Неточные совпадения
Но ничего не вышло. Щука опять на яйца села; блины, которыми острог конопатили, арестанты съели; кошели, в которых кашу
варили, сгорели вместе с кашею. А рознь да галденье
пошли пуще прежнего: опять стали взаимно друг у друга земли разорять, жен в плен уводить, над девами ругаться. Нет порядку, да и полно. Попробовали снова головами тяпаться, но и тут ничего не доспели. Тогда надумали искать себе князя.
Элегантный слуга с бакенбардами, неоднократно жаловавшийся своим знакомым на слабость своих нерв, так испугался, увидав лежавшего на полу господина, что оставил его истекать кровью и убежал за помощью. Через час
Варя, жена брата, приехала и с помощью трех явившихся докторов, за которыми она
послала во все стороны и которые приехали в одно время, уложила раненого на постель и осталась у него ходить за ним.
Уж не снятся мне,
Варя, как прежде, райские деревья да горы; а точно меня кто-то обнимает так горячо-горячо, и ведет меня куда-то, и я
иду за ним,
иду…
Та Бочка для вина брана откупщиком,
И настоялась так в два дни она вином,
Что винный дух
пошёл от ней во всём:
Квас, пиво ли
сварят, ну даже и в съестном.
— Знаешь,
Варя, пойдем-ка домой! Иван Петрович с нами — хорошо?
— А я в то утро, как увели вас, взяла корзинку, будто на базар
иду, а сама к Семену Васильичу, к Алексею Семенычу, так и так, — говорю. Они в той же день Танечку отправили в Кострому, узнать — Варя-то цела ли?
Спросил — «нет, мол», и
пошел: «Тебя, говорит, повесить надо, тебя, говорит,
сварить в горячей смоле надо да щипцами калеными рвать; кол осиновый, говорит, в тебя вколотить надо!» А сам так и лезет, так и лезет…
Когда нянька мрачно повторяла слова медведя: «Скрипи, скрипи, нога липовая; я по селам
шел, по деревне
шел, все бабы спят, одна баба не спит, на моей шкуре сидит, мое мясо
варит, мою шерстку прядет» и т. д.; когда медведь входил, наконец, в избу и готовился схватить похитителя своей ноги, ребенок не выдерживал: он с трепетом и визгом бросался на руки к няне; у него брызжут слезы испуга, и вместе хохочет он от радости, что он не в когтях у зверя, а на лежанке, подле няни.
— Что? — повторила она, — молод ты, чтоб знать бабушкины проступки. Уж так и быть, изволь, скажу: тогда откупа
пошли, а я вздумала велеть пиво
варить для людей, водку гнали дома, не много, для гостей и для дворни, а все же запрещено было; мостов не чинила… От меня взятки-то гладки, он и озлобился, видишь! Уж коли кто несчастлив, так, значит, поделом. Проси скорее прощения, а то пропадешь,
пойдет все хуже… и…
Велела одеваться Марфеньке, Верочке и приказала мимоходом Василисе достать парадное столовое белье, старинное серебро и хрусталь к завтраку и обеду. Повару, кроме множества блюд, велела еще
варить шоколад,
послала за конфектами, за шампанским.
Потом мы
пошли к берегу и отворотили один камень. Из-под него выбежало множество мелких крабов. Они бросились врассыпную и проворно спрятались под другие камни. Мы стали ловить их руками и скоро собрали десятка два. Тут же мы нашли еще двух протомоллюсков и около сотни раковин береговичков. После этого мы выбрали место для бивака и развели большой огонь. Протомоллюсков и береговичков мы съели сырыми, а крабов
сварили. Правда, это дало нам немного, но все же первые приступы голода были утолены.
Мимо меня бесшумно пролетела сова, испуганный заяц шарахнулся в кусты, и сова тотчас свернула в его сторону. Я посидел немного на вершине и
пошел назад. Через несколько минут я подходил к юрте. Из отверстия ее в крыше клубами вырывался дым с искрами, из чего я заключил, что мои спутники устроились и
варили ужин.
Проснулся я тогда, когда все были уже на ногах. Бочкарев
варил кабарожье мясо. Когда мы стали собираться, удэгеец тоже оделся и заявил, что
пойдет с нами до Сидатуна.
Я хотел было сделать привал и
варить чай, но Дерсу посоветовал поправить одну седловку и
идти дальше. Он говорил, что где-то недалеко в этих местах есть охотничий балаган. Та м он полагал остановиться биваком. Подумав немного, я согласился.
— И куда такая пропасть выходит говядины? Покупаешь-покупаешь, а как ни спросишь — все нет да нет… Делать нечего, курицу зарежь… Или лучше вот что: щец с солониной
свари, а курица-то пускай походит… Да за говядиной в Мялово сегодня же
пошлите, чтобы пуда два… Ты смотри у меня, старый хрыч. Говядинка-то нынче кусается… четыре рублика (ассигнациями) за пуд… Поберегай, не швыряй зря. Ну, горячее готово; на холодное что?
Любовь Андреевна(целует брата, потом
Варю). Ну,
идите спать… Постарел и ты, Леонид.
Гаев. Сейчас, сейчас. Ты уходи, Фирс. Я уж, так и быть, сам разденусь. Ну, детки, бай-бай… Подробности завтра, а теперь
идите спать. (Целует Аню и
Варю.) Я человек восьмидесятых годов… Не хвалят это время, но все же могу сказать, за убеждения мне доставалось немало в жизни. Недаром меня мужик любит. Мужика надо знать! Надо знать, с какой…
Любовь Андреевна(нежно).
Иди,
иди… Родные мои… (Обнимая Аню и
Варю). Если бы вы обе знали, как я вас люблю. Садитесь рядом, вот так.
Варя.
Пойдем, родная,
пойдем… (Уходит в комнату Ани.)
Слышно, как в передней кто-то быстро
идет по лестнице и вдруг с грохотом падает вниз. Аня и
Варя вскрикивают, но тотчас же слышится смех.
Далеко за садом пастух играет на свирели. Трофимов
идет через сцену и, увидев
Варю и Аню, останавливается.
Варя в пальто и платке, Гаев, Симеонов-Пищик, Лопахин, Дуняша с узлом и зонтиком, прислуга с вещами — все
идут через комнату.
Трофимов.
Варя боится, а вдруг мы полюбим друг друга, и целые дни не отходит от нас. Она своей узкой головой не может понять, что мы выше любви. Обойти то мелкое и призрачное, что мешает быть свободным и счастливым, — вот цель и смысл нашей жизни. Вперед! Мы
идем неудержимо к яркой звезде, которая горит там вдали! Вперед! Не отставай, друзья!
Варя. Ну
слава богу, приехали. Опять ты дома. (Ласкаясь.) Душечка моя приехала! Красавица приехала!
Любовь Андреевна(оживленно). Прекрасно. Мы выйдем… Яша, allez! [
Идите! (фр.)] Я ее позову… (В дверь.)
Варя, оставь все, поди сюда.
Иди! (Уходит с Яшей.)
— Ну, зато, Олеша, на привале, на отдыхе, летним вечером в Жигулях, где-нибудь, под зеленой горой, поразложим, бывалоче, костры — кашицу
варить, да как заведет горевой бурлак сердечную песню, да как вступится, грянет вся артель, — аж мороз по коже дернет, и будто Волга вся быстрей
пойдет, — так бы, чай, конем и встала на дыбы, до самых облаков!
Так и сделалось: вывернулась оглобля дорогой-то, чуть не убило деда с Михайлом да Климом, и задержались они, а как, поправившись, доскакали до церкви — Варя-то с Максимом на паперти стоят, обвенчаны,
слава те, господи!
—
Иду как-то великим постом, ночью, мимо Рудольфова дома; ночь лунная, молосная, вдруг вижу: верхом на крыше, около трубы, сидит черный, нагнул рогатую-то голову над трубой и нюхает, фыркает, большой, лохматый. Нюхает да хвостом по крыше и возит, шаркает. Я перекрестила его: «Да воскреснет бог и расточатся врази его», — говорю. Тут он взвизгнул тихонько и соскользнул кувырком с крыши-то во двор, — расточился! Должно, скоромное
варили Рудольфы в этот день, он и нюхал, радуясь…
— Не вините ее, — поспешно проговорила Марья Дмитриевна, — она ни за что не хотела остаться, но я приказала ей остаться, я посадила ее за ширмы. Она уверяла меня, что это еще больше вас рассердит; я и слушать ее не стала; я лучше ее вас знаю. Примите же из рук моих вашу жену;
идите,
Варя, не бойтесь, припадите к вашему мужу (она дернула ее за руку) — и мое благословение…
Правда, она умела
сварить жирные щи, такие густые, что в них ложка стояла торчком, приготовить огромные, неуклюжие, бесформенные котлеты и довольно быстро освоилась под руководством Лихонина с великим искусством заваривания чая (в семьдесят пять копеек фунт), но дальше этого она не
шла, потому что, вероятно, каждому искусству и для каждого человека есть свои крайние пределы, которых никак не переступишь.
И тут-то этакую гадость гложешь и вдруг вздумаешь: эх, а дома у нас теперь в деревне к празднику уток, мол, и гусей щипят, свиней режут, щи с зашеиной
варят жирные-прежирные, и отец Илья, наш священник, добрый-предобрый старичок, теперь скоро
пойдет он Христа славить, и с ним дьяки, попадьи и дьячихи
идут, и с семинаристами, и все навеселе, а сам отец Илья много пить не может: в господском доме ему дворецкий рюмочку поднесет; в конторе тоже управитель с нянькой вышлет попотчует, отец Илья и раскиснет и ползет к нам на дворню, совсем чуть ножки волочит пьяненький: в первой с краю избе еще как-нибудь рюмочку прососет, а там уж более не может и все под ризой в бутылочку сливает.
Вон Матвей Матвеич вышел из дому, с толстой палкой, в шестом часу вечера, и всякому известно, что он
идет делать вечерний моцион, что у него без того желудок не
варит и что он остановится непременно у окна старого советника, который, также известно, пьет в это время чай.
Утром, в дневной полутьме, на сцене большого провинциального театра
идет репетиция. Анемподистов, антрепренер, он же директор и режиссер, предлагает второй актрисе — Струниной пройти роль
Вари.
— Правда, истинная правда, — отвечал, вздохнув, ротмистр. — Вот мы с лекарем маленькую новость сделали: дали Варнаве мертвого человека
сварить, а и то сколько
пошло из этого вздора! Кстати, дьякон: ты, брат, не забудь, что ты обещал отобрать у Варнавки эти кости!
—
Иди ужинать, Олеся, — позвала она внучку и после минутного колебания прибавила, обращаясь ко мне, — может быть, и вы, господин, с нами откушаете? Милости просим… Только неважные у нас кушанья-то, супов не
варим, а просто крупничок полевой…
И стал мой дядя веселый, речистый:
пошел вспоминать про Брюллова, как тот, уезжая из России, и платье, и белье, и обувь по сю сторону границы бросил; про Нестора Васильевича Кукольника, про Глинку, про актера Соленика и Ивана Ивановича Панаева, как они раз, на Крестовском,
варили такую жженку, что у прислуги от одних паров голова кругом
шла; потом про Аполлона Григорьева со Львом Меем, как эти оба поэта, по вдохновению, одновременно друг к другу навстречу на Невский выходили, и потом презрительно отозвался про нынешних литераторов и художников, которые пить совсем не умеют.
Марья Львовна. Боже мой, это разложение какое-то! Точно трупы загнили…
Идите,
Варя, отсюда!
Басов.
Варя, я распорядился, чтобы Саша накрывала для ужина здесь. (Суслов быстро
идет от своей дачи.) Семен Семенович, мы устроим вам маленькие проводы… Выпьем шипучего! Предлог законный…
Басов (осматривает комнату). Это — пустяки! От прислуги все равно ничего не скроешь… Как у нас пусто! Надо бы,
Варя, прикрыть чем-нибудь эти голые стены… Какие-нибудь рамки… картинки… а то, посмотри, как неуютно!.. Ну, я
пойду. Дай мне лапку… Какая ты холодная со мной, неразговорчивая… отчего, а? И лицо у тебя такое скучное, отчего? Скажи!
Марья Львовна.
Идите и вы ко мне,
Варя,
идите!
Ольга Алексеевна. Боже мой! Когда при мне говорят что-нибудь строгое, обвиняющее… я вся съеживаюсь… точно это про меня говорят, меня осуждают! Как мало в жизни ласкового! Мне пора домой! У тебя хорошо,
Варя… всегда что-нибудь услышишь, вздрогнешь лучшей частью души… Поздно уже, надо
идти домой…
Басов. Ага! М-да! Не роман? Гм! А что же,
Варя? Ну, ну, молчу, не волнуйся! Я
иду ловить окуней и — ничего не видал! Ах да, постой! Ты знаешь, этот Яшка, — вот скотина, а?
Влас (входит, в руках его старый портфель). Вы скучали без меня, мой патрон? Приятно знать это! (Суслову, дурачливо, как бы с угрозой.) Вас ищет какой-то человек, очевидно, только что приехавший. Он ходит по дачам пешком и очень громко спрашивает у всех — где вы живете… (
Идет к сестре.) Здравствуй,
Варя.
Ольга Алексеевна (
идет вслед за Варварой Михайловной).
Варя, послушай, ты не поняла!
Басов (задорно). Но ведь это все знают,
Варя! И ты напрасно так резко… Саша!.. (
Идет в комнаты.)
Ольга Алексеевна. Я, кажется, на всех нагнала тоску? Точно сова ночью… о боже мой! Ну, хорошо, не буду об этом… Зачем же ты ушла,
Варя?
иди ко мне… а то я подумаю, что тебе тяжело со мной.
Басов. Что ж тут особенного? Вот если бы он сказал, что Замыслов напоил купца и обыграл его — это, действительно, скверный жанр!..
Идем, Петр…
Варя, когда придет Влас… ага! вот он… явился!
Басов.
Варя! Какой клев! Изумительно! Доктор, при всей его неспособности, и то — сразу — бац! Вот какого окуня!.. Дядя — трех… (Оглядывается.) Ты знаешь, сейчас
иду сюда, и вдруг — представь себе! Там, около беседки, у сухой сосны, Влас на коленях перед Марьей Львовной! И целует руки!.. Каково? Голубчик мой, скажи ты ему — ведь он же мальчишка! Ведь она ему в матери годится!
— Да порядком поубавилось. Теперь дело
пошло врукопашную: одного-то боярина, что поменьше ростом, с первых разов повалили; да зато другой так наших варом и
варит! а глядя на него, и холопи как приняли нас в ножи, так мы свету божьего невзвидели. Бегите проворней, ребята!
Далеко впереди белели колокольни и избы какой-то деревни; по случаю воскресного дня хохлы сидели дома, пекли и
варили — это видно было по дыму, который
шел изо всех труб и сизой, прозрачной пеленой висел над деревней.