Неточные совпадения
Надо брать пример с немцев, у них рост социализма
идет нормально, путем отбора лучших
из рабочего
класса и включения их в правящий
класс, — говорил Попов и, шагнув, задел ногой ножку кресла, потом толкнул его коленом и, наконец, взяв за спинку, отставил в сторону.
— Ты что не играешь? — наскакивал на Клима во время перемен Иван Дронов, раскаленный докрасна, сверкающий, счастливый. Он действительно
шел в рядах первых учеников
класса и первых шалунов всей гимназии, казалось, что он торопится сыграть все игры, от которых его оттолкнули Туробоев и Борис Варавка. Возвращаясь
из гимназии с Климом и Дмитрием, он самоуверенно посвистывал, бесцеремонно высмеивая неудачи братьев, но нередко спрашивал Клима...
Он был сыном уфимского скотопромышленника, учился в гимназии, при переходе в седьмой
класс был арестован, сидел несколько месяцев в тюрьме, отец его в это время помер, Кумов прожил некоторое время в Уфе под надзором полиции, затем, вытесненный
из дома мачехой,
пошел бродить по России, побывал на Урале, на Кавказе, жил у духоборов, хотел переселиться с ними в Канаду, но на острове Крите заболел, и его возвратили в Одессу. С юга пешком добрался до Москвы и здесь осел, решив...
— Начал было в гимназии, да
из шестого
класса взял меня отец и определил в правление. Что наша наука! Читать, писать, грамматике, арифметике, а дальше и не пошел-с. Кое-как приспособился к делу, да и перебиваюсь помаленьку. Ваше дело другое-с: вы проходили настоящие науки.
Попав
из сельской школы по своим выдающимся способностям в гимназию, Набатов, содержа себя всё время уроками, кончил курс с золотой медалью, но не
пошел в университет, потому что еще в VII
классе решил, что
пойдет в народ,
из которого вышел, чтобы просвещать своих забытых братьев.
По субботам члены «Русского гимнастического общества»
из дома Редлиха на Страстном бульваре после вечерних
классов имели обычай ходить в ближайшие Сандуновские бани, а я всегда
шел в Палашовские, рядом с номерами «Англия», где я жил.
Этот эпизод как-то сразу ввел меня, новичка, в новое общество на правах его члена. Домой я
шел с гордым сознанием, что я уже настоящий ученик, что меня знает весь
класс и из-за меня совершился даже некоторый важный акт общественного правосудия.
Наутро я
пошел в гимназию, чтобы узнать об участи Кордецкого. У Конахевича — увы! — тоже была переэкзаменовка по другому предмету. Кордецкий срезался первый. Он вышел
из класса и печально пожал мне руку. Выражение его лица было простое и искренне огорченное. Мы вышли
из коридора, и во дворе я все-таки не удержался: вынул конверт.
Разбуженный, он попросился вон
из класса, был жестоко осмеян за это, и на другой день, когда мы,
идя в школу, спустились в овраг на Сенной площади, он, остановясь, сказал...
Слава N-ской иконы гремела далеко, и к ней приходили также негодующие и огорченные православные, преимущественно
из городского
класса.
Вот уже двадцать лет, как вы хвастаетесь, что
идете исполинскими шагами вперед, а некоторые
из вас даже и о каком-то «новом слове» поговаривают — и что же оказывается — что вы беднее, нежели когда-нибудь, что сквернословие более, нежели когда-либо, регулирует ваши отношения к правящим
классам, что Колупаевы держат в плену ваши души, что никто не доверяет вашей солидности, никто не рассчитывает ни на вашу дружбу, ни на вашу неприязнь… ах!
Однажды, перед вечером, когда Александров, в то время кадет четвертого
класса, надел казенное пальто, собираясь
идти из отпуска в корпус, мать дала ему пять копеек на конку до Земляного вала, Марья Ефимовна зашипела и, принявшись теребить на обширной своей груди старинные кружева, заговорила с тяжелой самоуверенностью...
Мей охотно принял рукопись и сказал, что на днях даст ответ. Через несколько дней, опять выходя
из класса, Мей сделал Александрову едва заметный сигнал следовать за собой и,
идя с ним рядом до учительской комнаты, торопливо сказал...
— Беги за ней, может, догонишь, — ответил кабатчик. — Ты думаешь, на море, как в поле на телеге. Теперь, — говорит, — вам надо ждать еще неделю, когда
пойдет другой эмигрантский корабль, а если хотите, то заплатите подороже: скоро
идет большой пароход, и в третьем
классе отправляется немало народу
из Швеции и Дании наниматься в Америке в прислуги. Потому что, говорят, американцы народ свободный и гордый, и прислуги
из них найти трудно. Молодые датчанки и шведки в год-два зарабатывают там хорошее приданое.
Во вторник Передонов постарался пораньше вернуться
из гимназии. Случай ему помог: последний урок его был в
классе, дверь которого выходила в коридор близ того места, где висели часы и бодрствовал трезвонящий в положенные сроки сторож, бравый запасный унтер-офицер. Передонов
послал сторожа в учительскую за классным журналом, а сам переставил часы на четверть часа вперед, — никто этого не заметил.
Вызванным Багговут приказал
идти в фехтовальную залу, которая была так расположена, что мы
из классов могли видеть все там происходившее. И мы видели, что солдаты внесли туда кучу серых шинелей и наших товарищей одели в эти шинели. Затем их вывели на двор, рассадили там с жандармами в заготовленные сани и отправили по полкам.
В это время подошел пассажирский поезд. Он на минуту остановился; темные фигуры вышли на другом конце платформы и
пошли куда-то в темноту вдоль полотна. Поезд двинулся далее. Свет
из окон полз по платформе полосами. Какие-то китайские тени мелькали в окнах, проносились и исчезали.
Из вагонов третьего
класса несся заглушённый шум, обрывки песен, гармония. За поездом осталась полоска отвратительного аммиачного запаха…
Елизавета Николаевна стремглав бросилась на платформу, так что Бегушев едва поспел за нею, и через несколько минут
из вагона первого
класса показался Тюменев, а за ним
шел и граф Хвостиков.
Мне случалось заметить, что простые солдаты вообще принимают физические страдания ближе к сердцу, чем солдаты
из так называемых привилегированных
классов (говорю только о тех, кто
пошел на войну по собственному желанию).
Помолившись за раннею обедней и напившись чаю у Виктора, друзья
шли в свое инженерное училище, в офицерские
классы, где оставались положенное время, а потом уходили домой, скромно трапезовали и все остальное время дня проводили за учебными занятиями, а покончив с ними, читали богословские и религиозные книги, опять-таки отдавая перед многими
из них предпочтение сочинениям митрополита Михаила.
Пришел Грузов, малый лет пятнадцати, с желтым, испитым, арестантским лицом, сидевший в первых двух
классах уже четыре года, — один
из первых силачей возраста. Он, собственно, не
шел, а влачился, не поднимая ног от земли и при каждом шаге падая туловищем то в одну, то в другую сторону, точно плыл или катился на коньках. При этом он поминутно сплевывал сквозь зубы с какой-то особенной кучерской лихостью. Расталкивая кучку плечом, он спросил сиплым басом...
— Я вам, господа, если на то
пошло, расскажу анекдотик
из ихнего привилегированного-то
класса; расскажу про их помещичьи нравы. Тут вам кстати будет и про эту нашу дымку очес, через которую мы на все смотрим, и про деликатность, которою только своим и себе вредим.
Грамматики были еще очень малы;
идя, толкали друг друга и бранились между собою самым тоненьким дискантом; они были все почти в изодранных или запачканных платьях, и карманы их вечно были наполнены всякою дрянью; как то: бабками, свистелками, сделанными
из перышек, недоеденным пирогом, а иногда даже и маленькими воробьенками,
из которых один, вдруг чиликнув среди необыкновенной тишины в
классе, доставлял своему патрону порядочные пали [Пали — семинарское выражение: удар линейкой по рукам.] в обе руки, а иногда и вишневые розги.
— Жиндаррр!!! Жиндаррр!! — кричит кто-то на плацформе таким голосом, каким во время оно, до потопа, кричали голодные мастодонты, ихтиозавры и плезиозавры…
Иду посмотреть, в чем дело…У одного
из вагонов первого
класса стоит господин с кокардой и указывает публике на свои ноги. С несчастного, в то время когда он спал, стащили сапоги и чулки…
— Все-таки не так, как другие на моем месте. Меня не выключат, потому что Maman дала слово отцу беречь меня и я на ее попечении… И притом я ведь считаюсь «парфеткой», а «парфеток» так легко не исключают. Утри свои слезы, Бельская, а тебе, Краснушка, нечего волноваться, и тебе, Кира, тоже, — все будет улажено. Я ведь помню, как за меня пострадала Люда. Теперь моя очередь.
Пойдем со мной к Maman, — кивнула она мне, и мы обе вышли
из класса среди напутствий и пожеланий подруг.
Monsieur Ротье недоумевающе приподнял брови. Крошка
шла одной
из лучших учениц
класса, а сегодняшние ее ответы были
из рук вон плохи.
Вероятно, частая необычайная жажда двух самых отъявленных шалуний навела на некоторое подозрение Пугача. М-lle Арно, однако же, отпустила Бельскую, но, дав ей выйти
из класса, неожиданно встала и
пошла по ее следам. Весь
класс замер от страха.
— Я знаю, что ты не скажешь, кто тебе помогал, но и не станешь больше
посылать в лавку, потому-то теперешнее твое состояние — боязнь погубить других из-за собственной шалости — будет тебе наукой. А чтобы ты помнила хорошенько о твоем поступке, в продолжение целого года ты не будешь записана на красную доску и перейдешь в следующий
класс при среднем поведении. Поняла? Ступай!
— Ну,
слава Богу, отходили, кажется, нашу новенькую, — улыбнулась она, — а то вчера ужас как напугали нас; принесли пластом
из класса — обморок… Скажите, пожалуйста, обморок! в эти-то годы да такие-то обмороки березовой кашей лечить надо…
Он был тогда в шестом
классе и собирался в университет через полтора года. Отцу его, Ивану Прокофьичу, приходилось уж больно жутко от односельчан.
Пошли на него наветы и форменные доносы, из-за которых он, два года спустя, угодил на поселение. Дела тоже приходили в расстройство. Маленькое спичечное заведение отца еле — еле держалось. Надо было искать уроков. От платы он был давно освобожден, как хороший ученик, ни в чем еще не попадавшийся.
Раз
шел из гимназии и вдруг представил себе: что, если бы силач нашего
класса, Тимофеев, вдруг ущемил бы мне нос меж пальцев и так стал бы водить по
классу, на потеху товарищам?
Средний
класс, как вы знаете, составляется
из оседлых, имущественных граждан, а не
из сброда всякой бездомной, наемной вольницы, готовой
идти драться за того, кто приютит ее, получше накормит и, пуще всего, получше напоит горилкой.
«Давай, говорю, ребята, всех обманем, побежим и закричим: отпустил, отпустил!» Так и сделали; все с нашего слова и разбежались
из классов и
пошли гулять и купаться да рыбчонку ловить.