Неточные совпадения
Стародум(распечатав и
смотря на подпись). Граф Честан. А! (Начиная читать, показывает вид, что глаза разобрать не могут.) Софьюшка! Очки мои на столе, в
книге.
Он
смотрел в
книгу и думал о другом.
Он выбрал минуту, когда учитель молча
смотрел в
книгу.
Он сидел в расстегнутом над белым жилетом сюртуке, облокотившись обеими руками на стол и, ожидая заказанного бифстека,
смотрел в
книгу французского романа, лежавшую на тарелке.
Он
смотрел в
книгу только затем, чтобы не разговаривать с входившими и выходившими офицерами, и думал.
—
Смотря по нападениям. Впрочем, не угодно ли чаю? — Она поднялась и взяла в руку переплетенную сафьянную
книгу.
Он в том покое поселился,
Где деревенский старожил
Лет сорок с ключницей бранился,
В окно
смотрел и мух давил.
Всё было просто: пол дубовый,
Два шкафа, стол, диван пуховый,
Нигде ни пятнышка чернил.
Онегин шкафы отворил;
В одном нашел тетрадь расхода,
В другом наливок целый строй,
Кувшины с яблочной водой
И календарь осьмого года:
Старик, имея много дел,
В иные
книги не глядел.
Бывало, как досыта набегаешься внизу по зале, на цыпочках прокрадешься наверх, в классную,
смотришь — Карл Иваныч сидит себе один на своем кресле и с спокойно-величавым выражением читает какую-нибудь из своих любимых
книг. Иногда я заставал его и в такие минуты, когда он не читал: очки спускались ниже на большом орлином носу, голубые полузакрытые глаза
смотрели с каким-то особенным выражением, а губы грустно улыбались. В комнате тихо; только слышно его равномерное дыхание и бой часов с егерем.
Долго бессмысленно
смотрел я в
книгу диалогов, но от слез, набиравшихся мне в глаза при мысли о предстоящей разлуке, не мог читать; когда же пришло время говорить их Карлу Иванычу, который, зажмурившись, слушал меня (это был дурной признак), именно на том месте, где один говорит: «Wo kommen Sie her?», [Откуда вы идете? (нем.)] а другой отвечает: «Ich komme vom Kaffe-Hause», [Я иду из кофейни (нем.).] — я не мог более удерживать слез и от рыданий не мог произнести: «Haben Sie die Zeitung nicht gelesen?» [Вы не читали газеты? (нем.)]
Хозяин игрушечной лавки начал в этот раз с того, что открыл счетную
книгу и показал ей, сколько за ними долга. Она содрогнулась, увидев внушительное трехзначное число. «Вот сколько вы забрали с декабря, — сказал торговец, — а вот
посмотри, на сколько продано». И он уперся пальцем в другую цифру, уже из двух знаков.
На комоде лежала какая-то
книга. Он каждый раз, проходя взад и вперед, замечал ее; теперь же взял и
посмотрел. Это был Новый завет в русском переводе.
Книга была старая, подержанная, в кожаном переплете.
Самгин следил, как соблазнительно изгибается в руках офицера с черной повязкой на правой щеке тонкое тело высокой женщины с обнаженной до пояса спиной,
смотрел и привычно ловил клочки мудрости человеческой. Он давно уже решил, что мудрость, схваченная непосредственно у истока ее, из уст людей, — правдивее, искренней той, которую предлагают
книги и газеты. Он имел право думать, что особенно искренна мудрость пьяных, а за последнее время ему казалось, что все люди нетрезвы.
Посмотрев, как хлопотливо порхают в придорожном кустарнике овсянки, он в сотый раз подумал: с детства, дома и в школе, потом — в университете его начиняли массой ненужных, обременительных знаний, идей, потом он прочитал множество
книг и вот не может найти себя в паутине насильно воспринятого чужого…
Особенно был густ этот запах в угрюмом кабинете, где два шкафа служили как бы окнами в мир толстых
книг, а настоящие окна
смотрели на тесный двор, среди которого спряталась в деревьях причудливая церковка.
Нет, Любаша не совсем похожа на Куликову, та всю жизнь держалась так, как будто считала себя виноватой в том, что она такова, какая есть, а не лучше. Любаше приниженность слуги для всех была совершенно чужда. Поняв это, Самгин стал
смотреть на нее, как на смешную «Ванскок», — Анну Скокову, одну из героинь романа Лескова «На ножах»; эту
книгу и «Взбаламученное море» Писемского, по их «социальной педагогике», Клим ставил рядом с «Бесами» Достоевского.
В городе, подъезжая к дому Безбедова, он увидал среди улицы забавную группу: полицейский, с разносной
книгой под мышкой, старуха в клетчатой юбке и с палкой в руках, бородатый монах с кружкой на груди, трое оборванных мальчишек и педагог в белом кителе — молча
смотрели на крышу флигеля; там, у трубы, возвышался, качаясь, Безбедов в синей блузе, без пояса, в полосатых брюках, — босые ступни его ног по-обезьяньи цепко приклеились к тесу крыши.
Было очень неприятно наблюдать внимание Лидии к речам Маракуева. Поставив локти на стол, сжимая виски ладонями, она
смотрела в круглое лицо студента читающим взглядом, точно в
книгу. Клим опасался, что
книга интересует ее более, чем следовало бы. Иногда Лидия, слушая рассказы о Софии Перовской, Вере Фигнер, даже раскрывала немножко рот; обнажалась полоска мелких зубов, придавая лицу ее выражение, которое Климу иногда казалось хищным, иногда — неумным.
Клим Самгин решил не выходить из комнаты, но горничная, подав кофе, сказала, что сейчас придут полотеры. Он взял
книгу и перешел в комнату брата. Дмитрия не было, у окна стоял Туробоев в студенческом сюртуке; барабаня пальцами по стеклу, он
смотрел, как лениво вползает в небо мохнатая туча дыма.
Подумав, он вспомнил: из
книги немецкого демократа Иоганна Шерра. Именно этот профессор советовал
смотреть на всемирную историю как на комедию, но в то же время соглашался с Гете в том, что...
Говоря, он
смотрел в потолок и не видел, что делает Дмитрий; два тяжелых хлопка заставили его вздрогнуть и привскочить на кровати. Хлопал брат
книгой по ладони, стоя среди комнаты в твердой позе Кутузова. Чужим голосом, заикаясь, он сказал...
В жизнь Самгина бесшумно вошел Миша. Он оказался исполнительным лакеем, бумаги переписывал не быстро, но четко, без ошибок, был молчалив и
смотрел в лицо Самгина красивыми глазами девушки покорно, даже как будто с обожанием. Чистенький, гладко причесанный, он сидел за маленьким столом в углу приемной, у окна во двор, и, приподняв правое плечо, засевал бумагу аккуратными, круглыми буквами. Попросил разрешения читать
книги и, получив его, тихо сказал...
Подчиняясь требованию эпохи, он, конечно,
посмотрел в
книги Маркса, читал Плеханова, Ленина.
Он оглянулся, взял
книгу со стола,
посмотрел на корешок и снова сунул на стол.
Клим услышал нечто полупонятное, как бы некий вызов или намек. Он вопросительно взглянул на девушку, но она
смотрела в
книгу. Правая рука ее блуждала в воздухе, этой рукой, синеватой в сумраке и как бы бестелесной, Нехаева касалась лица своего, груди, плеча, точно она незаконченно крестилась или хотела убедиться в том, что существует.
Развернув переплет
книги, он прищурил глаз,
посмотрел в трубочку корешка.
В дешевом ресторане Кутузов прошел в угол, — наполненный сизой мутью, заказал водки, мяса и, прищурясь,
посмотрел на людей, сидевших под низким, закопченным потолком необширной комнаты; трое, в однообразных позах, наклонясь над столиками, сосредоточенно ели, четвертый уже насытился и, действуя зубочисткой, пустыми глазами
смотрел на женщину, сидевшую у окна; женщина читала письмо, на столе пред нею стоял кофейник, лежала пачка
книг в ремнях.
После тяжелой, жаркой сырости улиц было очень приятно ходить в прохладе пустынных зал. Живопись не очень интересовала Самгина. Он
смотрел на посещение музеев и выставок как на обязанность культурного человека, — обязанность, которая дает темы для бесед. Картины он обычно читал, как
книги, и сам видел, что это обесцвечивает их.
Услышит о каком-нибудь замечательном произведении — у него явится позыв познакомиться с ним; он ищет, просит
книги, и если принесут скоро, он примется за нее, у него начнет формироваться идея о предмете; еще шаг — и он овладел бы им, а
посмотришь, он уже лежит, глядя апатически в потолок, и
книга лежит подле него недочитанная, непонятая.
Она взяла со стола
книгу и
посмотрела на развернутую страницу: страница запылилась.
Он вдруг явился перед ней, так что она вздрогнула; потом ласково, с улыбкой, протянула ему руку, но глаза еще как будто дочитывали
книгу: она
смотрела рассеянно.
Он походит, походит по комнате, потом ляжет и
смотрит в потолок; возьмет
книгу с этажерки, пробежит несколько строк глазами, зевнет и начнет барабанить пальцами по столу.
Если он хотел жить по-своему, то есть лежать молча, дремать или ходить по комнате, Алексеева как будто не было тут: он тоже молчал, дремал или
смотрел в
книгу, разглядывал с ленивой зевотой до слез картинки и вещицы.
Илья Иванович иногда возьмет и
книгу в руки — ему все равно, какую-нибудь. Он и не подозревал в чтении существенной потребности, а считал его роскошью, таким делом, без которого легко и обойтись можно, так точно, как можно иметь картину на стене, можно и не иметь, можно пойти прогуляться, можно и не пойти: от этого ему все равно, какая бы ни была
книга; он
смотрел на нее, как на вещь, назначенную для развлечения, от скуки и от нечего делать.
— Довольно, довольно! — остановила она с полуулыбкой, не от скуки нетерпения, а под влиянием как будто утомления от раздражительного спора. — Я воображаю себе обеих тетушек, если б в комнате поселился беспорядок, — сказала она, смеясь, — разбросанные
книги, цветы — и вся улица
смотрит свободно сюда!..
— Я всегда прежде
посмотрю, — продолжала она смелее, — и если печальный конец в
книге — я не стану читать. Вон «Басурмана» начала, да Верочка сказала, что жениха казнили, я и бросила.
Бабушка отодвинула от себя все
книги, счеты, гордо сложила руки на груди и стала
смотреть в окно. А Райский сел возле Марфеньки, взял ее за руки.
— Мне, взять эти
книги! — Леонтий
смотрел то на
книги, то на Райского, потом махнул рукой и вздохнул.
Смотри: вот они все живые здесь — в этих
книгах.
Вера с семи часов вечера сидела в бездействии, сначала в сумерках, потом при слабом огне одной свечи; облокотясь на стол и положив на руку голову, другой рукой она задумчиво перебирала листы лежавшей перед ней
книги, в которую не
смотрела.
— Да как же, Борис: не знаю там, с какими она счетами лезла к тебе, а ведь это лучшее достояние твое, это —
книги,
книги… Ты
посмотри!
— Что это за
книга? — спросил Райский вечером. Потом взял,
посмотрел и засмеялся. — Вы лучше «Сонник» купите да читайте! Какую старину выкопали! Это вы, бабушка, должно быть, читали, когда были влюблены в Тита Никоныча…
— И пусть, и
книги ей в руки. Мы сами прекрасные!
Смотри, какой день,
смотри, как хорошо! Какая ты сегодня красавица, Лиза. А впрочем, ты ужасный ребенок.
Мы пошли назад; индиец принялся опять вопить по
книге, а другие два уселись на пятки слушать; четвертый вынес нам из ниши роз на блюде. Мы заглянули по соседству и в малайскую мечеть. «Это я и в Казани видел», — сказал один из моих товарищей,
посмотрев на голые стены.
— Я думаю, — сказал Новодворов, — что если мы хотим делать свое дело, то первое для этого условие (Кондратьев оставил
книгу, которую он читал у лампы, и внимательно стал слушать своего учителя) то, чтобы не фантазировать, а
смотреть на вещи как они есть.
Досифея с изумлением
посмотрела кругом, потом стремительно выбежала из комнаты и через минуту была на террасе, где Надежда Васильевна читала
книгу.
Половодов скрепя сердце тоже присел к столу и далеко вытянул свои поджарые ноги; он
смотрел на Ляховского и Привалова таким взглядом, как будто хотел сказать: «Ну, друзья, что-то вы теперь будете делать…
Посмотрим!» Ляховский в это время успел вытащить целую кипу бумаг и бухгалтерских
книг, сдвинул свои очки совсем на лоб и проговорил деловым тоном...
Но затем, простив ей по неведению, прибавил, «как бы
смотря в
книгу будущего» (выражалась госпожа Хохлакова в письме своем), и утешение, «что сын ее Вася жив несомненно, и что или сам приедет к ней вскорости, или письмо пришлет, и чтоб она шла в свой дом и ждала сего.
Вот почему автор
книги об «Основах церковно-общественного суда» судил бы правильно, если бы, изыскивая и предлагая эти основы,
смотрел бы на них как на временный, необходимый еще в наше грешное и незавершившееся время компромисс, но не более.
Сколько раз случалось: проснусь, а он сидит за
книгой, потом подойдет
посмотреть на меня, да так и забудется, все сидит да
смотрит.
Влияние Грановского на университет и на все молодое поколение было огромно и пережило его; длинную светлую полосу оставил он по себе. Я с особенным умилением
смотрю на
книги, посвященные его памяти бывшими его студентами, на горячие, восторженные строки об нем в их предисловиях, в журнальных статьях, на это юношески прекрасное желание новый труд свой примкнуть к дружеской тени, коснуться, начиная речь, до его гроба, считать от него свою умственную генеалогию.