Капитан Петрович при слабом отблеске костра успел разглядеть горящие глаза Иоле, его воодушевленное лицо и молящую улыбку. Неизъяснимое чувство любви, жалости и сознания своего братского долга захватили этого
пожилого офицера. Он понял, чего хотел Иоле, этот молодой орленок, горячий, смелый и отважный, достойный сын своего отца. Он понял, что юноша трепетал при одной мысли о возможности подобраться к неприятельскому судну и в отчаянном бою заставить замолчать австрийские пушки.
Неточные совпадения
На платформе раздалось Боже Царя храни, потом крики: ура! и живио! Один из добровольцев, высокий, очень молодой человек с ввалившеюся грудью, особенно заметно кланялся, махая над головой войлочною шляпой и букетом. За ним высовывались, кланяясь тоже, два
офицера и
пожилой человек с большой бородой в засаленной фуражке.
Обсушившись на постоялом дворе, содержавшемся
пожилой толстой, с необычайной толщины белой шеей женщиной, вдовой, Нехлюдов в чистой горнице, украшенной большим количеством икон и картин, напился чаю и поспешил на этапный двор к
офицеру просить разрешения свидания.
Компания имела человек пятьдесят или больше народа: более двадцати швей, — только шесть не участвовали в прогулке, — три
пожилые женщины, с десяток детей, матери, сестры и братья швей, три молодые человека, женихи: один был подмастерье часовщика, другой — мелкий торговец, и оба эти мало уступали манерами третьему, учителю уездного училища, человек пять других молодых людей, разношерстных званий, между ними даже двое
офицеров, человек восемь университетских и медицинских студентов.
Пожилых лет, небольшой ростом
офицер, с лицом, выражавшим много перенесенных забот, мелких нужд, страха перед начальством, встретил меня со всем радушием мертвящей скуки. Это был один из тех недальних, добродушных служак, тянувший лет двадцать пять свою лямку и затянувшийся, без рассуждений, без повышений, в том роде, как служат старые лошади, полагая, вероятно, что так и надобно на рассвете надеть хомут и что-нибудь тащить.
В зале уже сидел какой-то
офицер, то есть не
офицер, а интендантский чиновник в военной форме,
пожилой, лысый, с ласково бегавшими маслеными глазами.
Злорадствовал и Захар Петрович,
пожилой невзрачный артиллерийский
офицер, выслужившийся из кантонистов и решительно не понимавший службы без порки и без «чистки зубов»; уж он получил серьезное предостережение от капитана, что его спишут с корвета, если он будет бить матросов, и потому Захар Петрович не особенно был расположен к командиру.
Впереди всех, с завитыми кверху à la Вильгельм усами сидел
пожилой полковник, с заметной проседью в гладко причесанных на пробор волосах. Около него вертелось несколько молодых
офицеров. Совсем юный офицерик с безусым лицом писал на конце стола какую-то бумагу.
Пожилой, с седеющими висками
офицер с юношеской легкостью вскочил с походной постели.
Она только что перед тем вышла, уже
пожилой женщиной, по любви за Аврамова, любителя из
офицеров, который и добился места в труппе, и вскоре так жестоко поплатилась за свою запоздалую страсть, разорилась и кончила нищетой: четыре пятых ее жалованья отбирали на покрытие долгов, наделанных ее супругом, который, бросив ее, скрылся в провинцию, где долго играл, женился и сделался даже провинциальной известностью.
— Мой анафема здесь? — послышался вдруг за дверью бабий голос, и в кабак вошла жена Меркулова Аксинья,
пожилая баба с подсученными рукавами и перетянутым животом. — Где он, идол? — окинула она негодующим взором посетителей. — Иди домой, чтоб тебя разорвало, там тебя какой-то
офицер спрашивает!
Фон Раббек, его жена, две
пожилые дамы, какая-то барышня в сиреневом платье и молодой человек с рыжими бачками, оказавшийся младшим сыном Раббека, очень хитро, точно у них ранее была репетиция, разместились среди
офицеров и тотчас же подняли горячий спор, в который не могли не вмешаться гости.
В большой столовой, куда вошли
офицеры, на одном краю длинного стола сидело за чаем с десяток мужчин и дам,
пожилых и молодых. За их стульями, окутанная легким сигарным дымом, темнела группа мужчин; среди нее стоял какой-то худощавый молодой человек с рыжими бачками и, картавя, о чем-то громко говорил по-английски. Из-за группы, сквозь дверь, видна была светлая комната с голубою мебелью.
Но Рымба —
пожилой пухлый
офицер с рябым безволосым, блестевшим от пота, но бледным лицом — уже сам звал Юрия Михайловича...
Когда звуки усердных голосов, перевирая, крича уже «генерала в 3-ю роту», дошли по назначению, требуемый
офицер показался из-за роты и, хотя человек уже
пожилой и не имевший привычки бегать, неловко цепляясь носками, рысью направился к генералу.