Неточные совпадения
— Ведомости о крестьянах, об оброке, о
продаже хлеба, об отдаче огородов… Помнишь ли, сколько за последние года дохода было? По тысяче четыреста двадцати пяти рублей — вот смотри… — Она хотела щелкнуть на счетах. — Ведь ты получал деньги? Последний раз тебе послано было пятьсот пятьдесят рублей ассигнациями: ты тогда писал, чтобы не
посылать. Я и клала
в приказ: там у тебя…
Вино у Каннингама, разумеется, было прекрасное; ему привозили из Европы. Вообще же
в продаже в этих местах, то есть
в Сингапуре, Гонконге и Шанхае, вина никуда не годятся. Херес, мадера и портвейн сильно приправлены алкоголем, заглушающим нежный букет вин Пиренейского полуострова. Да их большею частью возят не оттуда, а с мыса Доброй Надежды. Шампанское
идет из Америки и просто никуда не годится. Это американское шампанское свирепствует на Сандвичевых островах и вот теперь проникло
в Китай.
Сам Ришар свидетельствует, что
в те годы он, как блудный сын
в Евангелии, желал ужасно поесть хоть того месива, которое давали откармливаемым на
продажу свиньям, но ему не давали даже и этого и били, когда он крал у свиней, и так провел он все детство свое и всю юность, до тех пор пока возрос и, укрепившись
в силах,
пошел сам воровать.
— Доход коммерческого предприятия от
продажи товаров, — продолжал Кирсанов, — распадается на три главные части: одна
идет на жалованье рабочим; другая — на остальные расходы предприятия: наем помещения, освещение, материалы для работы; третья остается
в прибыль хозяину.
Супруги едут
в город и делают первые закупки. Муж берет на себя, что нужно для приема гостей; жена занимается исключительно нарядами. Объезжают городских знакомых,
в особенности полковых, и всем напоминают о наступлении зимы. Арсений Потапыч справляется о ценах у настоящих торговцев и убеждается, что хоть он и продешевил на первой
продаже, но немного. Наконец вороха всякой всячины укладываются
в возок, и супруги, веселые и довольные, возвращаются восвояси.
Слава Богу! теперь хоть кого не стыдно принять.
Покуда
шла эта неурядица, Калерия Степановна как-то изловчилась перестроить старое аббатство. Туда и переселилась Милочка, по
продаже Веригина, так как муж решительно отказался принять ее к себе. Вместе с нею перенесли
в аббатство свои штаб-квартиры и паны Туровский, Бандуровский и Мазуровский.
Между тем дела Евгения Михайловича
шли всё хуже и хуже. Магазин был заложен. Торговля не
шла.
В городе открылся другой магазин, а проценты требовали. Надо было занимать опять за проценты. И кончилось тем, что магазин и весь товар был назначен к
продаже. Евгений Михайлович и его жена бросались повсюду и нигде не могли достать тех 400 рублей, которые нужны были, чтобы спасти дело.
Ради них он обязывается урвать от своего куска нечто, считающееся «лишним», и свезти это лишнее на
продажу в город; ради них он лишает семью молока и отпаивает теленка, которого тоже везет
в город; ради них он,
в дождь и стужу,
идет за тридцать — сорок верст
в город пешком с возом «лишнего» сена; ради них его обсчитывает, обмеривает и ругает скверными словами купец или кулак; ради них
в самой деревне его держит
в ежовых рукавицах мироед.
Очевидно, тут речь
идет совсем не об единении, а о том, чтоб сделать из народа орудие известных личных расчетов. А сверх того, может быть, и розничная
продажа играет известную роль. Потому что, сообразите
в самом деле, для чего этим людям вдруг понадобилось это единение? С чего они так внезапно заговорили о нем?
— Так
идите в типографию и вместо этого пошлого анекдота поместите какое-нибудь объявление о
продаже дома и перепечатайте… тысячу номеров, а те сожжем…
Издали еще увидели они старуху, сидевшую с внучком на завалинке. Петра и Василия не было дома: из слов Анны оказалось, что они отправились — один
в Озеро, другой —
в Горы; оба
пошли попытать счастья, не найдут ли рыбака, который откупил бы их место и взял за себя избы. Далее сообщала она, что Петр и Василий после
продажи дома и сдачи места отправятся на жительство
в «рыбацкие слободы», к которым оба уже привыкли и где, по словам их, жизнь привольнее здешней. Старушка следовала за ними.
— Что ж, можно, с нашим великим удовольствием, только бы вот молодцы-то, — промолвил Ермил, прищуривая стеклянные глаза на Гришку и Захара, — было бы, значит, из чего хлопотать… Станете «обмывать копыта» [Всевозможные торговые сделки скрепляются
в простонародье вином или чаем, — чаще, однако ж, вином. Когда дело
идет о
продаже скота, слово «магарыч» заменяется выражением: «обмывать копыта». (Прим. автора.)], меня позовите…
— Мне стыдно говорить об этом. Они выручили деньги от
продажи вина и
послали меня
в город купить хлеба и козьего сыра. А я…
Сначала все пророчили ему скорое и неминуемое разорение; не раз носились слухи о
продаже имения Гаврилы Степаныча с молотка; но годы
шли, обеды, балы, пирушки, концерты следовали друг за другом обычной чередой, новые строения, как грибы, вырастали из земли, а имение Гаврилы Степаныча с молотка все-таки не продавалось, и сам он поживал по-прежнему, даже потолстел
в последнее время.
И он вспоминает про деньги, про лавку, дом, покупки,
продажи и миллионы Мироновых; ему трудно понять, зачем этот человек, которого звали Василием Брехуновым, занимался всем тем, чем он занимался. «Что ж, ведь он не знал,
в чем дело, — думает он про Василья Брехунова. — Не знал, так теперь знаю. Теперь уж без ошибки. Теперь знаю». И опять слышит он зов того, кто уже окликал его. «
Иду,
иду!» — радостно, умиленно говорит всё существо его. И он чувствует, что он свободен, и ничто уж больше не держит его.
— Потом-с, — снова продолжал Бжестовский, — приезжают они сюда. Начинает он пить — день… неделю… месяц… год. Наконец, умирает, — и вдруг она узнает, что доставшееся ей после именьице, и именьице действительно очень хорошее, которое она, можно сказать, кровью своей купила,
идет с молотка до последней нитки
в продажу. Должно ли, спрашиваю я вас, правительство хоть сколько-нибудь вникнуть
в ее ужасное положение?.. Должно или нет?
— Чехвальство чехвальством, — отвечал Яков Иванов, — конечно, и самолюбие они большое имели, но паче того и выгоды свои из того извлекали: примерно так доложить, по губернскому правлению именье теперь
в продажу идет, и госпожа наша хоть бы по дружественному расположению начальников губернии, на какое только оком своим взглянут, то и будет наше.
Возвращаясь, Никифор побывал у Чубалова, там все
шло хорошо, оттоле проехал
в Вихорево, рассказал Дуне все по порядку обо всем, что ни делал он
в низовых местах, и выложил кучу денег, вырученных за
продажу лодок, снастей и бечевы.
Иван Захарыч двигался так же медленно.
В домашней голубоватой тужурке, выбритый и с запахом одеколона, он курил сигару и
шел, не сгибая колен. С самого дня
продажи усадьбы он имел вид человека, чем-то обиженного и с достоинством носящего незаслуженный им крест.
— Меня сейчас все обступили. И горбуля, и братец их… и ловкач таксатор: что, мол, за особа? Не желает ли как-нибудь помешать
продаже?.. Уж не знаю, почему они так вдруг заподозрили. Говорят, по делу приехала, Василия Иваныча увела
в сад, и сначала
в беседке сидели, а потом вниз
пошли. И
в недолгом времени барыня эта прошла цветником
в экипаж…
В большом находятся смущении и просили вас отыскать. Ха-ха!.. А вы
в целости и невредимости находитесь!
Весь доход
в первую очередь
идет на погашение долга писателя товариществу, за печатанье и бумагу, все остальное, за вычетом 15 % комиссионных, целиком получает автор каждый месяц по мере
продажи книги.
Армии стояли на зимних квартирах, изнывали
в безделье.
Шло непрерывное, жестокое пьянство. Солдаты на последние деньги покупали у китайцев местную сивуху — ханьшин.
Продажа крепких напитков
в районе стоянки армий была строго запрещена, китайцев арестовывали, но, конечно, ханьшину было сколько угодно.
На станциях солдаты прямо
шли в зал первого-второго класса, рассаживались за столами, пили у буфета водку.
Продажа водки нижним чинам, сколько я знаю, была запрещена, но буфетчики с торопливою готовностью отпускали солдатам водки, сколько они ни требовали. Иначе дело кончалось плохо: солдаты громили буфет и все кругом разносили вдребезги. Мы проехали целый ряд станций, где уж ничего нельзя было достать: буфеты разгромлены, вся мебель
в зале переломана,
в разбитые окна несет сибирским морозом.
— Самого свежего, сочного сенца задал лошадкам вашим, бояре, и кадушку овса насыпал для них, — сказал вошедший Савелий. — Ишь как измучились сердечные. Одна чья-то уже куда добра, вся
в мыле как посеребрена, пар валом валит от нее, и на месте миг не стоит, взвивается… Холопская уж куда ни
шло, а то еще одна там есть, ни дать, ни взять моя колченогая… Променяйте-ка ее
в Москве на ногайскую, что привели намедни татары целый табун для
продажи… Дайте
в придачу рублей…
Говорят, что железо, которое
пошло в него, стоило целого дома, и потому-то Балдуин, получа его
в наследство, спешил сломать на
продажу.
Сегодня городничий получил от него письмо насчет
продажи хлеба
в имении жены его, и там же
в том письме приписочка о колокольном звоне столь ясная, что и загадывать нечего, кто
шлет; а вдобавок к сему и еще один нумер сей газеты да и
в казенном пакете.
По-прежнему незримый враг наносил удары: то сдох двенадцатипудовый боров, приготовленный для
продажи; то у Насти
пошли по всему телу какие-то лишаи и не поддавались лечению, — но все это выносилось легко, и попадья
в тайниках души даже радовалась: она все еще сомневалась
в своем великом счастье, и все эти неприятности казались ей платою за него.