Неточные совпадения
Губернаторша, сказав два-три слова, наконец отошла с дочерью
в другой
конец залы к другим гостям, а Чичиков все еще стоял неподвижно на одном и том же месте, как человек, который весело вышел на
улицу, с тем чтобы прогуляться, с глазами, расположенными глядеть на все, и вдруг неподвижно остановился, вспомнив, что он позабыл что-то и уж тогда глупее ничего не может быть такого человека: вмиг беззаботное выражение слетает с лица его; он силится припомнить, что позабыл он, — не платок ли? но платок
в кармане; не деньги ли? но деньги тоже
в кармане, все,
кажется, при нем, а между тем какой-то неведомый дух шепчет ему
в уши, что он позабыл что-то.
Тут только, оглянувшись вокруг себя, он заметил, что они ехали прекрасною рощей; миловидная березовая ограда тянулась у них справа и слева. Между дерев мелькала белая каменная церковь.
В конце улицы показался господин, шедший к ним навстречу,
в картузе, с суковатой палкой
в руке. Облизанный аглицкий пес на высоких ножках бежал перед ним.
Жиды беспрестанно посматривали
в одну сторону
улицы; наконец
в конце ее из-за одного дрянного дома
показалась нога
в жидовском башмаке и замелькали фалды полукафтанья.
Он сидел, курил, уставая сидеть — шагал из комнаты
в комнату, подгоняя мысли одну к другой, так провел время до вечерних сумерек и пошел к Елене. На
улицах было не холодно и тихо, мягкий снег заглушал звуки, слышен был только шорох, похожий на шепот.
В разные
концы быстро шли разнообразные люди, и
казалось, что все они стараются как можно меньше говорить, тише топать.
Показались огни, и мы уже свободно мчались по широкой, бесконечной
улице, с низенькими домами по обеим сторонам, и остановились у ярко освещенного отеля,
в конце города.
Дошли до
конца съезда. На самом верху его, прислонясь к правому откосу и начиная собою
улицу, стоял приземистый одноэтажный дом, окрашенный грязно-розовой краской, с нахлобученной низкой крышей и выпученными окнами. С
улицы он
показался мне большим, но внутри его,
в маленьких полутемных комнатах, было тесно; везде, как на пароходе перед пристанью, суетились сердитые люди, стаей вороватых воробьев метались ребятишки, и всюду стоял едкий, незнакомый запах.
Когда Микрюков отправился
в свою половину, где спали его жена и дети, я вышел на
улицу. Была очень тихая, звездная ночь. Стучал сторож, где-то вблизи журчал ручей. Я долго стоял и смотрел то на небо, то на избы, и мне
казалось каким-то чудом, что я нахожусь за десять тысяч верст от дому, где-то
в Палеве,
в этом
конце света, где не помнят дней недели, да и едва ли нужно помнить, так как здесь решительно всё равно — среда сегодня или четверг…
Полуэхт Самоварник теперь жил напротив Морока, — он купил себе избу у Канусика. Изба была новая, пятистенная и досталась Самоварнику почти даром. Эта дешевка имела только одно неудобство, именно с первого появления Самоварника
в Туляцком
конце Морок возненавидел его отчаянным образом и не давал прохода. Только Самоварник
покажется на
улице, а Морок уж кричит ему из окна...
Но
в конце улицы снова дребезжал экипаж, он катился торопливо, были слышны удары кнута о тело лошади и её усталое сопение. Ему
казалось, что звуки неподвижно повисли
в воздухе и будут висеть так всегда.
На противоположном
конце улицы показались тогда Ермолай, Петр, Архаровна и Антон; впереди их выступал с озабоченным, но важным видом Никита Федорыч, провожаемый сотскими и старостами; по обеим сторонам осужденных шли несколько человек этапных солдат
в полной походной форме, с ружьем и ранцем; позади их валила толпа народу.
Надя ходила по саду, по
улице, глядела на дома, на серые заборы, и ей
казалось, что
в городе все давно уже состарилось, отжило и все только ждет не то
конца, не то начала чего-то молодого, свежего.
И докторские котята при громком злорадном смехе Соболя и его Васьки понеслись вперед. Мой Никанор обиделся и придержал тройку, но когда не стало уже слышно докторских звонков, поднял локти, гикнул, и моя тройка, как бешеная, понеслась вдогонку. Мы въехали
в какую-то деревню. Вот мелькнули огоньки, силуэты изб, кто-то крикнул: «Ишь, черти!» Проскакали,
кажется, версты две, а
улица все еще тянется и
конца ей не видно. Когда поравнялись с доктором и поехали тише, он попросил спичек и сказал...
26-го и 27-го мая город вспыхивал с разных
концов, но эти пожары, которые вскоре тушились,
казались уже ничтожными петербургским жителям, привыкшим
в предыдущие дни к огню громадных размеров, истреблявшему целые
улицы, целые кварталы. Говоря сравнительно,
в эти дни было пожарное затишье; но народ не успокаивался; он как бы каким-то инстинктом чуял, что это — тишина пред бурей. Ходили смутные слухи, что на этом не кончится, что скоро сгорит Толкучий рынок, а затем и со всем Петербургом будет порешено.
Говоруны и зачинщики не обозначались, но зато
в эту минуту
в дальнем
конце широкой
улицы деревни
показались две фигуры, появление которых прежде всех было замечено крестьянами, а потом их усмотрело и начальство, обратившее внимание на происшедшее по этому случаю обращение крестьянских взоров
в одну сторону.
— Ау! — отозвались ей
в стылом воздухе с другого
конца села, и на
улице, точно так же верхом на лохматой чалой лошади,
показалась здоровенная русая девка Евдоха.
Пришли
в Рыбачью слободу. На
конце улицы постучался Василий
в избушку, закуренную дымом до того, что она
казалась построенною из угля. Она земно била челом к стороне
улицы; соломенная прическа ее, густо напудренная снегом, была растрепана непогодами. Вокруг — ни двора ни кола.
Вдруг
в конце улицы показалась толпа народа, сопровождавшая карету, медленно ехавшую и конвоируемую полицейскими сержантами.
В это время на другом
конце улицы, у Михельского въезда,
показался крестьянин на бойкой шведской лошади; он скакал во весь опор и махал рукою. Все пришло
в движение. Бургомистр, комендант, депутаты вышли из залы и расположились поперек
улицы с хлебом-солью. Все глаза обратились на Михельскую дорогу
в нетерпеливом ожидании.