Неточные совпадения
А сам Обломов? Сам Обломов был полным и естественным отражением и выражением того
покоя, довольства и безмятежной тишины. Вглядываясь, вдумываясь
в свой быт и все более и более обживаясь
в нем, он, наконец, решил, что ему некуда больше
идти, нечего искать, что идеал его жизни осуществился, хотя без поэзии, без тех лучей, которыми некогда воображение рисовало ему барское, широкое и беспечное течение жизни
в родной деревне, среди крестьян, дворни.
— Мы
в первый раз видимся, Алексей Федорович, — проговорила она
в упоении, — я захотела узнать ее, увидать ее, я хотела
идти к ней, но она по первому желанию моему пришла сама. Я так и знала, что мы с ней все решим, все! Так сердце предчувствовало… Меня упрашивали оставить этот шаг, но я предчувствовала исход и не ошиблась. Грушенька все разъяснила мне, все
свои намерения; она, как ангел добрый, слетела сюда и принесла
покой и радость…
Он потрясал
в воздухе
своей винтовкой.
В таком возбужденном состоянии я никогда его не видывал.
В глазах Дерсу была видна глубокая вера
в то, что тигр, амба, слышит и понимает его слова. Он был уверен, что тигр или примет вызов, или оставит нас
в покое и уйдет
в другое место. Прождав 5 минут, старик облегченно вздохнул, затем закурил
свою трубку и, взбросив винтовку на плечо, уверенно
пошел дальше по тропинке. Лицо его снова стало равнодушно-сосредоточенным. Он «устыдил» тигра и заставил его удалиться.
Раз я им
в саду встрелся, — так даже поджилки затряслись; однако они ничего, только спросили, как зовут, и
в свои покои за носовым платком
послали.
— Правда, правда, — подхватил Бахарев. —
Пойдут дуть да раздувать и надуют и себе всякие лихие болести, и другим беспокойство. Ох ты, господи! господи! — произнес он, вставая и направляясь к дверям
своего кабинета, — ты ищешь только
покоя, а оне знай истории разводят. И из-за чего, за что девочку разогорчили! — добавил он, входя
в кабинет, и так хлопнул дверью, что
в зале задрожали стены.
На другой день Крапчик, как только заблаговестили к вечерне, ехал уже
в карете шестериком с форейтором и с саженным почти гайдуком на запятках
в загородный Крестовоздвиженский монастырь, где имел
свое пребывание местный архиерей Евгений, аки бы слушать ефимоны; но, увидав, что самого архиерея не было
в церкви, он, не достояв службы,
послал своего гайдука
в покой ко владыке спросить у того, может ли он его принять, и получил ответ, что владыко очень рад его видеть.
После сытного ужина, за которым хозяин не слишком изнурял
свое греховное тело, Юрий, простясь с боярином,
пошел в отведенный ему
покой. Алексей сказал ему, что Кирша ушел со двора и еще не возвращался. Милославский уже ложился спать, как вдруг запорожец вошел
в комнату.
Еще чудесный час
шли они под грозою, а потом
в тишине и
покое прошли густо пахнущий лес, еще подышали сонной коноплею на задворках невидимой деревни и к двум часам ночи были
в становище,
в своей теплой и почти сухой землянке.
Он, бывало, прежде всего зайдет
в конюшню посмотреть, ест ли кобылка сено (у Ивана Ивановича кобылка саврасая, с лысинкой на лбу; хорошая очень лошадка); потом покормит индеек и поросенков из
своих рук и тогда уже
идет в покои, где или делает деревянную посуду (он очень искусно, не хуже токаря, умеет выделывать разные вещи из дерева), или читает книжку, печатанную у Любия Гария и Попова (названия ее Иван Иванович не помнит, потому что девка уже очень давно оторвала верхнюю часть заглавного листка, забавляя дитя), или же отдыхает под навесом.
Игнатий принял братьев
в своих покоях, при чем находился и Чихачев, на племяннице которого был женат Павел Федорович. Они поговорили здесь вкратце потому, что надо было
идти в трапезную к братии. За трапезою
в монастыре разговоры невозможны, но после трапезы до звона к вечерне подробнее поговорили обо всем, что вспомянулось, затем офицеры должны были возвратиться
в лагерь.
Лишь только пан полковник встал, то и весь женский пол поднялся, т. е. с
своих мест; а пан полковник,
в сопровождении батеньки, вышед
в сени, закричал караульным:"А нуте же сурмите, сурмите: вот я
иду!"И разом на сурмах и бубнах отдавали ему честь до тех пор, пока он не возвратился
в покои.
После сего мы вымели от гостюшкиных следков горенку; заменные образа опять на их место за перегородку
в коробья уклали, а оттуда достали
свои настоящие иконы; разместили их по тяблам, как было по-старому, покропили их святою водой; положили начал и
пошли каждый куда ему следовало на ночной
покой, но только бог весть отчего и зачем всем что-то
в ту ночь не спалось, и было как будто жутко и неспокойно.
Сказал и ушел
в свой покой и затворился. Заплакала жена и тоже
пошла к себе.
— Смертью все смирилось, — продолжал Пантелей. — Мир да
покой и вечное поминание!.. Смерть все мирит… Когда Господь повелит грешному телу
идти в гробную тесноту, лежать
в холодке,
в темном уголке, под дерновым одеялом, а вольную душеньку выпустит на
свой Божий простор — престают тогда все счеты с людьми, что вживе остались… Смерть все кроет, Алексеюшка, все…
А Марье Гавриловне с каждым днем хуже да хуже. От еды, от питья ее отвадило, от сна отбило, а думка каждую ночь мокрехонька… Беззаветная, горячая любовь к
своей «сударыне» не дает Тане
покою ни днем, ни ночью. «Перемогу страхи-ужасы, — подумала она, — на себя грех сойму, на
свою голову сворочу силу демонскую, а не дам хилеть да болеть моей милой сударыне.
Пойду в Елфимово — что будет, то и будь».
Пришли
в прихожую старого и давно уже нежилого господского дома. Там помещался другой жандарм, и тоже во всей
своей амуниции. Хвалынцева пропустили
в залу, а солдат почтительно-осторожной, но неуклюже-косолапой походкой на цыпочках
пошел докладывать во внутренние
покои.
Узнав это, она намеревалась завтра же разыскать их, а пока вернулась
в свои нумера на Гончарной улице и, чувствуя сильное утомление с дороги, легла отдохнуть; но какие-то мужчины
в соседней комнате решительно не давали ей
покою; там, очевидно,
шло пьянство, картеж и поминутные споры.
Все ждали беды и всяк,
в свою очередь, был готов на нее, и беда
шла как следует дружным натиском, так что навстречу ей едва успевали отворять ворота. Наехавшие
в тарантасах и телегах должностные лица чуть только оправились
в отведенных им
покоях дома, как тотчас же осведомились о здоровье вдовы. Дворецкий отвечал, что Глафира Васильевна, сильно расстроенная, сейчас только започивала.
— Никогда и ничем я не хвасталась, — холодно и резко говорила она Крошке, старательно заплетавшей
свои белокурые косички. — Никогда! Оправдываться ни перед тобой, ни перед классом не буду. Я не струсила и
шла на паперть одна. Больше я ничего не скажу и прошу меня оставить
в покое!
Она жила теперь на отдельной квартире, но Ляхов не оставлял ее
в покое. Он поджидал ее при выходе из мастерской, подстерегал на улице и требовал, чтоб она снова
шла жить к нему. Однажды он даже ворвался пьяным
в ее квартиру и избил бы Катерину Андреевну насмерть, если бы квартирный хозяин не позвал дворника и не отправил Ляхова
в участок. Катерина Андреевна со страхом покидала
свою квартиру и
в мастерскую ходила каждый раз по разным улицам.
— Мы
идем, мы
идем, мы
идем… Вы
в тепле, вам светло, вам мягко, а мы
идем в мороз,
в метель, по глубокому снегу… Мы не знаем
покоя, не знаем радостей… Мы несем на себе всю тяжесть этой жизни, и
своей, и вашей… У-у-у! Мы
идем, мы
идем, мы
идем…
И будет, вслед гремящей
славыНаправя бодрственно полет,
На запад, юг, восток державы
Своей ширить предел; но нет
Тебе предела ниотколе,
В счастливой ты ликуя доле,
Где ты явишься, там твой трон;
Отечество мое драгое,
На чреслах пояс сил,
в покое,
В окрестность ты даешь закон.
Увидев Нефору, Зенон на мгновенье остановился. Присутствие ее здесь удивило его, но он тотчас же оправился, поднял руку к
своему выколотому глазу, поправил повязку и
пошел безостановочно дальше
в покои, где был епископ. Там Зенон оставался минуту и, снова выйдя на террасу, сказал...
Князь докончил
свою речь уже более живым и веселым тоном, сделал решительный взмах рукою, повернулся и, гораздо повеселев,
пошел в свои внутренние
покои; но, наверно, не за тем, чтобы спешить рассказать о
своем распоряжении
в апартаментах княгини.