Неточные совпадения
Аммос Федорович. Да, нехорошее дело заварилось! А я, признаюсь,
шел было
к вам, Антон Антонович, с тем чтобы попотчевать вас собачонкою. Родная сестра тому кобелю, которого вы знаете. Ведь вы слышали, что Чептович с Варховинским затеяли тяжбу, и теперь мне роскошь: травлю зайцев на землях и у того и у другого.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как
пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит
к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Анна Андреевна. Где ж, где ж они? Ах, боже мой!.. (Отворяя дверь.)Муж! Антоша! Антон! (Говорит скоро.)А все ты, а всё за тобой. И
пошла копаться: «Я булавочку, я косынку». (Подбегает
к окну и кричит.)Антон, куда, куда? Что, приехал? ревизор? с усами! с какими усами?
Пусть каждый возьмет в руки по улице… черт возьми, по улице — по метле! и вымели бы всю улицу, что
идет к трактиру, и вымели бы чисто…
Вот мы
пошли с Петром-то Ивановичем
к Почечуеву…
Сначала он принял было Антона Антоновича немного сурово, да-с; сердился и говорил, что и в гостинице все нехорошо, и
к нему не поедет, и что он не хочет сидеть за него в тюрьме; но потом, как узнал невинность Антона Антоновича и как покороче разговорился с ним, тотчас переменил мысли, и,
слава богу, все
пошло хорошо.
Вчерашнего дни я…» Ну, тут уж
пошли дела семейные: «…сестра Анна Кириловна приехала
к нам с своим мужем; Иван Кирилович очень потолстел и всё играет на скрипке…» — и прочее, и прочее.
Городничий. Полно вам, право, трещотки какие! Здесь нужная вещь: дело
идет о жизни человека… (
К Осипу.)Ну что, друг, право, мне ты очень нравишься. В дороге не мешает, знаешь, чайку выпить лишний стаканчик, — оно теперь холодновато. Так вот тебе пара целковиков на чай.
Осип. «Еще, говорит, и
к городничему
пойду; третью неделю барин денег не плотит. Вы-де с барином, говорит, мошенники, и барин твой — плут. Мы-де, говорит, этаких шерамыжников и подлецов видали».
Пойдешь ли пашней, нивою —
Вся нива спелым колосом
К ногам господским стелется,
Ласкает слух и взор!
Иди сюда, гляди, кто здесь!» —
Сказал Игнатий Прохоров,
Взяв
к бревнам приваленную
Дугу.
Приходила
к ней матушка,
Будила, побуживала:
Машенька,
пойдем домой!
«Ну полно, полно, миленький!
Ну, не сердись! — за валиком
Неподалеку слышится. —
Я ничего…
пойдем!»
Такая ночь бедовая!
Направо ли, налево ли
С дороги поглядишь:
Идут дружненько парочки,
Не
к той ли роще правятся?
Та роща манит всякого,
В той роще голосистые
Соловушки поют…
Трубят рога охотничьи,
Помещик возвращается
С охоты. Я
к нему:
«Не выдай! Будь заступником!»
— В чем дело? — Кликнул старосту
И мигом порешил:
— Подпаска малолетнего
По младости, по глупости
Простить… а бабу дерзкую
Примерно наказать! —
«Ай, барин!» Я подпрыгнула:
«Освободил Федотушку!
Иди домой, Федот...
Приходил
к ней Петр,
Петр сударь Петрович,
Будил ее, побуживал:
Машенька,
пойдем домой!
И прегрешенья отмаливать
К гробу Господню
идет,
Странствует, молится, кается,
Легче ему не стает.
Идите вы
к чиновнику,
К вельможному боярину,
Идите вы
к царю,
А женщин вы не трогайте, —
Вот Бог! ни с чем проходите
До гробовой доски!
Попа уж мы доведали,
Доведали помещика,
Да прямо мы
к тебе!
Чем нам искать чиновника,
Купца, министра царского,
Царя (еще допустит ли
Нас, мужичонков, царь?) —
Освободи нас, выручи!
Молва
идет всесветная,
Что ты вольготно, счастливо
Живешь… Скажи по-божески
В чем счастие твое...
Сама лисица хитрая,
По любопытству бабьему,
Подкралась
к мужикам,
Послушала, послушала
И прочь
пошла, подумавши:
«И черт их не поймет!»
И вправду: сами спорщики
Едва ли знали, помнили —
О чем они шумят…
Иди к униженным,
Иди к обиженным —
И будь им друг!
У батюшки, у матушки
С Филиппом побывала я,
За дело принялась.
Три года, так считаю я,
Неделя за неделею,
Одним порядком
шли,
Что год, то дети: некогда
Ни думать, ни печалиться,
Дай Бог с работой справиться
Да лоб перекрестить.
Поешь — когда останется
От старших да от деточек,
Уснешь — когда больна…
А на четвертый новое
Подкралось горе лютое —
К кому оно привяжется,
До смерти не избыть!
Ты дай нам слово верное
На нашу речь мужицкую
Без смеху и без хитрости,
По совести, по разуму,
По правде отвечать,
Не то с своей заботушкой
К другому мы
пойдем...
По ней громадная,
К соблазну жадная,
Идет толпа.
Что ни случится —
к барину
Бурмистра! что ни вздумает,
За мной
пошлет!
Милон. А я завтра же, проводя вас, поведу мою команду. Теперь
пойду сделать
к тому распоряжение.
Скотинин (Стародуму). Я
шел было
к тебе добиться толку. Жених…
Г-жа Простакова (
к Софье). Софьюшка, душа моя!
пойдем ко мне в спальню. Мне крайняя нужда с тобой поговорить. (Увела Софью.)
Г-жа Простакова. Ты же еще, старая ведьма, и разревелась. Поди, накорми их с собою, а после обеда тотчас опять сюда. (
К Митрофану.)
Пойдем со мною, Митрофанушка. Я тебя из глаз теперь не выпущу. Как скажу я тебе нещечко, так пожить на свете слюбится. Не век тебе, моему другу, не век тебе учиться. Ты, благодаря Бога, столько уже смыслишь, что и сам взведешь деточек. (
К Еремеевне.) С братцем переведаюсь не по-твоему. Пусть же все добрые люди увидят, что мама и что мать родная. (Отходит с Митрофаном.)
Правдин. Не бойтесь. Их, конечно, ведет офицер, который не допустит ни до какой наглости.
Пойдем к нему со мной. Я уверен, что вы робеете напрасно.
Г-жа Простакова. Бог вас знает, как вы нынче судите. У нас, бывало, всякий того и смотрит, что на покой. (Правдину.) Ты сам, батюшка, других посмышленее, так сколько трудисся! Вот и теперь, сюда
шедши, я видела, что
к тебе несут какой-то пакет.
Опять шарахнулись глуповцы
к колокольне, сбросили с раската Тимошку да третьего Ивашку, потом
пошли к Трубочистихе и дотла разорили ее заведение, потом шарахнулись
к реке и там утопили Прошку да четвертого Ивашку.
— Хлеб
идет! — вскрикнули глуповцы, внезапно переходя от ярости
к радости.
— За что он нас раскостил? — говорили одни, — мы
к нему всей душой, а он
послал нас искать князя глупого!
Только на осьмой день, около полдён, измученная команда увидела стрелецкие высоты и радостно затрубила в рога. Бородавкин вспомнил, что великий князь Святослав Игоревич, прежде нежели побеждать врагов, всегда
посылал сказать:"
Иду на вы!" — и, руководствуясь этим примером, командировал своего ординарца
к стрельцам с таким же приветствием.
— А пришли мы
к твоей княжеской светлости вот что объявить: много мы промеж себя убивств чинили, много друг дружке разорений и наругательств делали, а все правды у нас нет.
Иди и володей нами!
— Что ты! с ума, никак, спятил!
пойдет ли этот
к нам? во сто раз глупее были — и те не
пошли! — напустились головотяпы на новотора-вора.
Потом
пошли к модному заведению француженки, девицы де Сан-Кюлот (в Глупове она была известна под именем Устиньи Протасьевны Трубочистихи; впоследствии же оказалась сестрою Марата [Марат в то время не был известен; ошибку эту, впрочем, можно объяснить тем, что события описывались «Летописцем», по-видимому, не по горячим следам, а несколько лет спустя.
К сожалению, Грустилов первый
пошел по этому пагубному пути и увлек за собой остальных.
К счастию, однако ж, на этот раз опасения оказались неосновательными. Через неделю прибыл из губернии новый градоначальник и превосходством принятых им административных мер заставил забыть всех старых градоначальников, а в том числе и Фердыщенку. Это был Василиск Семенович Бородавкин, с которого, собственно, и начинается золотой век Глупова. Страхи рассеялись, урожаи
пошли за урожаями, комет не появлялось, а денег развелось такое множество, что даже куры не клевали их… Потому что это были ассигнации.
Только впоследствии, когда блаженный Парамоша и юродивенькая Аксиньюшка взяли в руки бразды правления, либеральный мартиролог вновь восприял начало в лице учителя каллиграфии Линкина, доктрина которого, как известно, состояла в том, что"все мы, что человеки, что скоты, — все помрем и все
к чертовой матери
пойдем".
Трудно было дышать в зараженном воздухе; стали опасаться, чтоб
к голоду не присоединилась еще чума, и для предотвращения зла, сейчас же составили комиссию, написали проект об устройстве временной больницы на десять кроватей, нащипали корпии и
послали во все места по рапорту.
Покуда
шли эти толки, помощник градоначальника не дремал. Он тоже вспомнил о Байбакове и немедленно потянул его
к ответу. Некоторое время Байбаков запирался и ничего, кроме «знать не знаю, ведать не ведаю», не отвечал, но когда ему предъявили найденные на столе вещественные доказательства и сверх того пообещали полтинник на водку, то вразумился и, будучи грамотным, дал следующее показание...
Выслушав показание Байбакова, помощник градоначальника сообразил, что ежели однажды допущено, чтобы в Глупове был городничий, имеющий вместо головы простую укладку, то, стало быть, это так и следует. Поэтому он решился выжидать, но в то же время
послал к Винтергальтеру понудительную телеграмму [Изумительно!! — Прим. издателя.] и, заперев градоначальниково тело на ключ, устремил всю свою деятельность на успокоение общественного мнения.
— Намеднись, а когда именно — не упомню, — свидетельствовал Карапузов, — сидел я в кабаке и пил вино, а неподалеку от меня сидел этот самый учитель и тоже пил вино. И, выпивши он того вина довольно, сказал:"Все мы, что человеки, что скоты, — все едино; все помрем и все
к чертовой матери
пойдем!"
И еще скажу: летопись сию преемственно слагали четыре архивариуса: Мишка Тряпичкин, да Мишка Тряпичкин другой, да Митька Смирномордов, да я, смиренный Павлушка, Маслобойников сын. Причем единую имели опаску, дабы не попали наши тетрадки
к г. Бартеневу и дабы не напечатал он их в своем «Архиве». А затем богу
слава и разглагольствию моему конец.
Левин отдал косу Титу и с мужиками, пошедшими
к кафтанам за хлебом, чрез слегка побрызганные дождем ряды длинного скошенного пространства
пошел к лошади. Тут только он понял, что не угадал погоду, и дождь мочил его сено.
Алексей Александрович с испуганным и виноватым выражением остановился и хотел незаметно уйти назад. Но, раздумав, что это было бы недостойно, он опять повернулся и, кашлянув,
пошел к спальне. Голоса замолкли, и он вошел.
На шестой день были назначены губернские выборы. Залы большие и малые были полны дворян в разных мундирах. Многие приехали только
к этому дню. Давно не видавшиеся знакомые, кто из Крыма, кто из Петербурга, кто из-за границы, встречались в залах. У губернского стола, под портретом Государя,
шли прения.
Константин Левин уже отвлекся, стал представлять председателя и Алешку-дурачка; ему казалось, что это всё
идет к делу.
Потом подъехали
к реке, поставили лошадей под березками и
пошли в купальню. Кучер Терентий, привязав
к дереву отмахивающихся от оводов лошадей, лег, приминая траву, в тени березы и курил тютюн, а из купальни доносился до него неумолкавший детский веселый визг.