Неточные совпадения
…что и для вас самих будет очень выгодно перевесть, например, на мое имя всех умерших душ, какие по
сказкам последней ревизии числятся в имениях ваших, так, чтобы я за них платил подати. А чтобы не подать какого соблазна, то передачу эту вы совершите посредством купчей крепости, как бы эти души были живые.
Наконец грозная минута настала: старик отчислен заштат. Приезжает молодой священник, для которого, в свою очередь, начинается
сказка об изнурительном жизнестроительстве. На вырученные деньги за старый дом заштатный священник ставит себе нечто вроде сторожки и удаляется в нее, питаясь крохами, падающими со скудной трапезы своего заместителя, ежели
последний, по доброте сердца или по добровольно принятому обязательству, соглашается что-нибудь уделить.
Во всей природе видит дикарь человекоподобную жизнь, все явления природы производит от сознательного действия человекообразных существ Как он очеловечивает ветер, холод, жар (припомним нашу
сказку о том, как спорили мужик-ветер, мужик-мороз, мужик-солнце, кто из них сильнее), болезни (рассказы о холере, о двенадцати сестрах-лихорадках, о цынге;
последний — между шпицбергенскими промышленниками), точно так же очеловечивает он и силу случая.
Стихотворения, напечатанные в первый раз в «Собеседнике», больших изменений также не потерпели в последующих изданиях. В оде «Фелица» исправлены только несколько стихов. Вместо «честно и правдиво» в
последней поставлено «пышно и правдиво», вместо Лентягом и Брюзгой — лица из
сказки о Хлоре, сочиненной Екатериной, — просто лентяем и брюзгой. Вместо стихов, замеченных еще Любословом...
Да уж зараз все одно к одному, скажи мне в
последний, старинушка, долго ль нам с тобой век коротать, в углу черством сидеть, черные книги читать; да когда мне тебе, старина, низко кланяться, подобру-поздорову прощаться; за хлеб-соль благодарить, что поил, кормил,
сказки сказывал?..
Мне этот зал напомнил страшный мир,
Где я бродил слепой, как в дикой
сказке,
И где застиг меня
последний пир.
Дело в том, что наука строится по известным заданиям, она ставит себе лишь определенные проблемы, а соответственно сосредоточивает и свое внимание лишь на известных явлениях, отметая другие (напр., очевидно, что вся религиозно-историческая наука при ее основоположном и методическом рационализме строится на принципиальном отрицании чуда, и поэтому все элементы чудесного в религии, без которых, быть может, нельзя и понять
последнюю, она относит к области легенд и
сказок).
—
Сказки!.. Да вы знаете ли, батенька мой, что одни эти
сказки стоят всей «новой» литературы за
последние двадцать лет, — всех ваших Помяловских, Щедриных и Глебов Успенских! Вы только посмотрите, какой там слог! Ну-ка, покажите мне где-нибудь еще такой слог! Нет, я говорю, покажите, где есть еще такой слог! А? Ага! Кхх! Ха-ха!
И, поспешив к клетке, он вынул оттуда попку и пустил его из окна в сад. И
последний, важно нахохлившись, с гордо поднятой головой, важно зашагал по дорожке. А Юрик, довольный тем, что настоял на своем, разом успокоился и стал внимательно слушать
сказку о «воздушном замке», прерванную его неожиданным капризом.
Еще урок, еще откровение!.. Это уж отзывается древней fatalité [рок (фр.).]. Но какой урок!.. Вот она правдивая-то повесть женской души. Это не выдумка, не сочинение, не
сказка. Это — было. Это все правда, от первого слова до
последнего…