Неточные совпадения
Герои наши видели много бумаги, и черновой и белой, наклонившиеся
головы, широкие затылки, фраки, сертуки губернского покроя и даже просто какую-то светло-серую куртку, отделившуюся весьма резко, которая, своротив
голову набок и положив ее почти на самую бумагу, выписывала бойко и замашисто какой-нибудь протокол об оттяганье земли или описке имения, захваченного каким-нибудь мирным помещиком, покойно доживающим век свой под судом, нажившим себе и детей и внуков под его
покровом, да слышались урывками короткие выражения, произносимые хриплым голосом: «Одолжите, Федосей Федосеевич, дельце за № 368!» — «Вы всегда куда-нибудь затаскаете пробку с казенной чернильницы!» Иногда голос более величавый, без сомнения одного из начальников, раздавался повелительно: «На, перепиши! а не то снимут сапоги и просидишь ты у меня шесть суток не евши».
Напротив, на всех его намерениях и поступках лежит
покров фаталистической зависимости, и весь он с
головы до пяток не более как игралище, беспрекословно подчиняющееся указаниям крепостных порядков.
— Когда бог поможет, то сею осенью, может, и закурим. На
Покров, бьюсь об заклад, что пан
голова будет писать ногами немецкие крендели по дороге.
На меня напала непонятная жестокость… Я молча повернулся, хлопнул дверью и ушел к себе в комнату. Делать я ничего не мог.
Голова точно была набита какой-то кашей. Походив по комнате, как зверь в клетке, я улегся на кушетке и пролежал так битый час. Кругом стояла мертвая тишина, точно «Федосьины
покровы» вымерли поголовно и живым человеком остался я один.
Темная зелень хвои сливалась в необыкновенную гармонию с искрившейся белизной снежных
покровов, создавая неувядавшую гармонию красок и тонов, особенно рядом с мертвыми остовами осин, берез и черемух, которые так жалко таращили свои набухавшие
голые ветви.
— Бежит кто-то сюда! — тихо шепчет Иван. Смотрю под гору — вверх по ней тени густо ползут, небо облачно, месяц на ущербе то появится, то исчезнет в облаках, вся земля вокруг движется, и от этого бесшумного движения ещё более тошно и боязно мне. Слежу, как льются по земле потоки теней, покрывая заросли и душу мою чёрными
покровами. Мелькает в кустах чья-то
голова, прыгая между ветвей, как мяч.
Старик взял конец
покрова, висевшего у подножия иконы, и накрыл ее
голову.
Без дум, со смутной и тяжёлой грустью в сердце иду по дороге — предо мною в пасмурном небе тихо развёртывается серое, холодное утро. Всё вокруг устало за ночь, растрепалось, побледнело, зелёные ковры озимей покрыты пухом инея, деревья протягивают друг к другу
голые сучья, они не достигают один другого и печально дрожат. Снега просит раздетая, озябшая земля, просит пышного белого
покрова себе. Сошлись над нею тучи, цвета пепла и золы, и стоят неподвижно, томя её.
Видно,
Покров девке
голову покроет.
Пришел
Покров девкам
головы крыть — наступило первое зазимье, конец хороводам, почин вечерним посиделкам. Патап Максимыч уладил все дела — караульщики были наняты, а Герасим Силыч согласился домовничать. Через недолгое время после
Покрова пришлись сорочины. Справивши их, Патап Максимыч с Аграфеной Петровной, с Дуней и Дарьей Сергевной поехали за Волгу. На перепутье остановились у Колышкиных.
Прошло около четверти часа: Ворошилов стоял и внимательно глядел на мертвеца, словно изучал его или что-то над ним раздумывал и соображал, и наконец, оглянувшись на чтеца, увидал, что и тот на него смотрит и читает наизусть, по памяти. Глаза их встретились. Ворошилов тотчас же опустил на лицо убитого
покров и, подойдя к чтецу, открыл табакерку. Сид, не прерывая чтения, поклонился и помотал отрицательно
головой.
И вот однажды, когда, при опускающемся
покрове ночи, столпник «усильно подвигся мыслию уведети: кацы суть иже Богу угожающи», он приклонился
головою к краю расщелины своей скалы, и с ним случилась необыкновенная вещь: повеяло на него тихое, ровное дыхание воздуха, и с тем принеслись к его слуху следующие слова...
Серенькое апрельское утро, только кое-как смягченное весной, поднялось над Петербургом. По одной из набережных Лиговки, еще полной луж и осколков слежавшегося грязного снега, тащились погребальные дроги без балдахина. Гроб был бедный, обмазанный желтой охрой, с наемным плисовым
покровом, вытертым и закапанным. Возница, сидя вбок на козлах, выставил из-под черного балахона рыжие голенища. На
голове его набекрень торчала высокая побурелая шляпа с чем-то похожим на траур.
Этот взгляд, спокойно и холодно рассматривавший ее всю, с
головы до ног, и казалось срывавший с нее все
покровы, проникавший в душу, остановил биение ее сердца и затруднил дыхание.
Оливковая роща, в которой Тения провела ночь, давшую ей силы вдохновенной решимости, была на востоке от Аскалона, а потому, когда Тения приближалась к городу, лучи восходившего солнца освещали ее сзади и лицо ее было отенено, меж тем как ее стройный стан, покрытый бедною одеждой из синего полотна, и белый льняной
покров на
голове сверкали в сильном освещении.
К ночи кругом гроба горели свечи, на гробу был
покров, на полу был посыпан можжевельник, под мертвую ссохшуюся
голову была положена печатная молитва, а в углу сидел дьячок, читая псалтырь.