Неточные совпадения
Между тем моя ундина вскочила
в лодку и махнула товарищу рукою; он что-то
положил слепому
в руку, примолвив: «На, купи себе пряников».
Но
лодки было уж не надо: городовой сбежал по ступенькам схода к канаве, сбросил с себя шинель, сапоги и кинулся
в воду. Работы было немного: утопленницу несло водой
в двух шагах от схода, он схватил ее за одежду правою рукою, левою успел схватиться за шест, который протянул ему товарищ, и тотчас же утопленница была вытащена. Ее
положили на гранитные плиты схода. Она очнулась скоро, приподнялась, села, стала чихать и фыркать, бессмысленно обтирая мокрое платье руками. Она ничего не говорила.
Парень не торопясь поймал багор,
положил его вдоль борта, молча помог хромому влезть
в лодку и сильными ударами весел быстро пригнал ее к берегу. Вывалившись на песок, мужик, мокрый и скользкий, разводя руки, отчаянно каялся...
Берега заставлены,
в два-три ряда, судами, джонками,
лодками, так что мы с трудом пробирались и не раз принуждены были
класть весла по борту.
Сначала вошли на палубу переводчики. «Оппер-баниосы», — говорили они почтительным шепотом, указывая на
лодки, а сами стали
в ряд. Вскоре показались и вошли на трап, потом на палубу двое японцев, поблагообразнее и понаряднее прочих. Переводчики встретили их,
положив руки на колени и поклонившись почти до земли. За ними вошло человек двадцать свиты.
Только индиец, растянувшись
в лодке, спит, подставляя под лучи то один, то другой бок; закаленная кожа у него ярко лоснится, лучи скользят по ней, не проникая внутрь, да китайцы, с полуобритой головой, машут веслом или ворочают рулем, едучи на барке по рейду, а не то так работают около европейских кораблей, постукивая молотком или таская
кладь.
Посидев немного, мы пошли к капитанской гичке. За нами потянулась толпа индийцев,
полагая, что мы наймем у них
лодку. Обманувшись
в ожидании, они всячески старались услужить: один зажег фитиль посветить, когда мы садились, другой подал руку и т. п. Мы дали им несколько центов (медных монет), полученных
в сдачу
в отеле, и отправились.
С ощущением бессилия и душевной безвкусицы я
клал карандаши и альбом на скамейку
лодки и подолгу сидел без движения, глядя, как вокруг, шевеля застоявшуюся сверкающую воду, бегали долгоногие водяные комары с светлыми чашечками на концах лапок, как
в тине тихо и томно проплывали разомлевшие лягушки или раки вспахивали хвостами мутное дно.
Как только внутренности были извлечены наружу, орочи отрезали печень и
положили ее на весло около
лодки. Вооружившись ножами, они стали крошить ее на мелкие кусочки и есть с таким аппетитом, что я не мог удержаться и сам попробовал кусочек печени, предварительно прополоскав его
в воде. Ничего особенного. Как и всякое парное мясо, она была теплая и довольно безвкусная. Я выплюнул ее и пошел к берегу моря.
Отец поспешно исполнил его просьбу: поднял камень
в лодку и, гребя веслом то направо, то налево, скоро догнал Евсеичево удилище, вытащил очень большого окуня, не отцепляя
положил его
в лодку и привез к нам на мостки.
Для наших берданок это не было страшно.
В лодках суматоха, гребцы выбывают из строя, их сменяют другие, но все-таки
лодки улепетывают. С ближайшего корабля спускают им на помощь две шлюпки, из них пересаживаются
в первые новые гребцы; наши дальнобойные берданки догоняют их пулями… Англичанин, уплывший первым, давно уже, надо
полагать, у всех на мушках сидел. Через несколько минут все четыре
лодки поднимаются на корабль. Наши берданки продолжают посылать пулю за пулей.
Надо
полагать, что такие причины встретились у Захара и Гришки, потому что часов около восьми вечера,
в то время как буря была во всей своей силе, оба они вышли на площадку. Им нечего было, однако ж, беспокоиться о большой
лодке, она, сколько известно, давным-давно красовалась на заднем дворе «Расставанья»; верши также спокойно лежали
в защите от непогоды под всевмещающими навесами комаревского целовальника. При всем том Захар и Гришка спешили к реке.
— Ладно, так!.. Ну, Ванюшка, беги теперь
в избу, неси огонь! — крикнул Глеб, укрепив на носу большой
лодки козу — род грубой железной жаровни, и
положив в козу несколько кусков смолы. — Невод свое дело сделал: сослужил службу! — продолжал он, осматривая конец остроги — железной заостренной стрелы, которой накалывают рыбу, подплывающую на огонь. — Надо теперь с лучом поездить… Что-то он пошлет? Сдается по всему, плошать не с чего: ночь тиха — лучше и требовать нельзя!
Тогда мы остановились. Дюрок повернул к группе оборванцев и,
положив руки
в карманы, стал молча смотреть. Казалось, его взгляд разогнал сборище. Похохотав между собой, люди эти вернулись к своим сетям и
лодкам, делая вид, что более нас не замечают. Мы поднялись и вошли
в пустую узкую улицу.
Мокрый, блестящий человек выволок под мышки из
лодки тело Давыда, обе руки которого поднимались
в уровень лица, точно он закрыться хотел от чужих взоров, и
положил его
в прибрежную грязь, на спину.
— Известно что, — отвечал Артемий. — Зачал из золотой пушки палить да вещбу говорить — бусурманское царство ему и покорилось. Молодцы-есаулы крещеный полон на Русь вывезли, а всякого добра бусурманского столько набрали, что
в лодках и
положить было некуда: много
в воду его пометали. Самого царя бусурманского Стенька Разин на кол посадил, а дочь его, царевну,
в полюбовницы взял. Дошлый казак был, до девок охоч.
Лодка велика.
Кладут в нее сначала пудов двадцать почты, потом мой багаж, и всё покрывают мокрыми рогожами… Почтальон, высокий пожилой человек, садится на тюк, я — на свой чемодан. У ног моих помещается маленький солдатик, весь
в веснушках. Шинель его хоть выжми, и с фуражки за шею течет вода.
Едва мы отчалили от берега, как вдруг откуда-то сбоку из-под кустов вынырнула оморочка.
В ней стояла женщина с острогой
в руках. Мои спутники окликнули ее. Женщина быстро оглянулась и, узнав своих,
положила острогу
в лодку. Затем она села на дно
лодки и, взяв
в руки двухлопастное весло, подошла к берегу и стала нас поджидать. Через минуту мы подъехали к ней.
Ведь река порядочная, не пустячная; на ней можно было бы завести рыбные ловли, а рыбу продавать купцам, чиновникам и буфетчику на станции и потом
класть деньги
в банк; можно было бы плавать
в лодке от усадьбы к усадьбе и играть на скрипке, и народ всякого звания платил бы деньги; можно было бы попробовать опять гонять барки — это лучше, чем гробы делать; наконец, можно было бы разводить гусей, бить их и зимой отправлять
в Москву; небось одного пуху
в год набралось бы рублей на десять.
Шлюпку спустили на воду.
В нее сели трое матросов и
положили Перновского. Публика молча смотрела, как
лодка причаливала к берегу острова.
Прусский военачальник направился к Кольберу левым берегом Ворты. Суворов с сотнею казаков переправился вплавь через реку Истцу, сделал ночной переход более чем
в 40 верст, подошел к Ландсбергу на Ворте, разбил городские ворота,
положил до 50 прусских гусар и сжег половину моста на Ворте, так что Платен должен был наводить понтоны и собирать местные
лодки, через что и потерял немало времени.
Поприща [Тогда считали расстояние поприщами,
полагая в каждом сто двадцать шагов.] за два от деревни,
в мелкорослом, тщедушном бору, на песчаных буграх, то смело вдающихся языком
в воды Чудского озера, то уступающих этим водам и образующих для них залив, а для рыбачьих
лодок безопасную пристань, стояло сотни две гробов, новеньких, только что из-под топора.
И он запер дверь двойным поворотом ключа и ключ
положил в карман. И не заметил странного взгляда, каким девушка провожала его. И вообще весь этот вежливый, пристойный разговор, такой дикий
в несчастном месте, где самый воздух мутно густел от винных испарений и ругательств, — казался ему совершенно естественным, и простым, и вполне убедительным. Все с тою же вежливостью, точно где-нибудь на
лодке, при катанье с барышнями, он слегка раздвинул борты сюртука и спросил...