бы в эту
минуту не гордости и твердости, а слез, страсти, охмеляющего счастья, хоть на одну
минуту, а потом уже пусть потекла бы жизнь невозмутимого покоя!
Алексеев стал ходить взад и вперед по комнате, потом остановился перед картиной, которую видел тысячу раз прежде, взглянул мельком в окно, взял какую-то вещь
с этажерки, повертел в руках,
посмотрел со всех сторон и положил опять, а там пошел опять ходить, посвистывая, — это все, чтоб не мешать Обломову встать и умыться. Так прошло
минут десять.
Потом, на третий день, после того когда они поздно воротились домой, тетка как-то чересчур умно поглядела на них, особенно на него, потом потупила свои большие, немного припухшие веки, а глаза всё будто
смотрят и сквозь веки, и
с минуту задумчиво нюхала спирт.
Но беззаботность отлетела от него
с той
минуты, как она в первый раз пела ему. Он уже жил не прежней жизнью, когда ему все равно было, лежать ли на спине и
смотреть в стену, сидит ли у него Алексеев или он сам сидит у Ивана Герасимовича, в те дни, когда он не ждал никого и ничего ни от дня, ни от ночи.
Он подошел к ней. Брови у ней сдвинулись немного; она
с недоумением
посмотрела на него
минуту, потом узнала: брови раздвинулись и легли симметрично, глаза блеснули светом тихой, не стремительной, но глубокой радости. Всякий брат был бы счастлив, если б ему так обрадовалась любимая сестра.
Все замолкло на
минуту, хозяйка вышла на кухню
посмотреть, готов ли кофе. Дети присмирели. В комнате послышалось храпенье, сначала тихое, как под сурдиной, потом громче, и когда Агафья Матвеевна появилась
с дымящимся кофейником, ее поразило храпенье, как в ямской избе.
—
С вами ни за что и не поеду, вы не посидите ни
минуты покойно в лодке… Что это шевелится у вас в бумаге? — вдруг спросила она. —
Посмотрите, бабушка… ах, не змея ли?
Она
посмотрела на него
с минуту пристально, увидела этот его, вонзившийся в нее, глубоко выразительный взгляд, сама взглянула было вопросительно — и вдруг отвернулась к нему спиной.
Она открыла ящик, достала оттуда запечатанное письмо на синей бумаге, которое прислал ей Марк рано утром через рыбака. Она
посмотрела на него
с минуту, подумала — и решительно бросила опять нераспечатанным в стол.
Она как будто испугалась, подняла голову и на
минуту оцепенела, все слушая. Глаза у ней
смотрели широко и неподвижно. В них еще стояли слезы. Потом отняла
с силой у него руку и рванулась к обрыву.