Неточные совпадения
В унынии и тоске он поспешил в городовое управление, чтоб
узнать, сколько осталось верных ему
полицейских солдат, но на дороге был схвачен заседателем Толковниковым и приведен пред Ираидку.
— Я его
знаю,
знаю! — закричал он, протискиваясь совсем вперед, — это чиновник, отставной, титулярный советник, Мармеладов! Он здесь живет, подле, в доме Козеля… Доктора поскорее! Я заплачу, вот! — Он вытащил из кармана деньги и показывал
полицейскому. Он был в удивительном волнении.
Впрочем, кучер был не очень уныл и испуган. Видно было, что экипаж принадлежал богатому и значительному владельцу, ожидавшему где-нибудь его прибытия;
полицейские уж, конечно, немало заботились, как уладить это последнее обстоятельство. Раздавленного предстояло прибрать в часть и в больницу. Никто не
знал его имени.
Полицейские были довольны, что
узнали, кто раздавленный. Раскольников назвал и себя, дал свой адрес и всеми силами, как будто дело шло о родном отце, уговаривал перенести поскорее бесчувственного Мармеладова в его квартиру.
— А
знаете, — сказал он, усевшись в пролетку, — большинство задохнувшихся, растоптанных — из так называемой чистой публики… Городские и — молодежь. Да. Мне это один
полицейский врач сказал, родственник мой. Коллеги, медики, то же говорят. Да я и сам видел. В борьбе за жизнь одолевают те, которые попроще. Действующие инстинктивно…
— Нет. Приходил
полицейский, спрашивал заведующего, когда я уехала из Москвы. Но — как я была поражена,
узнав, что вы… Совершенно не могу представить вас в тюрьме! — возмущенно крикнула она; Самгин, усмехаясь, спросил...
— Это —
полицейская штучка!
Знаем!
Он видел, что какие-то разношерстные люди строят баррикады, которые, очевидно, никому не мешают, потому что никто не пытается разрушать их, видел, что обыватель освоился с баррикадами, уже привык ловко обходить их; он
знал, что рабочие Москвы вооружаются, слышал, что были случаи столкновений рабочих и солдат, но он не верил в это и солдат на улице не встречал, так же как не встречал
полицейских.
Маленькая тропка повела нас в тайгу. Мы шли по ней долго и почти не говорили между собой. Километра через полтора справа от дорожки я увидел костер и около него три фигуры. В одной из них я
узнал полицейского пристава. Двое рабочих копали могилу, а рядом с нею на земле лежало чье-то тело, покрытое рогожей. По знакомой мне обуви на ногах я
узнал покойника.
Часу в 9-м приехал
полицейский чиновник сообщить жене застрелившегося дело, которое теперь уже вполне было разъяснено; Рахметов сказал, что жена уж
знает и толковать с нею нечего; чиновник был очень рад, что избавился от раздирательной сцены.
Кетчер его
знал за благородного человека, он не был замешан в политические дела и, следственно, вне
полицейского надзора.
Полицейской погони со стороны княгини я не боялся, как Кетчер; я
знал, что она из спеси не замешает квартального в семейное дело.
Я сел на место частного пристава и взял первую бумагу, лежавшую на столе, — билет на похороны дворового человека князя Гагарина и медицинское свидетельство, что он умер по всем правилам науки. Я взял другую —
полицейский устав. Я пробежал его и нашел в нем статью, в которой сказано: «Всякий арестованный имеет право через три дня после ареста
узнать причину оного и быть выпущен». Эту статью я себе заметил.
Я бывал у них и всякий раз проходил той залой, где Цынский с компанией судил и рядил нас; в ней висел, тогда и потом, портрет Павла — напоминовением ли того, до чего может унизить человека необузданность и злоупотребление власти, или для того, чтоб поощрять
полицейских на всякую свирепость, — не
знаю, но он был тут с тростью в руках, курносый и нахмуренный, — я останавливался всякий раз пред этим портретом, тогда арестантом, теперь гостем.
Я веселее вздохнул, увидя, что губернатор и прокурор согласились, и отправился в полицию просить об облегчении силы наказания;
полицейские, отчасти польщенные тем, что я сам пришел их просить, отчасти жалея мученика, пострадавшего за такое близкое каждому дело, сверх того
зная, что он мужик зажиточный, обещали мне сделать одну проформу.
— Это так у нас, домашнее выражение. Скучно,
знаете, при наказании, ну, так велишь сечь да куришь трубку; обыкновенно к концу трубки и наказанию конец — ну, а в экстренных случаях велишь иной раз и на две трубки угостить приятеля.
Полицейские привычны,
знают примерно сколько.
Любезно предложив папиросу, высший представитель
полицейской власти приступил к дипломатическому объяснению: он хорошо
знал и глубоко уважал отца.
На материке крестьянин приписывается к облюбованной им волости; губернатор, в ведении которого находится волость, дает
знать начальнику острова, и последний в приказе предлагает
полицейскому управлению исключить крестьянина такого-то и членов его семьи из списков — и формально одним «несчастным» становится меньше.
Разве не
знаете, что он под двойным надзором — и
полицейским и духовным?» — «Все это
знаю; но
знаю также, что нельзя не навестить друга после пятилетней разлуки в теперешнем его положении, особенно когда буду от него с небольшим в ста верстах.
— В Лефортово опять, спросите там Нечая,
знаете,
полицейского, что живет наверху.
— А то ты
знаешь, как я женился? — продолжал Калистратов, завертывая браслет в кусок «
Полицейских ведомостей». — Дяди моей жены ррракальи были, хотели ее обобрать. Я встал и говорю: переломаю.
Он,
знаете,
полицейским глазом осмотрел, все и смекнул, где барин.
Я
знаю, что такую манеру обращаться с агентом
полицейской власти похвалить нельзя; но согласитесь, однако ж, что и метаморфоза чересчур уж резка. Все был «куроед», и вдруг — сердцевед!
— Николай был прав! — сказала Людмила входя. — Его арестовали. Я посылала туда мальчика, как вы сказали. Он говорил, что на дворе полиция, видел
полицейского, который прятался за воротами. И ходят сыщики, мальчик их
знает.
От них, говорит, и правительству тень; оно, вишь, их, бездельников, поит-кормит, а они только мерзости тут делают!"И
знаете, все этак-то горячо да азартно покрикивает, а мне, пожалуй, и любо такие речи слушать, потому что оно хоша не то чтоб совсем невтерпеж, а это точно, что маленько двусмыслия во всех этих
полицейских имеется.
В это самое время мой камердинер шепнул мне на ухо, что меня дожидается в передней полицеймейстер. Хотя я имел душу и сердце всегда открытыми, а следовательно, не
знал за собой никаких провинностей, которые давали бы повод к знакомству с
полицейскими властями, однако ж встревожился таинственностью приемов, употребленных в настоящем случае, тем более что Горехвастов внезапно побледнел и начал дрожать.
Да скрыть-то нельзя-с! потому что кто его
знает? может, он и в другом месте попадется, так и тебя заодно уж оговорит, а наш брат
полицейский тоже свинья не последняя: не размыслит того, что товарища на поруганье предавать не следует — ломит себе на бумагу асе, что ни сбрешут ему на допросе! ну, и не разделаешься с ним, пожалуй, в ту пору…
То есть дело это и бог
знает когда началось, потому что оно, коли так рассудить, и не дело совсем, а просто надзор
полицейский.
Следственную часть вы
знаете: в ней представляется столько искушений, если не для кармана, то для сердца, что трудно овладеть собой надлежащим образом. И я вам откровенно сознаюсь, что эта часть не по нутру мне; вообще, я не люблю живого материяла, не люблю этих вздохов, этих стонов: они стесняют у меня свободу мысли. Расскажу вам два случая из моей
полицейской деятельности, — два случая, которые вам дадут Понятие о том, с какими трудностями приходится иногда бороться неподкупному следователю.
«Ну, мало ли, — говорит, — что; ты ждал, а зачем ты, — говорит, — татарок при себе вместо жен держал… Ты
знаешь ли, — говорит, — что я еще милостиво делаю, что тебя только от причастия отлучаю, а если бы тебя взяться как должно по правилу святых отец исправлять, так на тебе на живом надлежит всю одежду сжечь, но только ты, — говорит, — этого не бойся, потому что этого теперь по
полицейскому закону не позволяется».
По крайней мере, я не
знаю ни одного случая, чтобы gardien de la paix, [
полицейский] доведенный до неистовства назойливостью крикунов, дал в зубы какому-нибудь marchande de coco [продавцу настойки из лакрицы] или назвал «курицыной дочерью» marchande de quatre saisons. [уличную торговку фруктами и овощами]
Калинович только улыбался, слушая, как петушились два старика, из которых про Петра Михайлыча мы
знаем, какого он был строгого характера; что же касается городничего, то все его
полицейские меры ограничивались криком и клюкой, которою зато он действовал отлично, так что этой клюки боялись вряд ли не больше, чем его самого, как будто бы вся сила была в ней.
Я не говорю уже о
полицейских властях, которые, я
знаю, дозволяют себе и фальшивое направление в следствиях, и умышленную медленность при производстве взысканий, и вообще вопиющую нераспорядительность от незнания дела, от лености, от пьянства; и так как все это непосредственно подчинено мне, то потому я наперед говорю, что все это буду преследовать с полною строгостью и в отношении виновных буду чужд всякого снисхождения.
Хоть бы человек прошел, хоть бы экипаж проехал; и среди этой тишины все очень хорошо
знали, что, не останавливаясь, производится страшное следствие в
полицейском склепе, куда жандармы то привозили, то отвозили различные лица, прикосновенные к делу.
Решил рискануть и пошел разыскивать самого квартального. Довольно быстро я
узнал, что он на вокзале, пошел туда и встретил по дороге упитанного
полицейского типа.
Самый верный вариант, надо полагать, состоял в том, что толпу оцепили на первый раз всеми случившимися под рукой
полицейскими, а к Лембке послали нарочного, пристава первой части, который и полетел на полицеймейстерских дрожках по дороге в Скворешники,
зная, что туда, назад тому полчаса, отправился фон Лембке в своей коляске…
Иван Тимофеич принял нас совершенно по-дружески и, прежде всего, был польщен тем, что мы, приветствуя его, назвали вашим благородием. Он сейчас же провел нас в гостиную, где сидели его жена, дочь и несколько
полицейских дам, около которых усердно лебезила
полицейская молодежь (впоследствии я
узнал, что это были местные «червонные валеты», выпущенные из чижовки на случай танцев).
Мы оба обвинялись в одних и тех же преступлениях, а именно: 1) в тайном сочувствии к превратным толкованиям, выразившемся в тех уловках, которые мы употребляли, дабы сочувствие это ни в чем не проявилось; 2) в сочувствии к мечтательным предприятиям вольнонаемного полководца Редеди; 3) в том, что мы поступками своими вовлекли в соблазн
полицейских чинов Литейной части, последствием какового соблазна было со стороны последних бездействие власти; 4) в покушении основать в Самарканде университет и в подговоре к тому же купца Парамонова; 5) в том, что мы,
зная силу законов, до нерасторжимости браков относящихся, содействовали совершению брака адвоката Балалайкина, при живой жене, с купчихой Фаиной Стегнушкиной; 6) в том, что мы, не участвуя лично в написании подложных векселей от имени содержательницы кассы ссуд Матрены Очищенной, не воспрепятствовали таковому писанию, хотя имели полную к тому возможность; 7) в том, что, будучи на постоялом дворе в Корчеве, занимались сомнительными разговорами и, между прочим, подстрекали мещанина Разно Цветова к возмущению против купца Вздолшикова; 8) в принятии от купца Парамонова счета, под названием"Жизнеописание", и в несвоевременном его опубликовании, и 9) во всем остальном.
— Именно-с, именно вам говорю, потому что моя мать записывает людей, которых не
знает как и назвать, а от этого понятно, что у ее приходского попа, когда он станет читать ее поминанье, сейчас
полицейские инстинкты разыгрываются: что это за люди имреки, без имен?
Матвей Лозинский, разумеется, не
знал еще, к своему несчастью, местных обычаев. Он только шел вперед, с раскрытым сердцем, с какими-то словами на устах, с надеждой в душе. И когда к нему внезапно повернулся высокий господин в серой шляпе, когда он увидел, что это опять вчерашний
полицейский, он излил на него все то чувство, которое его теперь переполняло: чувство огорчения и обиды, беспомощности и надежды на чью-то помощь. Одним словом, он наклонился и хотел поймать руку мистера Гопкинса своими губами.
— Вы меня не обидели. Но если вы
знаете полицейских вашей страны, то я
знаю людей моей родины. И я считаю оскорбительной нелепостью газетные толки о том, что они кусаются. Вполне ли вы уверены, что ваши
полицейские не злоупотребляют клобами без причины?
Была еще крупная власть — это полицмейстер, полковник А.Д. Суворов, бывший кавалерист, прогусаривший свое имение и попавший на эту должность по протекции. Страстный псовый охотник, не признававший ничего, кроме охоты, лошадей, театра и товарищеских пирушек, непременно с жженкой и пуншем. Он носился на шикарной паре с отлетом по городу, кнутиком подхлестывал пристяжную, сам не
зная куда и зачем — только не в
полицейское управление.
— Я
знаю, что вы, подкинувшая ребенка, здесь близко и слышите меня. Я взял его, снесу в
полицейскую часть (тогда участков не было, а были части и кварталы) и передам его квартальному. Слышите? Я ухожу с ребенком в часть!
Иван Дмитрич хорошо
знал, что они пришли затем, чтобы перекладывать в кухне печь, но страх подсказал ему, что это
полицейские, переодетые печниками.
Костылев. А… а — ты
знаешь? — у жены моей дядя —
полицейский? И если я…
— Не
знаю, — сказал
полицейский, вздохнул и завистливо добавил: — Едва ли будут, берегут вас…
Искусственно раздувая это желание, опасаясь, что и оно исчезнет, Евсей несколько часов разъезжал на извозчике по
полицейским частям, с напряжённой деловитостью расспрашивая о Зарубине, и только вечером
узнал, где его труп. Ехать туда было уже поздно, и Климков отправился домой, тайно довольный тем, что день прошёл.
Ночь становилась всё холодней; рука, державшая револьвер, ныла от холода; до
полицейского управления — далеко, там, конечно, все спят. Яков сердито сопел, не
зная, как решить, сожалея, что сразу не застрелил этого коренастого парня, с такими кривыми ногами, как будто он всю жизнь сидел верхом на бочке. И вдруг он услыхал слова, поразившие его своей неожиданностью...
— Молчите! вы ведь ничего не
знаете, а я сегодня оставлял «Колокол» под подушками дрожек у извозчиков и дал десять нумеров одному
полицейскому.
— А вы думаете, что это невозможно — давать «Колокол»
полицейским? Я
знаю жандармов таких, которые Герцену материалы доставляли.