Он как-то удачно продал, помнится, рукопись «Хевери» и потому решился дать праздник не только нам, но и pour les gros bonnets, [для важных особ, для «шишек» (фр.).] то есть
позвал Полевого, Максимовича и прочих.
Пройдя еще далее, Франциск опять
позвал Льва и сказал: «И еще запиши, брат Лев, овечка божия, что если бы мы научились говорить на языках ангельских, если бы узнали течение звезд и если бы нам открылись все клады земли и мы познали бы все тайны жизни птиц, рыб, всех животных, людей, деревьев, камней и вод, — запиши, что и это не было бы радостью совершенной».
Однажды зимой Франциск шел с братом Львом из Перузы к Порционкюлю; было так холодно, что они дрожали от стужи. Франциск
позвал Льва, который шел впереди, и сказал ему: «О брат Лев, дай бог, чтобы наши братья подавали по всей земле пример святой жизни: запиши, однако, что не в этом радость совершенная».
Неточные совпадения
—
Лев Николаевич! —
позвала вдруг Лизавета Прокофьевна, — вот прочти это сейчас, сию же минуту, это прямо до твоего дела касается.
— Да, я потом вас
позову, — сказала Вера и сейчас же вынула из маленького бокового кармана кофточки большую красную розу, подняла немного вверх
левой рукой голову трупа, а правой рукой положила ему под шею цветок.
— Иди ужинать, Олеся, —
позвала она внучку и после минутного колебания прибавила, обращаясь ко мне, — может быть, и вы, господин, с нами откушаете? Милости просим… Только неважные у нас кушанья-то, супов не варим, а просто крупничок
полевой…
Поутру, впрочем, Бегушев смиловался над графом и
позвал его к себе. Хвостиков очень этому обрадовался, и его смущало одно, — что под
левым глазом у него выступил большой синяк; тщетно затирал он его помадой, мелом, пудрой — синяк виднелся.
И, пройдя еще немного, Франциск опять
позвал брата
Льва и сказал ему: «Запиши еще, что если бы мы были такими проповедниками, что обратили бы всех язычников в веру Христа, — запиши, что и в этом не было бы радости совершенной».
— Ты не
позовешь никого, ты объяснишь мне… — в порыве какой-то отчаянной решимости схватил он ее за
левую руку и потянул к себе.
Затем,
позвав брата-прислужника, он приказал ему снять с Николая Павловича мундир, жилет и сапог с
левой ноги, перевязать ногу крепко платком выше колена, завязать глаза и, спустив с
левого плеча рубашку, обнажить грудь. Вывел его, приставя обнаженный меч к груди, из мрачного убежища.