Неточные совпадения
— Я вот говорю Анне Аркадьевне, — сказал Воркуев, — что если б она
положила хоть одну сотую той энергии на общее дело воспитания русских
детей, которую она
кладет на эту Англичанку, Анна Аркадьевна сделал бы большое, полезное дело.
Ну,
положим, даже не братьев, не единоверцев, а просто
детей, женщин, стариков; чувство возмущается, и русские люди бегут, чтобы помочь прекратить эти ужасы.
Она села к письменному столу, но, вместо того чтобы писать, сложив руки на стол,
положила на них голову и заплакала, всхлипывая и колеблясь всей грудью, как плачут
дети.
— Если вы спрашиваете моего совета, — сказала она, помолившись и открывая лицо, — то я не советую вам делать этого. Разве я не вижу, как вы страдаете, как это раскрыло ваши раны? Но,
положим, вы, как всегда, забываете о себе. Но к чему же это может повести? К новым страданиям с вашей стороны, к мучениям для
ребенка? Если в ней осталось что-нибудь человеческое, она сама не должна желать этого. Нет, я не колеблясь не советую, и, если вы разрешаете мне, я напишу к ней.
Он стоял на коленах и,
положив голову на сгиб ее руки, которая жгла его огнем через кофту, рыдал, как
ребенок.
— Ну вот, пускай папа посмотрит, — сказала Лизавета Петровна, поднимая и поднося что-то красное, странное и колеблющееся. — Постойте, мы прежде уберемся, — и Лизавета Петровна
положила это колеблющееся и красное на кровать, стала развертывать и завертывать
ребенка, одним пальцем поднимая и переворачивая его и чем-то посыпая.
Герои наши видели много бумаги, и черновой и белой, наклонившиеся головы, широкие затылки, фраки, сертуки губернского покроя и даже просто какую-то светло-серую куртку, отделившуюся весьма резко, которая, своротив голову набок и
положив ее почти на самую бумагу, выписывала бойко и замашисто какой-нибудь протокол об оттяганье земли или описке имения, захваченного каким-нибудь мирным помещиком, покойно доживающим век свой под судом, нажившим себе и
детей и внуков под его покровом, да слышались урывками короткие выражения, произносимые хриплым голосом: «Одолжите, Федосей Федосеевич, дельце за № 368!» — «Вы всегда куда-нибудь затаскаете пробку с казенной чернильницы!» Иногда голос более величавый, без сомнения одного из начальников, раздавался повелительно: «На, перепиши! а не то снимут сапоги и просидишь ты у меня шесть суток не евши».
— Ну, позвольте, ну
положите сами клятву, какую хотите, я готова сей же час лишиться
детей, мужа, всего именья, если у ней есть хоть одна капелька, хоть частица, хоть тень какого-нибудь румянца!
И она опустила тут же свою руку,
положила хлеб на блюдо и, как покорный
ребенок, смотрела ему в очи. И пусть бы выразило чье-нибудь слово… но не властны выразить ни резец, ни кисть, ни высоко-могучее слово того, что видится иной раз во взорах девы, ниже́ того умиленного чувства, которым объемлется глядящий в такие взоры девы.
Но страстная, почти религиозная привязанность к своему странному
ребенку была, надо
полагать, единственным клапаном тех ее склонностей, захлороформированных воспитанием и судьбой, которые уже не живут, но смутно бродят, оставляя волю бездейственной.
Два инвалида стали башкирца раздевать. Лицо несчастного изобразило беспокойство. Он оглядывался на все стороны, как зверок, пойманный
детьми. Когда ж один из инвалидов взял его руки и,
положив их себе около шеи, поднял старика на свои плечи, а Юлай взял плеть и замахнулся, тогда башкирец застонал слабым, умоляющим голосом и, кивая головою, открыл рот, в котором вместо языка шевелился короткий обрубок.
— А вот почему. Сегодня я сижу да читаю Пушкина… помнится, «Цыгане» мне попались… Вдруг Аркадий подходит ко мне и молча, с этаким ласковым сожалением на лице, тихонько, как у
ребенка, отнял у меня книгу и
положил передо мной другую, немецкую… улыбнулся и ушел, и Пушкина унес.
Как там отец его, дед,
дети, внучата и гости сидели или лежали в ленивом покое, зная, что есть в доме вечно ходящее около них и промышляющее око и непокладные руки, которые обошьют их, накормят, напоят, оденут и обуют и спать
положат, а при смерти закроют им глаза, так и тут Обломов, сидя и не трогаясь с дивана, видел, что движется что-то живое и проворное в его пользу и что не взойдет завтра солнце, застелют небо вихри, понесется бурный ветр из концов в концы вселенной, а суп и жаркое явятся у него на столе, а белье его будет чисто и свежо, а паутина снята со стены, и он не узнает, как это сделается, не даст себе труда подумать, чего ему хочется, а оно будет угадано и принесено ему под нос, не с ленью, не с грубостью, не грязными руками Захара, а с бодрым и кротким взглядом, с улыбкой глубокой преданности, чистыми, белыми руками и с голыми локтями.
Она подошла к ней, пристально и ласково поглядела ей в глаза, потом долго целовала ей глаза, губы, щеки.
Положив ее голову, как
ребенка, на руку себе, она любовалась ее чистой, младенческой красотой и крепко сжала в объятиях.
Такую великую силу — стоять под ударом грома, когда все падает вокруг, — бессознательно, вдруг, как
клад найдет, почует в себе русская женщина из народа, когда пламень пожара пожрет ее хижину, добро и
детей.
Это напоминает басню о
кладе, завещанном стариком своим
детям.
Здесь нужны люди, которые бы шли на подвиг; или надо обмануть пришельцев, сказать, что
клад зарыт в земле, как сделал земледелец перед смертью с своими
детьми, чтобы они изрыли ее всю.
— Позвольте, — не давая себя перебить, продолжал Игнатий Никифорович, — я говорю не за себя и за своих
детей. Состояние моих
детей обеспечено, и я зарабатываю столько, что мы живем и
полагаю, что и
дети будут жить безбедно, и потому мой протест против ваших поступков, позвольте сказать, не вполне обдуманных, вытекает не из личных интересов, а принципиально я не могу согласиться с вами. И советовал бы вам больше подумать, почитать…
— Видно, у них всё так, — сказала корчемница и, вглядевшись в голову девочки,
положила чулок подле себя, притянула к себе девочку между ног и начала быстрыми пальцами искать ей в голове. — «Зачем вином торгуешь?» А чем же
детей кормить? — говорила она, продолжая свое привычное дело.
—
Положим, в богатом семействе есть сын и дочь, — продолжала она дрогнувшим голосом. — Оба совершеннолетние… Сын встречается с такой девушкой, которая нравится ему и не нравится родителям; дочь встречается с таким человеком, который нравится ей и которого ненавидят ее родители. У него является
ребенок… Как посмотрят на это отец и мать?
Григорий взял младенца, принес в дом, посадил жену и
положил его к ней на колени, к самой ее груди: «Божье дитя-сирота — всем родня, а нам с тобой подавно.
«Думаете ли вы, господа присяжные, что такие вопросы могут миновать
детей наших,
положим, уже юношей,
положим, уже начинающих рассуждать?
— Всех убьет, только стоит навести, — и Красоткин растолковал, куда
положить порох, куда вкатить дробинку, показал на дырочку в виде затравки и рассказал, что бывает откат.
Дети слушали со страшным любопытством. Особенно поразило их воображение, что бывает откат.
И знали мы, что наш знакомый Рахметов проживает в год рублей 400; для студента это было тогда очень немало, но для помещика из Рахметовых уже слишком мало; потому каждый из нас, мало заботившихся о подобных справках,
положил про себя без справок, что наш Рахметов из какой-нибудь захиревшей и обеспоместившейся ветви Рахметовых, сын какого-нибудь советника казенной палаты, оставившего
детям небольшой капиталец.
Какое я сокровище храню
В груди моей.
Ребенком прибежала
Снегурочка в зеленый лес — выходит
Девицею с душой счастливой, полной
Отрадных чувств и золотых надежд.
Снесу мой
клад тропинкой неизвестной;
Одна лишь я по ней бродила, лешим
Протоптана она между болотом
И озером. Никто по ней не ходит,
Лишь лешие, для шутки, горьких пьяниц
Манят по ней, чтоб завести в трясину
Без выхода.
Старик, исхудалый и почернелый, лежал в мундире на столе, насупив брови, будто сердился на меня; мы
положили его в гроб, а через два дня опустили в могилу. С похорон мы воротились в дом покойника;
дети в черных платьицах, обшитых плерезами, жались в углу, больше удивленные и испуганные, чем огорченные; они шептались между собой и ходили на цыпочках. Не говоря ни одного слова, сидела Р.,
положив голову на руку, как будто что-то обдумывая.
Я прихожу благодарить вас за то, что вы в вашей общине дали приют мне и моим
детям и
положили предел моему бездомному скитанию.
Ходили к обедне аккуратно каждое воскресенье, а накануне больших праздников служили в доме всенощные и молебны с водосвятием, причем строго следили, чтобы
дети усердно крестились и
клали земные поклоны.
То же самое происходило и с лакомством. Зимой нам давали полакомиться очень редко, но летом ягод и фруктов было такое изобилие, что и
детей ежедневно оделяли ими. Обыкновенно, для вида, всех вообще оделяли поровну, но любимчикам
клали особо в потаенное место двойную порцию фруктов и ягод, и, конечно, посвежее, чем постылым. Происходило шушуканье между матушкой и любимчиками, и постылые легко догадывались, что их настигла обида…
Положим, старики виноваты: не все они олицетворяли собой тип благопопечительных патриархов — в этом уж почти единодушно стали сознаваться, — но за что же
дети будут страдать?
— Чего полно? Не удались дети-то, с коей стороны ни взгляни на них. Куда сок-сила наша пошла? Мы с тобой думали, — в лукошко
кладем, а господь-от вложил в руки нам худое решето…
Находя в этих звуках сходство с отвратительным криком грызущихся кошек, народ называет иволгу дикою кошкой] стонут рябые кукушки, постукивают, долбя деревья, разноперые дятлы, трубят желны, трещат сойки; свиристели, лесные жаворонки, дубоноски и все многочисленное крылатое, мелкое певчее племя наполняет воздух разными голосами и оживляет тишину лесов; на сучьях и в дуплах дерев птицы вьют свои гнезда,
кладут яйца и выводят
детей; для той же цели поселяются в дуплах куницы и белки, враждебные птицам, и шумные рои диких пчел.
Утка иногда
кладет яйца и выводит
детей, что, впрочем, большая редкость, в дупле дерева и в старом вороньем или сорочьем гнезде.
Нравами также они совершенно сходны; так же вьют гнезда на кочках, так же самка
кладет четыре яйца, так же самец разделяет с нею заботы о высиживании яиц и сохранении
детей, к которым оказывают травники такую же, если не большую, горячность.
Гнездо перепелки свивается на голой земле из сухой травы, предпочтительно в густом ковыле. Гнездо, всегда устланное собственными перышками матки, слишком широко и глубоко для такой небольшой птички; но это необходимо потому, что она
кладет до шестнадцати яиц, а многие говорят, что и до двадцати; по моему мнению, количество яиц доказывает, что перепелки выводят
детей один раз в год. Перепелиные яички очень похожи светло-коричневыми крапинками на воробьиные, только с лишком вдвое их больше и зеленоватее.
Я
положила заняться воспитанием, и я на вас рассчитывала, потому что вы говорили, что любите
детей.
— Да вы его у нас, пожалуй, этак захвалите! Видите, уж он и руку к сердцу, и рот в ижицу, тотчас разлакомился. Не бессердечный-то, пожалуй, да плут, вот беда; да к тому же еще и пьян, весь развинтился, как и всякий несколько лет пьяный человек, оттого у него всё и скрипит. Детей-то он любит,
положим, тетку покойницу уважал… Меня даже любит и ведь в завещании, ей-богу, мне часть оставил…
Трое маленьких
детей, две девочки и мальчик, из которых Леночка была старшая, подошли к столу, все трое
положили на стол руки, и все трое тоже пристально стали рассматривать князя.
Бертольди принесла две тетради, из которых одну
положила перед собою, а другую перед Ступиной. Каверина вышла к своему
ребенку, который был очень болен.
Раннее сиротство, бедность и крутая суровость воспитания в заведении, устроенном для
детей канцелярских служителей,
положили на Вязмитинова неизгладимые следы.
Ребенка ставят у тополя и
кладут яблоко на его головку.
— Здравствуй, Женичка! — безучастно произнесла Ольга Сергеевна, подставляя щеку наклонившейся к ней девушке, и сейчас же непосредственно продолжала: —
Положим, что ты еще
ребенок, многого не понимаешь, и потому тебе, разумеется, во многом снисходят; но, помилуй, скажи, что же ты за репутацию себе составишь? Да и не себе одной: у тебя еще есть сестра девушка.
Положим опять и то, что Соничку давно знают здесь все, но все-таки ты ее сестра.
Ребенок скоро успокоился, заснул, мать
положила его в люльку, взяла серп и принялась жать с особенным усилием, чтобы догнать своих подруг, чтоб не отстать от других.
По всем этим признакам, которые я успел сообщить читателю об
детях Захаревского, он, я
полагаю, может уже некоторым образом заключить, что птенцы сии явились на божий мир не раззорити, а преумножити дом отца своего.
— Нет, это обидно! Я, как мать, покоя себе не знаю, все присовокупляю, все присовокупляю… кажется, щепочку на улице увидишь, и ту несешь да в кучку
кладешь, чтоб
детям было хорошо и покойно, да чтоб нужды никакой не знали да жили бы в холе да в неженье…
— Надо, Андрей, ясно представлять себе, чего хочешь, — заговорил Павел медленно. —
Положим, и она тебя любит, — я этого не думаю, — но,
положим, так! И вы — поженитесь. Интересный брак — интеллигентка и рабочий! Родятся
дети, работать тебе надо будет одному… и — много. Жизнь ваша станет жизнью из-за куска хлеба, для
детей, для квартиры; для дела — вас больше нет. Обоих нет!
— Это хорошо дуэль в гвардии — для разных там лоботрясов и фигель-миглей, — говорил грубо Арчаковский, — а у нас… Ну, хорошо, я холостой…
положим, я с Василь Василичем Липским напился в собрании и в пьяном виде закатил ему в ухо. Что же нам делать? Если он со мной не захочет стреляться — вон из полка; спрашивается, что его
дети будут жрать? А вышел он на поединок, я ему влеплю пулю в живот, и опять
детям кусать нечего… Чепуха все…
— Я
полагаю, что это от того происходит, что ты представляешь себе жизнь слишком в розовом цвете, что ты ждешь от нее непременно чего-то хорошего, а между тем в жизни требуется труд, и она дает не то, чего от нее требуют капризные
дети, а только то, что берут у нее с боя люди мужественные и упорные.
И у причетников по лукошку, и у
детей священника и причетников — каждого оделяют: кто одно, кто два яйца
положит.
По приезде в Орехово я узнал, что в грудах обломков и пепла на месте пожарища на фабрике найдено было одиннадцать трупов.
Детей клали в один гроб по нескольку. Похороны представляли печальную картину: в телегах везли на Мызинское кладбище.