Неточные совпадения
И она опустила тут же
свою руку, положила хлеб
на блюдо и, как покорный ребенок,
смотрела ему в очи. И пусть бы выразило чье-нибудь слово… но не властны выразить ни резец, ни кисть, ни высоко-могучее слово того, что видится иной раз во взорах
девы, ниже́ того умиленного чувства, которым объемлется глядящий в такие взоры
девы.
Дня через три, вечером, он стоял у окна в
своей комнате, тщательно подпиливая только что остриженные ногти. Бесшумно открылась калитка, во двор шагнул широкоплечий человек в пальто из парусины, в белой фуражке, с маленьким чемоданом в
руке. Немного прикрыв калитку, человек обнажил коротко остриженную голову, высунул ее
на улицу,
посмотрел влево и пошел к флигелю, раскачивая чемоданчик, поочередно выдвигая плечи.
Весь дом
смотрел парадно, только Улита, в это утро глубже, нежели в другие
дни, опускалась в
свои холодники и подвалы и не успела надеть ничего, что делало бы ее непохожею
на вчерашнюю или завтрашнюю Улиту. Да повара почти с зарей надели
свои белые колпаки и не покладывали
рук, готовя завтрак, обед, ужин — и господам, и дворне, и приезжим людям из-за Волги.
— Да, читал и аккомпанировал мне
на скрипке: он был странен, иногда задумается и молчит полчаса, так что вздрогнет, когда я назову его по имени,
смотрит на меня очень странно… как иногда вы
смотрите, или сядет так близко, что испугает меня. Но мне не было… досадно
на него… Я привыкла к этим странностям; он раз положил
свою руку на мою: мне было очень неловко. Но он не замечал сам, что делает, — и я не отняла
руки. Даже однажды… когда он не пришел
на музыку,
на другой
день я встретила его очень холодно…
К женщинам же,
на которых он
смотрел как
на помеху во всех нужных
делах, он питал непреодолимое презрение. Но Маслову он жалел и был с ней ласков, видя в ней образец эксплуатации низшего класса высшим. По этой же причине он не любил Нехлюдова, был неразговорчив с ним и не сжимал его
руки, а только предоставлял к пожатию
свою вытянутую
руку, когда Нехлюдов здоровался с ним.
И он вспомнил, как за
день до смерти она взяла его сильную белую
руку своей костлявой чернеющей ручкой,
посмотрела ему в глаза и сказала: «Не суди меня, Митя, если я не то сделала», и
на выцветших от страданий глазах выступили слезы.
Штабс-капитан замахал наконец
руками: «Несите, дескать, куда хотите!» Дети подняли гроб, но, пронося мимо матери, остановились пред ней
на минутку и опустили его, чтоб она могла с Илюшей проститься. Но увидав вдруг это дорогое личико вблизи,
на которое все три
дня смотрела лишь с некоторого расстояния, она вдруг вся затряслась и начала истерически дергать над гробом
своею седою головой взад и вперед.
Гагин обещал навестить меня
на следующий
день; я пожал его
руку и протянул
свою Асе; но она только
посмотрела на меня и покачала головой.
Закончилось это большим скандалом: в один прекрасный
день баба Люба, уперев
руки в бока, ругала Уляницкого
на весь двор и кричала, что она
свою «дытыну» не даст в обиду, что учить, конечно, можно, но не так… Вот
посмотрите, добрые люди: исполосовал у мальчика всю спину. При этом баба Люба так яростно задрала у Петрика рубашку, что он завизжал от боли, как будто у нее в
руках был не ее сын, а сам Уляницкий.
Положение Татьяны в семье было очень тяжелое. Это было всем хорошо известно, но каждый
смотрел на это, как
на что-то неизбежное. Макар пьянствовал, Макар походя бил жену, Макар вообще безобразничал, но где
дело касалось жены — вся семья молчала и делала вид, что ничего не видит и не слышит. Особенно фальшивили в этом случае старики, подставлявшие несчастную бабу под обух
своими руками. Когда соседки начинали приставать к Палагее, она подбирала строго губы и всегда отвечала одно и то же...
Он убил ее, и когда
посмотрел на ужасное
дело своих рук, то вдруг почувствовал омерзительный, гнусный, подлый страх. Полуобнаженное тело Верки еще трепетало
на постели. Ноги у Дилекторского подогнулись от ужаса, но рассудок притворщика, труса и мерзавца бодрствовал: у него хватило все-таки настолько мужества, чтобы оттянуть у себя
на боку кожу над ребрами и прострелить ее. И когда он падал, неистово закричав от боли, от испуга и от грома выстрела, то по телу Верки пробежала последняя судорога.
Мансуров и мой отец горячились больше всех; отец мой только распоряжался и беспрестанно кричал: «Выравнивай клячи! нижние подборы веди плотнее!
смотри, чтоб мотня шла посередке!» Мансуров же не довольствовался одними словами: он влез по колени в воду и, ухватя
руками нижние подборы невода, тащил их, притискивая их к мелкому
дну, для чего должен был, согнувшись в дугу, пятиться назад; он представлял таким образом пресмешную фигуру; жена его, родная сестра Ивана Николаича Булгакова, и жена самого Булгакова, несмотря
на свое рыбачье увлеченье, принялись громко хохотать.
Вихров ничего ей не сказал, а только
посмотрел на нее. Затем они пожали друг у друга
руку и, даже не поцеловавшись
на прощанье, разошлись по
своим комнатам.
На другой
день Клеопатра Петровна была с таким выражением в лице, что краше в гроб кладут, и все еще, по-видимому, надеялась, что Павел скажет ей что-нибудь в отраду; но он ничего не сказал и, не оставшись даже обедать, уехал домой.
Он замолчал и пытливо, с той же злобой
смотрел на меня, придерживая мою
руку своей рукой, как бы боясь, чтоб я не ушел. Я уверен, что в эту минуту он соображал и доискивался, откуда я могу знать это
дело, почти никому не известное, и нет ли во всем этом какой-нибудь опасности? Так продолжалось с минуту; но вдруг лицо его быстро изменилось; прежнее насмешливое, пьяно-веселое выражение появилось снова в его глазах. Он захохотал.
— Прошу вас, — ближе к
делу! — сказал председатель внятно и громко. Он повернулся к Павлу грудью,
смотрел на него, и матери казалось, что его левый тусклый глаз разгорается нехорошим, жадным огнем. И все судьи
смотрели на ее сына так, что казалось — их глаза прилипают к его лицу, присасываются к телу, жаждут его крови, чтобы оживить ею
свои изношенные тела. А он, прямой, высокий, стоя твердо и крепко, протягивал к ним
руку и негромко, четко говорил...
Несмотря
на свои четыре года, она ходила еще плохо, неуверенно ступая кривыми ножками и шатаясь, как былинка:
руки ее были тонки и прозрачны; головка покачивалась
на тонкой шее, как головка полевого колокольчика; глаза
смотрели порой так не по-детски грустно, и улыбка так напоминала мне мою мать в последние
дни, когда она, бывало, сидела против открытого окна и ветер шевелил ее белокурые волосы, что мне становилось самому грустно, и слезы подступали к глазам.
Я не схожу в
свою совесть, я не советуюсь с моими личными убеждениями; я
смотрю на то только, соблюдены ли все формальности, и в этом отношении строг до педантизма. Если есть у меня в
руках два свидетельские показания, надлежащим порядком оформленные, я доволен и пишу: есть, — если нет их — я тоже доволен и пишу: нет. Какое мне
дело до того, совершено ли преступление в действительности или нет! Я хочу знать, доказано ли оно или не доказано, — и больше ничего.
Вы можете себе представить, сколько разных
дел прошло в продолжение сорока пяти лет через его
руки, и никогда никакое
дело не вывело Осипа Евсеича из себя, не привело в негодование, не лишило веселого расположения духа; он отроду не переходил мысленно от делопроизводства
на бумаге к действительному существованию обстоятельств и лиц; он
на дела смотрел как-то отвлеченно, как
на сцепление большого числа отношений, сообщений, рапортов и запросов, в известном порядке расположенных и по известным правилам разросшихся; продолжая
дело в
своем столе или сообщая ему движение, как говорят романтики-столоначальники, он имел в виду, само собою разумеется, одну очистку
своего стола и оканчивал
дело у себя как удобнее было: справкой в Красноярске, которая не могла ближе двух лет возвратиться, или заготовлением окончательного решения, или — это он любил всего больше — пересылкою
дела в другую канцелярию, где уже другой столоначальник оканчивал по тем же правилам этот гранпасьянс; он до того был беспристрастен, что вовсе не думал, например, что могут быть лица, которые пойдут по миру прежде, нежели воротится справка из Красноярска, — Фемида должна быть слепа…
Сгоряча я было махнул
рукой на свои «Удары судьбы», но Фрей
смотрел на дело иначе.
— В том-то и
дело, что не глупости, Феня… Ты теперь только то посуди, что в брагинском доме в этот год делалось, а потом-то что будет? Дальше-то и подумать страшно… Легко тебе будет
смотреть, как брагинская семья будет делиться: старики врозь, сыновья врозь, снохи врозь. Нюшу столкают с
рук за первого прощелыгу. Не они первые, не они последние. Думаешь, даром Гордей-то Евстратыч за тобой
на коленях ползал да слезами обливался? Я ведь все видела тогда… Не бери
на свою душу греха!..
Князь после того пошел к Жиглинским. Насколько дома ему было нехорошо, неловко, неприветливо, настолько у Елены отрадно и успокоительно. Бедная девушка в настоящее время была вся любовь: она только тем
день и начинала, что ждала князя. Он приходил… Она сажала его около себя… клала ему голову
на плечо… по целым часам
смотрела ему в лицо и держала в
своих руках его
руку.
Некоторые из этих волокит влюбились не
на шутку и требовали ее
руки: но ей хотелось попробовать лестную роль непреклонной… и к тому же они все были прескушные: им отказали… один с отчаяния долго был болен, другие скоро утешились… между тем время шло: она сделалась опытной и бойкой
девою:
смотрела на всех в лорнет, обращалась очень смело, не краснела от двусмысленной речи или взора — и вокруг нее стали увиваться розовые юноши, пробующие
свои силы в словесной перестрелке и посвящавшие ей первые
свои опыты страстного красноречия, — увы,
на этих было еще меньше надежды, чем
на всех прежних; она с досадою и вместе тайным удовольствием убивала их надежды, останавливала едкой насмешкой разливы красноречия — и вскоре они уверились, что она непобедимая и чудная женщина; вздыхающий рой разлетелся в разные стороны… и наконец для Лизаветы Николавны наступил период самый мучительный и опасный сердцу отцветающей женщины…
В хозяйственном быту Талимон лентяй, каких свет не создавал. Вместо самого необходимого домашнего
дела он предпочитает целые сутки бродить по лесу с ружьем за плечами. Когда его тринадцатилетняя дочь Варка вместе со
своим братишкой Архипом вспахивают кое-как, неумелыми слабыми
руками, жалкий клочок поля, Талимон только
смотрит на них с завалинки, равнодушно покуривая трубку, околоченную медью.
— Знаем, сударь Яков Иваныч, — перебила Грачиха, — понимаем, батюшка, что вы со старой госпожой вашей мнением
своим никого себе равного не находили. Фу ты, ну ты,
на,
смотри!
Руки в боки, глаза в потолоки себя носили, а как по-другому тоже посудить, так все ваше чванство в богатстве было, а деньги, любезный,
дело нажитое и прожитое: ты вот был больно богат, а стал беден, дочку за купца выдавал было, а внук под красну шапку поспел.
А бразильянец долго стоял и
смотрел на дерево, и ему становилось всё грустнее и грустнее. Вспомнил он
свою родину, ее солнце и небо, ее роскошные леса с чудными зверями и птицами, ее пустыни, ее чудные южные ночи. И вспомнил еще, что нигде не бывал он счастлив, кроме родного края, а он объехал весь свет. Он коснулся
рукою пальмы, как будто бы прощаясь с нею, и ушел из сада, а
на другой
день уже ехал
на пароходе домой.
И она хватала мои
руки, чтобы целовать их. Екатерина Александровна, улыбаясь
своими славными сумрачными глазами, горячо пожимала мне
руку обеими
руками. А я — я
смотрел в глаза обеих женщин, сиявшие такою восторженною признательностью, и мне казалось, что я еще вижу в них исчезающий отблеск той ненависти, с которою глаза эти
смотрели на меня три
дня назад.
— А тогда что же? Кто с вами? И что вы хотите делать? Сложить
руки на груди, вздыхать о погибшей революции и негодовать? Разводить курочек и поросяточек? Кто в такие эпохи не находит себе
дела, тех история выбрасывает
на задний двор. «Хамы» делают революцию, льют потоками чужую кровь, — да! Но еще больше льют
свою собственную. А благородные интеллигенты, «истинные» революционеры, только
смотрят и негодуют!..
В самом
деле, Лиза
смотрела с каким-то особенным участием
на картину, висевшую
на стене, с изображением
Девы Орлеанской в ту самую минуту, когда она со знаменем в
руке, торжествуя победу над врагами Франции, опускает
свои взоры с небесной выси
на землю и встречается ими с глазами молодого рыцаря, простирающего к ней с любовью
руки.
Август Матвеич заметил это и тихо пожал под столом мою
руку. Я
посмотрел на его солидное и красивое лицо, и опять, по какой-то странной ассоциации идей, мне пришли
на память никогда себе не изменяющие английские часы в длинном футляре с грагамовским ходом. Каждая стрелка ползет по
своему назначению и отмечает часы,
дни, минуты и секунды, лунное течение и «звездные зодии», а все тот же холодный и безучастный «фрон»: указать они могут всё, отметят всё — и останутся сами собою.
Один из них что-то сказал, махнул
рукой, и все они повернулись и пошли назад к
своему делу; извозчики-ломовики, везущие гремящие полосы железа, своротив
своих крупных лошадей, чтобы дать дорогу колеснице, остановились и с недоумевающим любопытством
смотрели на него.