Неточные совпадения
— Да ведь и
в церкви не было места. Взошел городничий — нашлось. А ведь была такая давка, что и яблоку негде было
упасть. Вы только попробуйте: этот кусок — тот же городничий.
На второй неделе великого поста пришла ему очередь говеть вместе с своей казармой. Он ходил
в церковь молиться вместе с другими. Из-за чего, он и сам не знал того, — произошла однажды ссора; все разом
напали на него с остервенением.
И он
спал здоровым прозаическим сном, до того охватившим его, что когда он проснулся от трезвона
в церквах, то первые две, три минуты был только под влиянием животного покоя, стеной ставшего между им и вчерашним днем.
Кузина твоя увлеклась по-своему, не покидая гостиной, а граф Милари добивался свести это на большую дорогу — и говорят (это папа разболтал), что между ними бывали живые споры, что он брал ее за руку, а она не отнимала, у ней даже глаза туманились слезой, когда он, недовольный прогулками верхом у кареты и приемом при тетках, настаивал на большей свободе, — звал
в парк вдвоем, являлся
в другие часы, когда тетки
спали или бывали
в церкви, и, не успевая, не показывал глаз по неделе.
Но ей до смерти хотелось, чтоб кто-нибудь был всегда
в нее влюблен, чтобы об этом знали и говорили все
в городе,
в домах, на улице,
в церкви, то есть что кто-нибудь по ней «страдает», плачет, не
спит, не ест, пусть бы даже это была неправда.
Проснулся я наутро поздно, а
спал необыкновенно крепко и без снов, о чем припоминаю с удивлением, так что, проснувшись, почувствовал себя опять необыкновенно бодрым нравственно, точно и не было всего вчерашнего дня. К маме я положил не заезжать, а прямо отправиться
в кладбищенскую
церковь, с тем чтобы потом, после церемонии, возвратясь
в мамину квартиру, не отходить уже от нее во весь день. Я твердо был уверен, что во всяком случае встречу его сегодня у мамы, рано ли, поздно ли — но непременно.
Дороги до
церкви не было ни на колесах ни на санях, и потому Нехлюдов, распоряжавшийся как дома у тетушек, велел оседлать себе верхового, так называемого «братцева» жеребца и, вместо того чтобы лечь
спать, оделся
в блестящий мундир с обтянутыми рейтузами, надел сверху шинель и поехал на разъевшемся, отяжелевшем и не перестававшем ржать старом жеребце,
в темноте, по лужам и снегу, к
церкви.
Нехлюдов с тетушками и прислугой, не переставая поглядывать на Катюшу, которая стояла у двери и приносила кадила, отстоял эту заутреню, похристосовался с священником и тетушками и хотел уже итти
спать, как услыхал
в коридоре сборы Матрены Павловны, старой горничной Марьи Ивановны, вместе с Катюшей
в церковь, чтобы святить куличи и пасхи. «Поеду и я», подумал он.
В церковь редко заходила,
спала же или по церковным папертям, или перелезши через чей-нибудь плетень (у нас еще много плетней вместо заборов даже до сегодня)
в чьем-нибудь огороде.
— Знаю: коли не о свадьбе, так известно о чем. Да не на таковских
напал. Мы его
в бараний рог согнем.
В мешке
в церковь привезу, за виски вокруг налоя обведу, да еще рад будет. Ну, да нечего с тобой много говорить, и так лишнее наговорила: девушкам не следует этого знать, это материно дело. А девушка должна слушаться, она еще ничего не понимает. Так будешь с ним говорить, как я тебе велю?
После храма св. Петра зодчество
церквей совсем
пало и свелось наконец на простое повторение
в разных размерах то древних греческих периптеров, то
церкви св. Петра.
Святая неделя проходит тихо. Наступило полное бездорожье, так что
в светлое воскресенье семья вынуждена выехать из дома засветло и только с помощью всей барщины успевает
попасть в приходскую
церковь к заутрене. А с бездорожьем и гости притихли; соседи заперлись по домам и отдыхают; даже женихи приехали из города, рискуя на каждом шагу окунуться
в зажоре.
Судья мог
спать спокойно
в своей скромной могиле под убогой кладбищенской
церковью: жена, насколько могла и даже более, выполнила задачу, которая так мучила перед концом его страдающую душу…
Поутру на белые степи гляжу,
Послышался звон колокольный,
Тихонько
в убогую
церковь вхожу,
Смешалась с толпой богомольной.
Отслушав обедню, к попу подошла,
Молебен служить попросила…
Всё было спокойно — толпа не ушла…
Совсем меня горе сломило!
За что мы обижены столько, Христос?
За что поруганьем покрыты?
И реки давно накопившихся слез
Упали на жесткие плиты!
Он пришел рано: почти никого еще не было
в церкви; дьячок на клиросе читал часы; изредка прерываемый кашлем, голос его мерно гудел, то
упадая, то вздуваясь.
Когда я лег
спать в мою кроватку, когда задернули занавески моего полога, когда все затихло вокруг, воображение представило мне поразительную картину; мертвую императрицу, огромного роста, лежащую под черным балдахином,
в черной
церкви (я наслушался толков об этом), и подле нее, на коленях, нового императора, тоже какого-то великана, который плакал, а за ним громко рыдал весь народ, собравшийся такою толпою, что край ее мог достать от Уфы до Зубовки, то есть за десять верст.
В ночь с субботы на воскресенье
в доме Крестовниковых
спать, разумеется, никто не ложился, и, как только загудел соборный колокол, все сейчас же пошли
в церковь.
По праздникам
спали часов до десяти, потом люди солидные и женатые одевались
в свое лучшее платье и шли слушать обедню, попутно ругая молодежь за ее равнодушие к
церкви. Из
церкви возвращались домой, ели пироги и снова ложились
спать — до вечера.
Больной между тем, схватив себя за голову,
упал в изнеможении на постель. «Боже мой! Боже мой!» — произнес он, и вслед за тем ему сделалось так дурно, что ходивший за ним лакей испугался и послал за Полиной и князем. Те прискакали. Калинович стал настоятельно просить, чтоб завтра же была свадьба. Он, кажется, боялся за свою решимость. Полина тоже этому обрадовалась, и таким образом
в маленькой домовой
церкви произошло их венчанье.
О, как мила она,
Елизавета Тушина,
Когда с родственником на дамском седле летает,
А локон ее с ветрами играет,
Или когда с матерью
в церкви падает ниц,
И зрится румянец благоговейных лиц!
Тогда брачных и законных наслаждений желаю
И вслед ей, вместе с матерью, слезу посылаю.
Так дело шло до начала двадцатых годов, с наступлением которых, как я уже сказал и прежде, над масонством стали разражаться удар за ударом, из числа которых один
упал и на голову отца Василия, как самого выдающегося масона из духовных лиц: из богатого московского прихода он был переведен
в сельскую
церковь.
В то же время послышался громкий крик, и из
церкви вынесли старушку, лишенную чувств; исхудалое лицо ее было облито слезами, а седые волосы
падали в беспорядке из-под бархатной шапочки.
— Вставайте! — закричал царь, — кто
спит теперь! Настал последний день, настал последний час! Все
в церковь! Все за мною!
Когда настала ночь, затихли и эти звуки, и месяц, поднявшись из-за зубчатых стен Китай-города, осветил безлюдную площадь, всю взъерошенную кольями и виселицами. Ни одного огонька не светилось
в окнах; все ставни были закрыты; лишь кой-где тускло теплились лампады перед наружными образами
церквей. Но никто не
спал в эту ночь, все молились, ожидая рассвета.
Ситанов относится ко мне дружески, — этим я обязан моей толстой тетради,
в которой записаны стихи. Он не верит
в бога, но очень трудно понять — кто
в мастерской, кроме Ларионыча, любит бога и верит
в него: все говорят о нем легкомысленно, насмешливо, так же, как любят говорить о хозяйке. Однако, садясь обедать и ужинать, — все крестятся, ложась
спать — молятся, ходят
в церковь по праздникам.
— Встаю я, судари мои, рано: сходил потихоньку умылся, потому что я у них, у Марфы Андревны,
в ножках за ширмой, на ковре
спал, да и пошел
в церковь, чтоб у отца Алексея после утрени молебен отслужить.
— Начну с объяснения того: как и почему я
попал нынче
в церковь?
Юрий, желая скорее узнать, чего хочет от них этот безотвязный прохожий, пошел вместе с Алексеем прямо к нему навстречу; но лишь только они приблизились друг к другу и Алексей успел закричать: «Берегись, боярин, это разбойник Омляш!..» — незнакомый свистнул, четверо его товарищей выбежали из
церкви, и почти
в ту ж минуту Алексей, проколотый
в двух местах ножом,
упал без чувств на землю.
Утреня шла,
Тихо по
церкви ходили монашины,
В черные рясы наряжены,
Только покойница
в белом была:
Спит — молодая, спокойная,
Знает, что будет
в раю.
Поцаловала и я, недостойная,
Белую ручку твою!
В личико долго глядела я:
Всех ты моложе, нарядней, милей,
Ты меж сестер словно горлинка белая
Промежду сизых, простых голубей.
В соседней с заводом
церкви ударили к заутрене.
В казарму, где
спали рабочие, вошел ночной сторож, ходивший
в продолжение ночи по двору, и сильно застучал
в деревянную колотушку.
Весь мокрый, встал он на ноги и вышел на улицу. Темно было. Фонари были загашены, улицы совершенно опустели. Не отдавая себе хорошенько отчета, Колесов пустился идти скорым шагом. Прошел одну улицу, другую… Прохожие и дворники смотрели с удивлением и сторонились от него, мокрого, грязного… Он шел быстро, а куда — сам не знал… Колесил без разбору по Москве… Наконец, дошел до какой-то
церкви, где служили заутреню… Он машинально вошел туда, и встав
в самый темный угол
церкви,
упал на колени и зарыдал.
«Что ты, братец? — спросил я, — где барин?» Вот он собрался с духом и стал нам рассказывать; да видно, со страстей язык-то у него отнялся: уж он мямлил, мямлил, насилу поняли, что
в кладбищной
церкви мертвецы пели всенощную, что вы пошли их слушать, что вдруг у самой
церкви и закричали и захохотали; потом что-то зашумело, покатилось, раздался свист, гам и конской топот; что один мертвец, весь
в белом, перелез через плетень, затянул во все горло: со святыми упокой — и побежал прямо к телеге; что он, видя беду неминучую, кинулся за куст,
упал ничком наземь и вплоть до нашего прихода творил молитву.
Инок Гермоген с радостью встретил подмогу, как и вся монашеская братия. Всех удивило только одно: когда инок Гермоген пошел
в церковь, то на паперти увидел дьячка Арефу, который сидел, закрыв лицо руками, и горько плакал. Как он
попал в монастырь и когда — никто и ничего не мог сказать. А маэор Мамеев уже хозяйничал
в Служней слободе и первым делом связал попа Мирона.
Обыкновенно Полуект Степаныч завертывал к попу Мирону, а потом уже пешком шел
в монастырь, но на этот раз колымага остановилась прямо у монастырских ворот. Воеводша так рассчитала, чтобы
попасть прямо к обедне.
В старой зимней
церкви как раз шла служба. Народу набралось-таки порядочно.
Воевода подождал, пока расковали Арефу, а потом отправился
в судную избу. Охоня повела отца на монастырское подворье, благо там игумена не было, хотя его и ждали с часу на час. За ними шла толпа народу, точно за невиданными зверями: все бежали посмотреть на девку, которая отца из тюрьмы выкупила. Поравнявшись с соборною
церковью, стоявшею на базаре, Арефа
в первый раз вздохнул свободнее и начал усердно молиться за счастливое избавление от смертной
напасти.
Со свечой
в руке взошла Наталья Сергевна
в маленькую комнату, где лежала Ольга; стены озарились, увешанные платьями и шубами, и тень от толстой госпожи
упала на столик, покрытый пестрым платком;
в этой комнате протекала половина жизни молодой девушки, прекрасной, пылкой… здесь ей снились часто молодые мужчины, стройные, ласковые, снились большие города с каменными домами и златоглавыми
церквями; — здесь, когда зимой шумела мятелица и снег белыми клоками
упадал на тусклое окно и собирался перед ним
в высокий сугроб, она любила смотреть, завернутая
в теплую шубейку, на белые степи, серое небо и ветлы, обвешанные инеем и колеблемые взад и вперед; и тайные, неизъяснимые желания, какие бывают у девушки
в семнадцать лет, волновали кровь ее; и досада заставляла плакать; вырывала иголку из рук.
Тихо Вадим приближался к
церкви; сквозь длинные окна сияли многочисленные свечи и на тусклых стеклах мелькали колеблющиеся тени богомольцев; но во дворе монастырском всё было тихо;
в тени, окруженные высокою полынью и рябиновыми кустами, белели памятники усопших с надписями и крестами; свежая роса
упадала на них, и вечерние мошки жужжали кругом; у колодца стоял павлин, распуша радужный хвост, неподвижен, как новый памятник; не знаю, с какою целью, но эта птица находится почти во всех монастырях!
И снова она уцепилась за полу Вадима; он обернулся и с досады так сильно толкнул ее
в грудь, что она
упала навзничь на каменное крыльцо; голова ее стукнула как что-то пустое, и ноги протянулись; она ни слова не сказала больше, по крайней мере Вадим не слыхал, потому что он поспешно взошел
в церковь, где толпа слушала с благоговением всенощную.
Дознано было, что отец и старший сын часто ездят по окрестным деревням, подговаривая мужиков сеять лён.
В одну из таких поездок на Илью Артамонова
напали беглые солдаты, он убил одного из них кистенём, двухфунтовой гирей, привязанной к сыромятному ремню, другому проломил голову, третий убежал. Исправник похвалил Артамонова за это, а молодой священник бедного Ильинского прихода наложил эпитимью за убийство — сорок ночей простоять
в церкви на молитве.
И когда на него
падал её тяжёлый масляный взгляд, он шевелил плечами, сгибал шею и, отводя глаза
в сторону, видел, что уродливые, полупьяные люди таращат глаза с тем туповатым удивлением, как обыватели Дрёмова смотрели на маляра, который,
упав с крыши
церкви, разбился насмерть.
Во-первых, осматривал имение зимой, чего никто
в мире никогда не делает; во-вторых,
напал на продавца-старичка, который
в церкви во время литургии верных приходил
в восторженное состояние — и я поверил этой восторженности.
Мы же с братом ночевали как
попало по диванам. Успокоенный помещением Васи под непосредственный надзор старшей сестры и шурина, отец, тоже по случаю испортившейся дороги, торопился обратно и, благословив меня, дал мне 150 рублей на дорогу, сказавши, что справится дома и тотчас же вышлет мне мое годовое содержание.
В свою очередь и я с Юдашкой отправился
в перекладных санях и с большим чемоданом, заключавшим все мое небольшое имущество,
в путь к Борисову
в Новогеоргиевск на Васильково и Белую
церковь.
Умерла бабушка. Я узнал о смерти ее через семь недель после похорон, из письма, присланного двоюродным братом моим.
В кратком письме — без запятых — было сказано, что бабушка, собирая милостыню на паперти
церкви и
упав, сломала себе ногу. На восьмой день «прикинулся антонов огонь». Позднее я узнал, что оба брата и сестра с детьми — здоровые, молодые люди — сидели на шее старухи, питаясь милостыней, собранной ею. У них не хватило разума позвать доктора.
народу на всенощной под двунадесятый праздник во всех
церквах хоть и уездного, но довольно большого и промышленного города, где жила Катерина Львовна, бывает видимо-невидимо, а уж
в той
церкви, где завтра престол, даже и
в ограде яблоку
упасть негде. Тут обыкновенно поют певчие, собранные из купеческих молодцов и управляемые особым регентом тоже из любителей вокального искусства.
— Обновился майский день моего ангела, девятого числа мая; встаю я, судари мои, рано; вышел на цыпочках, потихоньку умылся, потому что я у них, у Марфы Андревны,
в ножках за ширмою, на ковре
спал; оделся, да и пошел
в церковь.
На рассвете мы с ним легли
спать. Костя
в сон, как
в речку, нырнул, а я
в мыслях моих хожу, как нищий татарин вокруг
церкви зимой. На улице — вьюжно и холодно, а во храм войти — Магомет не велит.
Она представила себе снег у крыльца, сани, темное небо, толпу
в церкви и запах можжевельника, и ей стало жутко, но она все-таки решила, что тотчас же встанет и поедет к ранней обедне. И пока она грелась
в постели и боролась со сном, который, как нарочно, бывает удивительно сладок, когда не велят
спать, и пока ей мерещился то громадный сад на горе, то гущинский дом, ее все время беспокоила мысль, что ей надо сию минуту вставать и ехать
в церковь.
Накрапывал дождь. Густая, душная тьма покрывала фигуры людей, валявшиеся на земле, скомканные сном или опьянением. Полоса света, исходившая из ночлежки, побледнев, задрожала и вдруг исчезла. Очевидно, лампу задул ветер или
в ней догорел керосин.
Падая на железную крышу ночлежки, капли дождя стучали робко и нерешительно. С горы из города неслись унылые, редкие удары
в колокол — сторожили
церковь.
Изменников. И хочет он, расстрига,
Великого, почтенного от Бога
Царя Бориса Федорыча свергнуть,
И
церковь православную попрать,
И вовлекти
в латинскую нас ересь.
Что ведая, великий государь
Мне повелел вам повестить сегодня
Все, что своими видел я очами,
Когда, при Федоре-царе, посылан
Я
в Углич был, чтоб розыск учинить:
Как там царевич Дмитрий Иоанныч
Упал на нож и закололся.
Сходит к празднику
в церковь, оттуда домой придет, о божественном разговаривает с детьми, потом пообедает, ложится
спать…