Неточные совпадения
Тут он взял от меня тетрадку и начал немилосердно разбирать каждый
стих и каждое слово, издеваясь надо мной самым колким образом. Я не вытерпел, вырвал из рук его мою тетрадку и сказал, что уж отроду не
покажу ему
своих сочинений. Швабрин посмеялся и над этой угрозою. «Посмотрим, — сказал он, — сдержишь ли ты
свое слово: стихотворцам нужен слушатель, как Ивану Кузмичу графинчик водки перед обедом. А кто эта Маша, перед которой изъясняешься в нежной страсти и в любовной напасти? Уж не Марья ль Ивановна?»
— Тем хуже; он ухаживает, как за
своей крепостной. Эти
стихи, что вы мне
показывали, отрывки ваших разговоров — все это ясно, что он ищет развлечения. Надо его проучить…
Он хвалил направление нынешних писателей, направление умное, практическое, в котором, благодаря бога, не стало капли приторной чувствительности двадцатых годов; радовался вечному истреблению од, ходульных драм, которые
своей высокопарной ложью в каждом здравомыслящем человеке могли только развивать желчь; радовался, наконец, совершенному изгнанию
стихов к ней, к луне, к звездам; похвалил внешнюю блестящую сторону французской литературы и отозвался с уважением об английской — словом, явился в полном смысле литературным дилетантом и, как можно подозревать, весь рассказ о Сольфини изобрел, желая тем
показать молодому литератору
свою симпатию к художникам и любовь к искусствам, а вместе с тем намекнуть и на
свое знакомство с Пушкиным, великим поэтом и человеком хорошего круга, — Пушкиным, которому, как известно, в дружбу напрашивались после его смерти не только люди совершенно ему незнакомые, но даже печатные враги его, в силу той невинной слабости, что всякому маленькому смертному приятно стать поближе к великому человеку и хоть одним лучом его славы осветить себя.
Влас. Господа! Я хочу
показать вам, как это легко и просто — насорить
стихами в голове ближнего
своего… Внимание! (Читает ясно и сильно, с вызовом.)
Нароков. Далеко: ты там не бывала и не будешь никогда. (
Показывает Домне Пантелевне
стихи свои.) Вот видишь, бордюрчик: незабудки, анютины глазки, васильки, колосья. Видишь вот: пчелка сидит, бабочка летает… Я целую неделю рисовал.
Любивший надо мною подтрунить, Крюммер говорил в моем присутствии кому-то, чуть ли не полковнику Перейре, будто я пишу на аспидной доске
стихи известных русских поэтов и потом выдаю их за
свои. А между тем удивительно, что Крюммер мог говорить о моих мараниях
стихов, так как я их никому не
показывал.
Не надеясь на
свои силы и желая найти совет и ободрение в ком-нибудь, начинающий поэт наш долго искал человека, которому можно бы было довериться и
показать стихи свои.
От него чего я только не наслушался! Он видал маленького капрала целыми годами, служил в Италии еще при консульстве, любил итальянский язык, читал довольно много и всегда делился прочитанным, писал
стихи и играл на флейточке. Знал порядочно и по-латыни и не без гордости
показывал свою диссертацию на звание русского «штаб-лекаря» о холере: «De cholera morbus».