Неточные совпадения
— Трудно отвечать на этот вопрос! всякая! Иногда я с удовольствием слушаю сиплую шарманку, какой-нибудь мотив, который заронился мне в память, в другой раз уйду на
половине оперы; там Мейербер зашевелит меня; даже
песня с барки: смотря по настроению! Иногда и от Моцарта уши зажмешь…
Недурен был эффект выдумки, которая повторялась довольно часто в прошлую зиму в домашнем кругу, когда собиралась только одна молодежь и самые близкие знакомые: оба рояля с обеих
половин сдвигались вместе; молодежь бросала жребий и разделялась на два хора, заставляла своих покровительниц сесть одну за один, другую за другой рояль, лицом одна прямо против другой; каждый хор становился за своею примадонною, и в одно время пели: Вера Павловна с своим хором: «La donna е mobile», а Катерина Васильевна с своим хором «Давно отвергнутый тобою», или Вера Павловна с своим хором какую-нибудь
песню Лизетты из Беранже, а Катерина Васильевна с своим хором «
Песню о Еремушке».
Весь дом был тесно набит невиданными мною людьми: в передней
половине жил военный из татар, с маленькой круглой женою; она с утра до вечера кричала, смеялась, играла на богато украшенной гитаре и высоким, звонким голосом пела чаще других задорную
песню...
Но
половина мирян уже разошлась и молча, без
песен, возвращается по домам.
Бубнов. У-у-ррр! Барбос! Бррю, брлю, брлю! Индюк! Не лай, не ворчи! Пей, гуляй, нос не вешай… Я — всех угощаю! Я, брат, угощать люблю! Кабы я был богатый… я бы… бесплатный трактир устроил! Ей-богу! С музыкой и чтобы хор певцов… Приходи, пей, ешь, слушай
песни… отводи душу! Бедняк-человек… айда ко мне в бесплатный трактир! Сатин! Я бы… тебя бы… бери
половину всех моих капиталов! Вот как!
Прошла
половина поста. Бешеный день французского demi-careme [Полупоста, преполовение поста (франц.).] угасал среди пьяных
песен; по улицам сновали пьяные студенты, пьяные блузники, пьяные девочки. В погребках, ресторанах и во всяких таких местах были балы, на которых гризеты вознаграждали себя за трехнедельное demi-смирение. Париж бесился и пьяный вспоминал свою утраченную свободу.
Ольгу ждут в гостиной, Борис Петрович сердится; его гость поминутно наливает себе в кружку и затягивает плясовую
песню… наконец она взошла: в малиновом сарафане, с богатой повязкой; ее темная коса упадала между плечьми до
половины спины; круглота, белизна ее шеи были удивительны; а маленькая ножка, показываясь по временам, обещала тайные совершенства, которых ищут молодые люди, глядя на женщину как на орудие своих удовольствий; впрочем маленькая ножка имеет еще другое значение, которое я бы открыл вам, если б не боялся слишком удалиться от своего рассказа.
Она взошла… и встретила пьяные глаза, дерзко разбирающие ее прелести; но она не смутилась; не покраснела; — тусклая бледность ее лица изобличала совершенное отсутствие беспокойства, совершенную преданность судьбе; — в этот миг она жила
половиною своей жизни; она походила на испорченный орган, который не играет ни начало ни конец прекрасной
песни.
Горюхино приуныло, базар запустел,
песни Архипа-Лысого умолкли. Ребятишки пошли по миру.
Половина мужиков была на пашне, а другая служила в батраках; и день храмового праздника сделался, по выражению летописца, не днем радости и ликования, но годовщиною печали и поминания горестного.
Он переводил «Илиаду», начав с седьмой
песни, потому что считал перевод первых шести
песен Кострова вполне удовлетворительным; переводил он ямбами с рифмами и дошел до
половины десятой
песни.
Повыше Балахны, на высоких глинистых горах Кирилловых да на горе Оползне, вытянувшись вдоль левого берега Волги, стоит село Городец. Кругом его много слобод и деревушек. Они с Городцом воедино слились. Исстари там ребятишек много подкидывают. Из подкидышей целой губернии
половина на долю Городца приходится. Хоть поется в бурлацкой
песне...
Играли на гармониках, орали
песни вплоть до рассвета, драк было достаточно; поутру больше
половины баб вышло к деревенскому колодцу с подбитыми глазами, а мужья все до единого лежали похмельные.
— Как! Да что это ты затеял? — подхватила Лукерья Савишна, пятясь от него и раскинув удивленно руки. — Зачем гасить светцы да замолкать
песням? Что ты ворожить или заклинать кого хочешь в потемках? Так ступай в свою
половину, а в наши дела, жениха принимать, не вмешивайся.
В один из январских вечеров 1806 года в обширной людской села Грузина стоял, как говорится, «дым коромыслом». Слышались
песни, отхватывали лихого трепака, на столе стояла водка, закуски и сласти для прекрасной
половины графской дворни.
С трудом могла она, однако ж, объяснить нашему страннику, что она дочь тутошнего уставщика [Уставщик — надзиратель за порядком во время богослужения.], удостоена была в грамотницы [Грамотница читает Апостол, поет на женской
половине духовные
песни и пишет книги, нередко с большим искусством, по-уставному.], заменяла нередко батьку (отца духовного) в часовенном служении; но что с недавнего времени лукавый попутал ее: полюбила молодого, пригожего псалмопевца и четца.
— Как! Да что это ты затеял? — подхватила Лукерья Савишна, пятясь от него и раскинув удивленно руками. — Зачем гасить светцы, да замолкать
песням? Что ты ворожишь, или заклинать кого хочешь в потемках? Так ступай в свою
половину, а в наши дела, жениха принимать, не мешайся.