Неточные совпадения
Дьякон углубленно настраивал гитару. Настроив, он встал и понес ее в угол, Клим увидал пред собой великана, с широкой, плоской грудью, обезьяньими
лапами и костлявым лицом Христа ради юродивого, из темных ям
на этом лице отвлеченно
смотрели огромные, водянистые глаза.
На гнилом бревне, дополняя его ненужность, сидела грязно-серая, усатая крыса в измятой, торчавшей клочьями шерсти, очень похожая
на старушку-нищую; сидела она бессильно распластав передние
лапы, свесив хвост мертвой веревочкой; черные бусины глаз ее в красных колечках неподвижно
смотрели на позолоченную солнцем реку. Самгин поднял кусок кирпича, но Иноков сказал...
Он был как будто один в целом мире; он
на цыпочках убегал от няни, осматривал всех, кто где спит; остановится и осмотрит пристально, как кто очнется, плюнет и промычит что-то во сне; потом с замирающим сердцем взбегал
на галерею, обегал по скрипучим доскам кругом, лазил
на голубятню, забирался в глушь сада, слушал, как жужжит жук, и далеко следил глазами его полет в воздухе; прислушивался, как кто-то все стрекочет в траве, искал и ловил нарушителей этой тишины; поймает стрекозу, оторвет ей крылья и
смотрит, что из нее будет, или проткнет сквозь нее соломинку и следит, как она летает с этим прибавлением; с наслаждением, боясь дохнуть, наблюдает за пауком, как он сосет кровь пойманной мухи, как бедная жертва бьется и жужжит у него в
лапах.
Хиония Алексеевна произносила этот монолог перед зеркалом, откуда
на нее
смотрело испитое, желтое лицо с выражением хищной птицы, которой неожиданно попала в
лапы лакомая добыча. Погрозив себе пальцем, почтенная дама проговорила...
— Прыгай, Перезвон, служи! Служи! — завопил Коля, вскочив с места, и собака, став
на задние
лапы, вытянулась прямо пред постелькой Илюши. Произошло нечто никем не ожиданное: Илюша вздрогнул и вдруг с силой двинулся весь вперед, нагнулся к Перезвону и, как бы замирая,
смотрел на него.
Все время расчета Илюшка лежал связанный посреди кабака, как мертвый. Когда Груздев сделал знак, Морок бросился его развязывать, от усердия к благодетелю у него даже руки дрожали, и узлы он развязывал зубами. Груздев, конечно, отлично знал единственного заводского вора и с улыбкой
смотрел на его широчайшую спину. Развязанный Илюшка бросился было стремглав в открытую дверь кабака, но здесь попал прямо в
лапы к обережному Матюшке Гущину.
Уж
на третий день, совсем по другой дороге, ехал мужик из Кудрина; ехал он с зверовой собакой, собака и причуяла что-то недалеко от дороги и начала
лапами снег разгребать; мужик был охотник, остановил лошадь и подошел
посмотреть, что тут такое есть; и видит, что собака выкопала нору, что оттуда пар идет; вот и принялся он разгребать, и видит, что внутри пустое место, ровно медвежья берлога, и видит, что в ней человек лежит, спит, и что кругом его все обтаяло; он знал про Арефья и догадался, что это он.
Желать он боялся, зная, что часто, в момент достижения желаемого судьба вырвет из рук счастье и предложит совсем другое, чего вовсе не хочешь — так, дрянь какую-нибудь; а если наконец и даст желаемое, то прежде измучит, истомит, унизит в собственных глазах и потом бросит, как бросают подачку собаке, заставивши ее прежде проползти до лакомого куска,
смотреть на него, держать
на носу, завалять в пыли, стоять
на задних
лапах, и тогда — пиль!
В первый день пасхи он пошёл
на кладбище христосоваться с Палагою и отцом. С тихой радостью увидел, что его посадки принялись: тонкие сучья берёз были густо унизаны почками,
на концах
лап сосны дрожали жёлтые свечи, сверкая
на солнце золотыми каплями смолы. С дёрна могилы робко
смотрели в небо бледно-лиловые подснежники, качались атласные звёзды первоцвета, и уже набухал жёлтый венец одуванчика.
Жадный, толстогубый рот Натальи возбуждал в нём чувство, близкое страху. Она вела себя бойчее всех, её низкий сладкий голос тёк непрерывною струёю, точно патока, и все мужчины
смотрели на неё, как цепные собаки
на кость, которую они не могут достать мохнатыми
лапами.
— Я ожидаю хозяев, — ответил Товаль очень удачно, в то время как Дэзи, поправляя под подбородком ленту дорожной шляпы, осматривалась, стоя в небольшой гостиной. Ее быстрые глаза подметили все: ковер, лакированный резной дуб, камин и тщательно подобранные картины в ореховых и малахитовых рамах. Среди них была картина Гуэро, изображающая двух собак: одна лежит спокойно, уткнув морду в
лапы,
смотря человеческими глазами; другая, встав, вся устремлена
на невидимое явление.
Старику стало тяжело среди этих людей, они слишком внимательно
смотрели за кусками хлеба, которые он совал кривою, темной
лапой в свой беззубый рот; вскоре он понял, что лишний среди них; потемнела у него душа, сердце сжалось печалью, еще глубже легли морщины
на коже, высушенной солнцем, и заныли кости незнакомою болью; целые дни, с утра до вечера, он сидел
на камнях у двери хижины, старыми глазами глядя
на светлое море, где растаяла его жизнь,
на это синее, в блеске солнца, море, прекрасное, как сон.
— Говорить глупости ты можешь, — сказал он, — да не такие. Вы заберетесь куда-нибудь в Фонарный переулок да будете отечество раздроблять, а
на вас
смотри! Один Семипалатинскую область оторвет, другой в Полтавскую губернию
лапу засунет… нельзя, сударь, нельзя!
Псаломщик только встряхнул гривой и
посмотрел на свои медвежьи
лапы.
Тетке казалось, что и с нею случится то же самое, то есть что и она тоже вот так, неизвестно отчего, закроет глаза, протянет
лапы, оскалит рот, и все
на нее будут
смотреть с ужасом. По-видимому, такие же мысли бродили и в голове Федора Тимофеича. Никогда раньше старый кот не был так угрюм и мрачен, как теперь.
Спи, Аленушка, сейчас сказка начинается. Вон уже в окно
смотрит высокий месяц; вон косой заяц проковылял
на своих валенках; волчьи глаза засветились желтыми огоньками; медведь Мишка сосет свою
лапу. Подлетел к самому окну старый Воробей, стучит носом о стекло и спрашивает: скоро ли? Все тут, все в сборе, и все ждут Аленушкиной сказки.
Накинул
на плечи парусиновое пальто, взял подарок Алексея, палку с набалдашником — серебряная птичья
лапа держит малахитовый шар — и, выйдя за ворота,
посмотрел из-под ладони к реке
на холм, — там под деревом лежал Илья в белой рубахе.
Дворник снял Кучумовы
лапы с колен своих, отодвинул собаку ногой; она, поджав хвост, села и скучно дважды пролаяла. Трое людей
посмотрели на неё, и один из них мельком подумал, что, может быть, Тихон и монах гораздо больше жалеют осиротевшую собаку, чем её хозяина, зарытого в землю.
Я, впрочем, старался проверить страшные рассказы про Селивана и от других людей, но все в одно слово говорили то же самое. Все
смотрели на Селивана как
на страшное пугало, и все так же, как дедушка Илья, строго заказывали мне, чтобы я «дома, в хоромах, никому про Селивана не сказывал». По совету мельника, я эту мужичью заповедь исполнял до особого страшного случая, когда я сам попался в
лапы Селивану.
Было потехи у баб, ребятишек,
Как прокатил я деревней зайчишек:
„Глянь-ко: что делает старый Мазай!“
Ладно! любуйся, а нам не мешай!
Мы за деревней в реке очутились.
Тут мои зайчики точно сбесились:
Смотрят,
на задние
лапы встают,
Лодку качают, грести не дают:
Берег завидели плуты косые,
Озимь, и рощу, и кусты густые!..
К берегу плотно бревно я пригнал,
Лодку причалил — и „с богом!“ сказал…
Тут и он не мог удержаться от радости и чуть было не закричал и не захлопал руками, но, боясь спугнуть колючего зверька, притаил дыхание и, широко раскрыв счастливые глаза, в восторге
смотрел, как тот, фыркая, обнюхивал своим свиным рыльцем корни розового куста, ища между ними червей, и смешно перебирал толстенькими
лапами, похожими
на медвежьи.
А жаба все карабкалась выше. Но там, где кончались старые стволы и начинались молодые ветви, ей пришлось немного пострадать. Темно-зеленая гладкая кора розового куста была вся усажена острыми и крепкими шипами. Жаба переколола себе о них
лапы и брюхо и, окровавленная, свалилась
на землю. Она с ненавистью
посмотрела на цветок…
Выскочил
на полянку большой русак, стал охорашиваться. Старая сова
посмотрела на русака и села
на сук, а молодая сова говорит: «Что ж ты зайца не ловишь?» Старая говорит: «Не по силам — велик русак: ты в него вцепишься, а он тебя уволочет в чащу». А молодая сова говорит: «А я одной
лапой вцеплюсь, а другой поскорее за дерево придержусь».
Я живо представил себе картину, как тигр вышел из логовища, зевнул,
посмотрел вправо и влево, потом поднялся
на задние
лапы, оперся передними в дерево и, выгнув спину, стал расправлять свои когти.
Вдруг Маха сразу остановился, а так как я не ожидал этого, то наткнулся
на него и чуть было не упал. Я
посмотрел на своего спутника. Лицо его выражало крайний испуг. Тогда я быстро взглянул в том направлении, куда
смотрел туземец, и шагах в тридцати от себя увидел тигра. Словно каменное изваяние, он стоял неподвижно, опершись передними
лапами о вмерзшую в лед колодину, и глядел
на нас в упор.
Но нужно и вообще сказать: как раз к художеству и
лапа и мама были глубоко равнодушны;
на произведения искусства они
смотрели как
на красивые пустячки, если в них не преследовались нравственные или религиозные цели, В других отношениях мое детство протекало почти в идеальных условиях: в умственной области, в нравственной, в области физического воспитания, общения с природою, — давалось все, чего только можно было бы пожелать для ребенка.
Он повернулся ко мне, а
лапою прижимал к снегу бумажку. Задорно приглядывающиеся глаза
смотрели на меня, и в них читалось, что жизнь — это очень веселая и препотешная штука.
Я подозвал ее и пристально заглянул в глаза. Жучка покорно изогнулась, робко завиляла хвостом. Я улыбнулся и продолжал
смотреть. Она радостно засмеялась глазами и хотела было броситься ласкаться, но не бросилась, а медленно опустилась
на задние
лапы.