Слезши с лошадей, дамы вошли к княгине; я был взволнован и
поскакал в горы развеять мысли, толпившиеся в голове моей. Росистый вечер дышал упоительной прохладой. Луна подымалась из-за темных вершин. Каждый шаг моей некованой лошади глухо раздавался в молчании ущелий; у водопада я напоил коня, жадно вдохнул в себя раза два свежий воздух южной ночи и пустился в обратный путь. Я ехал через слободку. Огни начинали угасать в окнах; часовые на валу крепости и казаки на окрестных пикетах протяжно перекликались…
Тараска Резунов, малый лет двенадцати, в полушубке, но босой, в картузе, на пегой кобыле с мерином в поводу и таким же пегим, как мать, стригуном, обогнал всех и
поскакал в гору к деревне. Черная собака весело бежала впереди лошадей, оглядываясь на них. Пегий сытый стригун сзади взбрыкивал своими белыми в чулках ногами то в ту, то в другую сторону. Тараска подъехал к избе, слез, привязал лошадей у ворот и вошел в сени.
Неточные совпадения
Я невольно полюбовался Павлушей. Он был очень хорош
в это мгновение. Его некрасивое лицо, оживленное быстрой ездой,
горело смелой удалью и твердой решимостью. Без хворостинки
в руке, ночью, он, нимало не колеблясь
поскакал один на волка… «Что за славный мальчик!» — думал я, глядя на него.
— Княжна, — начал он вкрадчиво, — зачем ссоришься с Абреком? Или забыла, как Абрек ухаживал за твоим Шалым? как учил тебя джигитовке?.. А теперь я узнал
в горах такие места, такие!.. — и он даже прищелкнул языком и сверкнул своими восточными глазами. — Лань, газель не проберется, а мы проскочим! Трава — изумруд, потоки из серебра… туры бродят… А сверху орлы… Хочешь, завтра
поскачем? Хочешь? — и он заглядывал мне
в глаза и вкладывал необычайную нежность
в нотки своего грубого голоса.
— Подожди еще
гореть ты, Ринген! подожди, пока месть Елисаветы Трейман не погуляла
в тебе! — говорила Ильза, приближаясь вторично
в один и тот же день к Гельмету. Поутру она была пешая: теперь катила на своей походной тележке, далеко упреждавшей о себе стуком по битой дороге. Стражи окликнули маркитантшу; но, узнав любимицу свою, тотчас ее пропустили и доложили ей именем Мурзенки, что он, взяв проводника,
поскакал опустошать окрестные замки и что к утру ждет ее
в Рингене.