Их звали «фалаторы», они скакали в гору, кричали на лошадей, хлестали их концом повода и хлопали с боков ногами в сапожищах, едва влезавших в стремя. И бывали случаи, что «фалатор» падал с лошади. А то лошадь поскользнется и упадет, а у «фалатора» ноги в огромном сапоге или, зимнее дело, валенке — из стремени не вытащишь. Никто их не учил ездить, а прямо из деревни
сажали на коня — езжай! А у лошадей были нередко разбиты ноги от скачки в гору по булыгам мостовой, и всегда измученные и недокормленные.
Неточные совпадения
Зима!.. Крестьянин, торжествуя,
На дровнях обновляет путь;
Его лошадка, снег почуя,
Плетется рысью как-нибудь;
Бразды пушистые взрывая,
Летит кибитка удалая;
Ямщик сидит
на облучке
В тулупе, в красном кушаке.
Вот бегает дворовый мальчик,
В салазки жучку
посадив,
Себя в
коня преобразив;
Шалун уж заморозил пальчик:
Ему и больно и смешно,
А мать грозит ему в окно…
Ибо если в его тройку впрячь только его же героев, Собакевичей, Ноздревых и Чичиковых, то кого бы ни
посадить ямщиком, ни до чего путного
на таких
конях не доедешь!
Через 10 минут подошли вьюки. Первое, что я сделал, — это смазал ушиб раствором йода, затем освободил одну лошадь, а груз разложил по другим
коням.
На освободившееся седло мы
посадили Дерсу и пошли дальше от этого проклятого места.
Посадил козак Иван с собою
на коня своего сына, привязав его к себе.
Он даже сам
на седло
посадит и
коня сзади воодушевит посылом, и марш, марш в широкое поле.
— Стой! — крикнул казаку офицер,
на всем скаку
посадил на задние ноги
коня, казак
на лету подхватил брошенные поводья, а офицер, вытянувшись в струнку, отрапортовал генералу...
Опричники и сам Алексей Басманов не дали ему продолжать. Они увлекли его из кельи
на двор, и Малюта,
посадив его, связанного,
на конь, тотчас повез к Слободе.
Я верю, верю: благородный рыцарь,
Таков, как вы, отца не обвинит
Без крайности. Таких развратных мало…
Спокойны будьте: вашего отца
Усовещу наедине, без шуму.
Я жду его. Давно мы не видались.
Он был друг деду моему. Я помню,
Когда я был еще ребенком, он
Меня
сажал на своего
коняИ покрывал своим тяжелым шлемом,
Как будто колоколом.
Юрий, не отвечая ни слова, схватил лошадь под уздцы; «что ты, что ты, боярин! — закричал грубо мужик, — уж не впрямь ли хочешь со мною съездить!.. эк всполошился!» — продолжал он ударив лошадь кнутом и присвиснув; добрый
конь рванулся… но Юрий, коего силы удвоило отчаяние, так крепко вцепился в узду, что лошадь принуждена была кинуться в сторону; между тем колесо телеги сильно ударилось о камень, и она едва не опрокинулась; мужик, потерявший равновесие, упал, но не выпустил вожжи; он уж занес ногу, чтоб опять вскочить в телегу, когда неожиданный удар по голове поверг его
на землю, и сильная рука вырвала вожжи… «Разбой!» — заревел мужик, опомнившись и стараясь приподняться; но Юрий уже успел схватить Ольгу,
посадить ее в телегу, повернуть лошадь и ударить ее изо всей мочи; она кинулась со всех ног; мужик еще раз успел хриплым голосом закричать: «разбой!» Колесо переехало ему через грудь, и он замолк, вероятно навеки.
Собственная крепостная дворня Плодомасовой во все эти годы видели свою боярыню в «распараде» только один раз за все ее вдовство; это было через три года после рождения Алексея Никитича, когда, по старому обычаю, боярыня перед всем собранием домочадцев
сажала малолетнего сына
на белого
коня и обещалась за него богу, что сделает из него честного слугу вере и России.
Кое-как уселись. Тронул я… Храпят мои
кони, не идут… Что тут делать?.. «Посади-ко, — говорю опять, — младенца
на козлы».
Посадила она мальчонку, держит его руками. Хлестнул я вожжой — пошли, так и несутся… Вот как теперь же, сам ты видел. От крови бегут…
— Что туман нá поле, так сынку твоему помоленному, покрещенному счастье-талан
на весь век его! Дай тебе Бог сынка воспоить, воскормить,
на коня посадить! Кушай за здоровье сынка, свет родитель-батюшка, опростай горшочек до последней крошечки — жить бы сынку твоему
на белом свете подольше, смолоду отца с матерью радовать,
на покон жизни поить-кормить, а помрете когда — поминки творить!
А фельдфебель стоит осовевши, усы обвисли, пот по скуле змейкой. Взяли его взводные под вялые локти, поперли в канцелярию,
посадили на койку. Сопит он, бормочет: «Морду-то хочь поперек рта башлыком мне обвяжите, а то и не то еще наговорю…» Обвязали, — уж в такой крайности пущай носом дышит. Заступил
на его место временно первого взвода старший унтер-офицер. Известно:
коня куют, жаба лапы подставляет. Кое-как занятия до обеда дотянули.
Вместо шведов явились передо мною два дюжих драгуна Дюмонова полка, вытащили меня из-под мертвой лошади и
посадили на шведского
коня.
Обидно стало родителю, аж
коня на задние ноги
посадил.
Если потребно,
посадим лейб-пехоту царского величества
на коней черкасских, разобьем форпост при Розенгофе, приведем в конфузию голову его превосходительства в Сагнице и померяемся с ним в равнинах гуммельсгофских.
— То-то бы тебя, Зикин,
на коня посадить, ловок бы ты был, — шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.