Неточные совпадения
Вчера, 17-го, какая встреча: обедаем; говорят, шкуна какая-то видна. Велено поднять флаг и выпалить из пушки. Она подняла наш флаг. Браво! Шкуна «Восток»
идет к нам с вестями из Европы, с письмами… Все ожило. Через час мы читали газеты, знали все, что случилось в Европе по
март.
Пошли толки, рассуждения, ожидания. Нашим судам велено
идти к русским берегам. Что-то будет? Скорей бы добраться: всего двести пятьдесят миль осталось до места, где предположено ждать дальнейших приказаний.
Но со всем этим
к 1
марту, то есть через полгода, не только в кассе не было ничего, но уже доля залога
пошла на уплату штрафов. Гибель была неминуема. Прудон значительно ускорил ее. Это случилось так: раз я застал у него в С.-Пелажи д'Альтон-Ше и двух из редакторов. Д'Альтон-Ше — тот пэр Франции, который скандализовал Пакье и испугал всех пэров, отвечая с трибуны на вопрос...
Марта сидела в беседке, еще принаряженная от обедни. На ней было светлое платье с бантиками, но оно
к ней не
шло. Короткие рукава обнажали островатые красные локти, сильные и большие руки.
Марта была, впрочем, не дурна. Веснушки не портили ее. Она слыла даже за хорошенькую, особенно среди своих, поляков, — их жило здесь не мало.
Марта заплакала снова, но ей стало радостно, что дело
идет к концу.
Голицын
послал было
к Илецкому городку подполковника Бедрягу с тремя эскадронами конницы, подкрепляемой пехотою и пушками, а сам
пошел прямо на Переволоцкую 9 (куда возвратился и Бедряга); оттуда, оставя обоз под прикрытием одного батальона при подполковнике Гриневе, 22
марта подступил под Татищеву.
Похоже было на то, как будто у него опять начинались мечтания. А как нарочно, каждый день, несмотря на то, что уже был конец
марта,
шел снег и лес шумел по-зимнему, и не верилось, что весна настанет когда-нибудь. Погода располагала и
к скуке, и
к ссорам, и
к ненависти, а ночью, когда ветер гудел над потолком, казалось, что кто-то жил там наверху, в пустом этаже, мечтания мало-помалу наваливали на ум, голова горела и не хотелось спать.
Двадцать пятого
марта утром я присоединился
к своему отряду и в тот же день
пошел дальше вверх по реке Дынми.
Назавтра мы перебрались в их деревню, а через два дня пришел новый приказ Четыркина, — всем сняться и
идти в город Маймакай, за девяносто верст
к югу. Маршрут был расписан с обычною точностью: в первый день остановиться там-то, — переход 18 верст, во второй день остановиться там-то, — переход 35 верст, и т. д. Вечером 25
марта быть в Маймакае. Как мы убедились, все это было расписано без всякого знания качества дороги, и
шли мы, конечно, не руководствуясь данным маршрутом.
Поздно вечером 14
марта наши два и еще шесть других подвижных госпиталей получили от генерала Четыркина новое предписание, — завтра,
к 12 ч. дня, выступить и
идти в деревню Лидиатунь.
К приказу были приложены кроки местности с обозначением главных деревень по пути. Нужно было
идти тридцать верст на север вдоль железной дороги до станции Фанцзятунь, а оттуда верст двадцать на запад.
Да, да, я хотел сказать, что многие во время оно смеялись над моею любовью
к русскому языку и горячей преданностью
к Великому Алексеевичу, которому, мимоходом сказать, — это случилось в Нейгаузене, именно двадцать третьего
марта тысяча шестьсот девяносто седьмого года, при первом нашем с ним знакомстве, — предсказывал я будущую его
славу.
Постояли друг против друга короли, — глаза, как у котов в
марте, — и
пошли каждый
к себе подбоченясь. Стража за ими: у кого синие штаны — за сивым королем, у кого желтые — за русым.