Неточные совпадения
Этой части города он не знал,
шел наугад, снова повернул в какую-то улицу и наткнулся на
группу рабочих, двое были удобно, головами друг
к другу, положены
к стене, под окна дома, лицо одного — покрыто шапкой: другой, небритый, желтоусый, застывшими глазами смотрел в сизое небо, оно крошилось снегом; на каменной ступени крыльца сидел пожилой человек в серебряных очках, толстая женщина, стоя на коленях, перевязывала ему ногу выше ступни, ступня была в крови, точно в красном носке, человек шевелил пальцами ноги, говоря негромко, неуверенно...
К собору, где служили молебен, Самгин не
пошел, а остановился в городском саду и оттуда посмотрел на площадь; она была точно огромное блюдо, наполненное салатом из овощей, зонтики и платья женщин очень напоминали куски свеклы, моркови, огурцов. Сад был тоже набит людями, образовав тесные
группы, они тревожно ворчали; на одной скамье стоял длинный, лысый чиновник и кричал...
Преобладали хорошо одетые люди, большинство двигалось в сторону адмиралтейства, лишь из боковых улиц выбегали и торопливо
шли к Знаменской площади небольшие
группы молодежи, видимо — мастеровые.
— Подожди, — попросил Самгин, встал и подошел
к окну. Было уже около полуночи, и обычно в этот час на улице, даже и днем тихой, укреплялась невозмутимая, провинциальная тишина. Но в эту ночь двойные рамы окон почти непрерывно пропускали в комнату приглушенные, мягкие звуки движения,
шли группы людей, гудел автомобиль, проехала пожарная команда. Самгина заставил подойти
к окну шум, необычно тяжелый, от него тонко заныли стекла в окнах и даже задребезжала посуда в буфете.
Только мы расстались с судами, как ветер усилился и вдруг оказалось, что наша фок-мачта клонится совсем назад, еще хуже, нежели грот-мачта. Общая тревога; далее
идти было бы опасно: на севере могли встретиться крепкие ветра, и тогда ей несдобровать. Третьего дня она вдруг треснула; поскорей убрали фок. Надо зайти в порт, а куда? В Гонконг всего бы лучше, но это значит прямо в гости
к англичанам. Решили спуститься назад,
к группе островов Бабуян, на островок Камигуин, в порт Пио-Квинто, недалеко от Люсона.
Характер растительности был тот же самый, что и около поста Ольги. Дуб, береза, липа, бархат, тополь, ясень и ива росли то
группами, то в одиночку. Различные кустарники, главным образом, леспедеца, калина и таволга, опутанные виноградом и полевым горошком, делали некоторые места положительно непроходимыми, в особенности если
к ним еще примешивалось чертово дерево.
Идти по таким кустарникам в жаркий день очень трудно. Единственная отрада — ручьи с холодною водою.
Эго ощущение было так сильно и так странно, что мы просто не знали, что с ним делать и куда его пристроить. Целой
группой мы решили снести его
к «чехам», в новооткрытую пивную… Крепкое чешское пиво всем нам казалось горько и отвратительно, но… еще вчера мы не имели права входить сюда и потому
пошли сегодня. Мы сидели за столами, глубокомысленно тянули из кружек и старались подавить невольные гримасы…
— Вот это аристократическая кучка, — говорил Белецкий, указывая папироской на пеструю
группу на углу и улыбаясь. — И моя там, видите, в красном. Это обновка. Что же хороводы не начинаются? — прокричал Белецкий, выглядывая из окна. — Вот погодите, как смеркнется, и мы
пойдем. Потом позовем их
к Устеньке; надо им бал задать.
Юлия Филипповна. Да. Потом меня просвещали замужние подруги… Но больше всех — я обязана мужу. Это он изуродовал мое воображение… он привил мне чувство любопытства
к мужчине. (Смеется. От
группы мужчин отделяется Шалимов и медленно
идет к женщинам.) А я уродую ему жизнь. Есть такая пословица: взявши лычко — отдай ремешок.
Глеб, Ваня и приемыш приближались между тем
к группе, стоявшей на берегу. Увидя отца, Петр и Василий тотчас же сняли шапки, покинули баб и
пошли к нему навстречу.
— Я — поляк, а потому прежде ж всего сын моей родины! — начал он, как бы взвешивая каждое свое слово. — Но всякий ж человек, как бы он ни желал душою
идти по всем новым путям, всюду не поспеет. Вот отчего, как я вам говорил, в Европе все это разделилось на некоторые
группы, на несколько специальностей, и я ж, если позволите мне так назвать себя, принадлежу
к группе именуемых восстановителей народа своего.
— Куда мы
идем! — слышалось в этой другой
группе, —
к чему приближаемся!
Прошла
группа студентов, другая… Я опомнился и
пошел за ними
к огоньку Ивановской дачи… В щели ставень просачивался свет…
Сказался ли это преждевременный прилив нервной силы, перешедшей с годами в способность верно угадывать отношение
к себе впервые встречаемых людей, — но только я очень хорошо чувствовал, что Ганувер думает одинаково с молодой дамой, что Дюрок, Поп и Эстамп отделены от всех, кроме Ганувера, особым, неизвестным мне, настроением и что, с другой стороны, — дама, человек в пенсне и человек в очках ближе друг
к другу, а первая
группа идет отдаленным кругом
к неизвестной цели, делая вид, что остается на месте.
День был холодный, пестрый, по синему, вымороженному зимою небу быстро плыли облака, пятна света и теней купались в ручьях и лужах, то ослепляя глаза ярким блеском, то лаская взгляд бархатной мягкостью. Нарядно одетые девицы павами плыли вниз по улице,
к Волге, шагали через лужи, поднимая подолы юбок и показывая чугунные башмаки. Бежали мальчишки с длинными удилищами на плечах,
шли солидные мужики, искоса оглядывая
группу у нашей лавки, молча приподнимая картузы и войлочные шляпы.
Лодка плавно повернулась и
пошла назад
к гавани, где огни фонарей столпились в разноцветную
группу и видны были стволы мачт.
Петр, Елена и Татьяна стоят все трое плотной
группой пред Бессеменовым, при его словах: «Куда ты можешь
идти?..» — Татьяна отходит в сторону
к столу, где стоит мать.
Они перешли в последнюю залу, перед площадкой. Здесь по стульям сидели
группы дам, простывали от жары хор и большой залы. Разъезд
шел туго. Только половина публики отплыла книзу, другая половина ждала или"делала салон". Всем хотелось говорить. Мужчины перебегали от одной
группы к другой.
А во время такого убедительного разговора он уже волок мужика или бабу, которая ему казалась влиятельнее прочих в
группе, за руку и вводил всех в церковь и подводил их
к столу, где опять была другая чаша с водой, крест, кропило и блюдо, а сам
шел в алтарь и выносил оттуда старенький парчовый воздух и начинал всех обильно кропить водою и отирать этим перепачканным воздухом, приговаривая...
Оставив свечу и осторожно отворив дверь, он
пошел в сад
к группе деревьев, едва освещенных луною.
При этом случае он
посылал Ранееву несколько дорогих
групп Vieux Saxe, доставшихся ему по наследству, с просьбою оставить себе те, которые ему более понравятся, а остальные распределить своим, чья память ему, отсутствующему, так дорога. Расстановка этих
групп и выбор их рассеяли на время хандру старика. Он выбрал себе хорошенькую жницу. На плече ее был серп, за спиной в тростниковой корзине пригожий, улыбающийся ребенок, протягивающий ручонку
к цветку на голове его матери.
— Я сейчас видел графа Вельского, он
шел точно приговоренный
к смерти, — вероятно, вчера опять проигрался… — заметил один из стоявших в
группе молодых людей.
Меж тем как свободно вышедшие христиане
пошли к Адеру, перед вечером из Александрии выступала в том же направлении
к Канопскому гирлу третья
группа путешественников. Эта опять представляла собою совсем не то, что шумный табор ткачей, и шерстобитов, и веселых зрителей с фокусниками, плясунами и цветочницами, и не то, что представляла собою вышедшая вторая кучка приунывших христиан. Теперешняя
группа отличалась важностью: это были знатные лица и их свита.