Неточные совпадения
Анфиса. Правда! (Читает.) «Кажется, этого довольно. Больше я ждать не могу. Из любви к вам я решаюсь избавить вас от
неволи; теперь все зависит от вас. Если хотите, чтоб мы оба были счастливы, сегодня, когда стемнеет и ваши улягутся
спать, что произойдет, вероятно, не позже девятого часа, выходите
в сад.
В переулке, сзади вашего сада, я буду ожидать вас с коляской. Забор вашего сада, который выходит
в переулок,
в одном месте плох…»
—
Попала неволей, а теперь живу своей волей, Акинфий Назарыч… Спасибо за любовь да за ласку, а
в Тайболу я не поеду, ежели…
Прежде жил я, мальчик, веселился
И имел свой капитал:
Капиталу, мальчик, я решился
И
в неволю жить
попал…
А он, бедный, почти никогда не умел их понять и почти всегда, по наивности своей, подвертывался, как нарочно,
в такие слезливые минуты и волей-неволей
попадал на экзамен.
— Владимир Михайлыч! Ладно.. Ведь я беспутная голова был смолоду. Чего только не выкидывал! Ну, знаете, как
в песне поется: «жил я, мальчик, веселился и имел свой капитал; капиталу, мальчик, я решился и
в неволю жить
попал». Поступил юнкером
в сей славный, хотя глубоко армейский полк; послали
в училище, кончил с грехом пополам, да вот и тяну лямку второй десяток лет. Теперь вот на турку прем. Выпьемте, господа, натурального. Стоит ли его чаем портить? Выпьем, господа «пушечное мясо».
—
Спала, боярин,
в твоем терему сладко, и за тот сон тебя благодарствую; а видела во сне моего отца с матерью, и надеюсь, что ты меня не задержишь
неволей и отпустишь к ним, — смело отвечала боярышня.
Мы уже видели, что бедная женщина сильно не приходилась по нраву новой родне своей;
неволя, с какою
попала она замуж за Григория, имевшего
в виду другую, богатую, «здоровенную» бабу, была одною из главных причин всеобщей к ней ненависти.
Позже, вышедши на практическую деятельность, волей-неволей показавши себя,
попавши в другой круг,
в котором замечают уже не пренебрежение, а уважение к себе, они все-таки не могут освободиться из-под влияния прежних впечатлений и остаются молчаливы, скромны и переносливы гораздо более, чем бы им следовало.
Собирает он казачий круг, говорит казакам такую речь: «Так и так, атаманы-молодцы, так и так, братцы-товарищи:
пали до меня слухи, что за морем у персиянов много тысячей крещеного народу живет
в полону
в тяжелой работе,
в великой нужде и горькой
неволе; надо бы нам, братцы, не полениться, за море съездить потрудиться, их, сердечных, из той
неволи выручить!» Есаулы-молодцы и все казаки
в один голос гаркнули: «Веди нас, батька,
в бусурманское царство русский полон выручать!..» Стенька Разин рад тому радешенек, сам первым делом к колдуну.
Но больные все прибывали, места не хватало. Волей-неволей пришлось отправить десяток самых тяжелых
в наш госпиталь. Отправили их без диагноза. У дверей госпиталя, выходя из повозки, один из больных
упал в обморок на глазах бывшего у нас корпусного врача. Корпусный врач осмотрел привезенных, всполошился, покатил
в полк, — и околоток, наконец, очистился от тифозных.
— Над чем?.. Я сказала, что молюсь об умерших. Твою Москву с ее лачугами можно два раза
в год
спалить дотла и два раза построить; татаре два века держали ее
в неволе… чахла, чахла и все-таки осталась цела: променяла только одну
неволю на другую. А господина Новгорода великого раз не стало, и не будет более великого Новгорода.
Ближе речка эта разлилась озером, потом, сдержанная скатертью феллинской дороги и плотиною, суживается
в ручей, пробирается под мостиком; с беспрерывным ропотом на свою
неволю падает, будто из урны, серебряною струей, рассыпается о камни, наконец, заиграв на свободе,
в извилинах теряется между дикими кустарниками и спешит соединиться
в саду с ручьем Тарвастом.
Обязанности кухонного мужика показались Баранщикову гораздо больше по душе, чем беспокойная солдатская служба, и притом Баранщиков был у генерала «доволен пищею» и обхождением, и он начал стараться, чтобы не
попасть куда-нибудь хуже, и скоро выучился «понимать по-испански», и мог уже говорить с генеральшею, которая была очень добра и жалостлива, и вот ей стало жалко Баранщикова, что он оторван от семейства и живет
в неволе, и она через полтора года упросила мужа отпустить Баранщикова на свободу.