Неточные совпадения
— Водки, ты думаешь? А? — спросил Петрицкий, морщась и протирая глава: — А ты выпьешь? Вместе, так выпьем! Вронский, выпьешь? — сказал Петрицкий, вставая и закутываясь
под руками в тигровое
одеяло.
Погасив свечу, он накрылся ситцевым
одеялом и, свернувшись
под ним кренделем, заснул в ту же минуту.
Я высунул нос из-под
одеяла, остановил рукою образок, который продолжал качаться, скинул убитую муху на пол и хотя заспанными, но сердитыми глазами окинул Карла Иваныча.
Я вскочил на четвереньки, живо представляя себе ее личико, закрыл голову
одеялом, подвернул его
под себя со всех сторон и, когда нигде не осталось отверстий, улегся и, ощущая приятную теплоту, погрузился в сладкие мечты и воспоминания.
Накануне погребения, после обеда, мне захотелось спать, и я пошел в комнату Натальи Савишны, рассчитывая поместиться на ее постели, на мягком пуховике,
под теплым стеганым
одеялом. Когда я вошел, Наталья Савишна лежала на своей постели и, должно быть, спала; услыхав шум моих шагов, она приподнялась, откинула шерстяной платок, которым от мух была покрыта ее голова, и, поправляя чепец, уселась на край кровати.
В комнате было темно, он лежал на кровати, закутавшись, как давеча, в
одеяло,
под окном выл ветер.
«Странный человек этот лекарь!» — думала она, лежа в своей великолепной постели, на кружевных подушках,
под легким шелковым
одеялом… Анна Сергеевна наследовала от отца частицу его наклонности к роскоши. Она очень любила своего грешного, но доброго отца, а он обожал ее, дружелюбно шутил с ней, как с ровней, и доверялся ей вполне, советовался с ней. Мать свою она едва помнила.
Через несколько минут он растянулся на диване и замолчал;
одеяло на груди его волнообразно поднималось и опускалось, как земля за окном. Окно то срезало верхушки деревьев, то резало деревья
под корень; взмахивая ветвями, они бежали прочь. Самгин смотрел на крупный, вздернутый нос, на обнаженные зубы Стратонова и представлял его в деревне Тарасовке, пред толпой мужиков. Не поздоровилось бы печнику при встрече с таким барином…
Слезы текли скупо из его глаз, но все-таки он ослеп от них, снял очки и спрятал лицо в
одеяло у ног Варвары. Он впервые плакал после дней детства, и хотя это было постыдно, а — хорошо:
под слезами обнажался человек, каким Самгин не знал себя, и росло новое чувство близости к этой знакомой и незнакомой женщине. Ее горячая рука гладила затылок, шею ему, он слышал прерывистый шепот...
Клим вошел в желтоватый сумрак за ширму, озабоченный только одним желанием: скрыть от Нехаевой, что она разгадана. Но он тотчас же почувствовал, что у него похолодели виски и лоб.
Одеяло было натянуто на постели так гладко, что казалось: тела
под ним нет, а только одна голова лежит на подушке и
под серой полоской лба неестественно блестят глаза.
Высвободив из-под плюшевого
одеяла голую руку, другой рукой Нехаева снова закуталась до подбородка; рука ее была влажно горячая и неприятно легкая; Клим вздрогнул, сжав ее. Но лицо, густо порозовевшее, оттененное распущенными волосами и освещенное улыбкой радости, вдруг показалось Климу незнакомо милым, а горящие глаза вызывали у него и гордость и грусть. За ширмой шелестело и плавало темное облако, скрывая оранжевое пятно огня лампы, лицо девушки изменялось, вспыхивая и угасая.
«Ведь и я бы мог все это… — думалось ему, — ведь я умею, кажется, и писать; писывал, бывало, не то что письма, и помудренее этого! Куда же все это делось? И переехать что за штука? Стоит захотеть! „Другой“ и халата никогда не надевает, — прибавилось еще к характеристике другого; — „другой“… — тут он зевнул… — почти не спит… „другой“ тешится жизнью, везде бывает, все видит, до всего ему дело… А я! я… не „другой“!» — уже с грустью сказал он и впал в глубокую думу. Он даже высвободил голову из-под
одеяла.
Уже Захар глубокомысленно доказывал, что довольно заказать и одну пару сапог, а
под другую подкинуть подметки. Обломов купил
одеяло, шерстяную фуфайку, дорожный несессер, хотел — мешок для провизии, но десять человек сказали, что за границей провизии не возят.
Захар начал закупоривать барина в кабинете; он сначала покрыл его самого и подоткнул
одеяло под него, потом опустил шторы, плотно запер все двери и ушел к себе.
В десять часов мы легли спать; я завернулся с головой в
одеяло и из-под подушки вытянул синенький платочек: я для чего-то опять сходил, час тому назад, за ним в ящик и, только что постлали наши постели, сунул его
под подушку.
Я начал эту пирамиду еще
под детским
одеялом, когда, засыпая, мог плакать и мечтать — о чем? — сам не знаю.
— Вот это Катя, — сказала мать, оправляя с голубыми полосами вязаное
одеяло, из-под которого высовывалась маленькая белая ступня. — Хороша? Ведь ей только два года.
— Доктор, как вы думаете — лучше мне?.. — едва слышно спрашивала больная, слабым движением выпрастывая из-под
одеяла похудевшую белую, как мрамор, руку.
Я отвел ему маленькую комнату, в которой поставил кровать, деревянный стол и два табурета. Последние ему, видимо, совсем были не нужны, так как он предпочитал сидеть на полу или чаще на кровати, поджав
под себя ноги по-турецки. В этом виде он напоминал бурхана из буддийской кумирни. Ложась спать, он по старой привычке поверх сенного тюфяка и ватного
одеяла каждый раз подстилал
под себя козью шкурку.
Тут только я спохватился, что сплю не в лесу, а в фанзе, на кане и
под теплым
одеялом. Со сладостным сознанием я лег опять на свое ложе и
под шум дождя уснул крепким-крепким сном.
Видно было, что ночевавшие собирали всякий рухляк, какой попадался им
под руку, причем у одного из них сгорело
одеяло.
Я попробовал было плотнее завернуться в
одеяло, но ничто не помогло — холод проникал
под каждую складку.
Потом гостю отвели лучшее место на кане и дали 2
одеяла: одно — для подстилки, другое —
под голову, вместо подушки.
На дворе, у девичьего крыльца, проветривались перины, подушки,
одеяла и появились две кровати: одна, двухспальная
под орех, предназначалась для дедушки; другая, попроще, для Настасьи.
— Эй, хлопче! куда же ты, подлец? Поди сюда, поправь мне
одеяло! Эй, хлопче, подмости
под голову сена! да что, коней уже напоили? Еще сена! сюда,
под этот бок! да поправь, подлец, хорошенько
одеяло! Вот так, еще! ох!..
Красавица всю ночь
под своим
одеялом поворачивалась с правого бока на левый, с левого на правый — и не могла заснуть.
Потом и он смолк. Тогда Людвиг опять высунул голову из-под
одеяла и тихо сказал мне...
Одна старушка, каторжная, бывшая некоторое время моею прислугой, восторгалась моими чемоданами, книгами,
одеялом, и потому только, что всё это не сахалинское, а из нашей стороны; когда ко мне приходили в гости священники, она не шла
под благословение и смотрела на них с усмешкой, потому что на Сахалине не могут быть настоящие священники.
Вообще происходило что-то непонятное, странное, и Нюрочка даже поплакала, зарывшись с головой
под свое
одеяло. Отец несколько дней ходил грустный и ни о чем не говорил с ней, а потом опять все пошло по-старому. Нюрочка теперь уже начала учиться, и в ее комнате стоял особенный стол с ее книжками и тетрадками. Занимался с ней по вечерам сам Петр Елисеич, — придет с фабрики, отобедает, отдохнет, напьется чаю и скажет Нюрочке...
Нюрочка смущенно вошла и остановилась у кровати. Вася с трудом выпростал правую руку из-под
одеяла и нерешительно протянул ее гостье.
Таисья спала прямо на голом полу у самой кровати, свернувшись клубочком, а на кровати
под байковым
одеялом лежал совсем большой мужчина.
Из корпуса его увели в квартиру Палача
под руки. Анисье пришлось и раздевать его и укладывать в постель. Страшный самодур, державший в железных тисках целый горный округ, теперь отдавался в ее руки, как грудной младенец, а по суровому лицу катились бессильные слезы. Анисья умелыми, ловкими руками уложила старика в постель, взбила подушки, укрыла
одеялом, а сама все наговаривала ласковым полушепотом, каким убаюкивают малых ребят.
Катря и Домнушка все-таки укутали барышню в большую шаль, ноги покрыли
одеялом, а за спину насовали подушек. Но и это испытание кончилось, — Антип растворил ворота, и экипаж весело покатил на Самосадку. Мелькнула контора, потом фабрика, дальше почерневшие от дыма избушки Пеньковки, высокая зеленая труба медного рудника, прогремел
под колесами деревянный мост через Березайку, а дальше уже начинался бесконечный лес и тронутые первою зеленью лужайки. Дорога от р. Березайки пошла прямо в гору.
Обе женщины молчали, и обеим им было очень тяжело; но няня не умилялась над Лизой и не слыхала горьких слез, которыми до бела света проплакала
под своим
одеялом со всеми и со всем расходящаяся девушка.
Далее, здесь были четыре атласные розовые чехла на подушки с пышнейшими оборками, два великолепно выстеганные атласные
одеяла, вышитая кофта, ночной чепец, маленькие женские туфли, вышитые золотом по масаковому бархату, и мужские туфли, вышитые золотом по черной замше, ковер
под ноги и синий атласный халат на мягкой тафтяной подкладке, тоже с вышивками и с шнурками.
Она привела его в свою комнату, убранную со всей кокетливостью спальни публичного дома средней руки: комод, покрытый вязаной — скатертью, и на нем зеркало, букет бумажных цветов, несколько пустых бонбоньерок, пудреница, выцветшая фотографическая карточка белобрысого молодого человека с гордо-изумленным лицом, несколько визитных карточек; над кроватью, покрытой пикейным розовым
одеялом, вдоль стены прибит ковер с изображением турецкого султана, нежащегося в своем гареме, с кальяном во рту; на стенах еще несколько фотографий франтоватых мужчин лакейского и актерского типа; розовый фонарь, свешивающийся на цепочках с потолка; круглый стол
под ковровой скатертью, три венских стула, эмалированный таз и такой же кувшин в углу на табуретке, за кроватью.
— Принимать порошки! — послышалось из-под
одеяла с тоненьким, как колокольчик, нервическим смехом, прерываемым рыданиями, — очень мне знакомым смехом.
В предместьи Маланья отпирает, и он залезает
под стеганое из кусочков теплое, пропитанное запахом пота
одеяло.
Частный пристав Рогуля выполз на минуту из-под стеганого
одеяла, глянул мутными глазами на улицу, испил кваску, молвил: «Рано!» — и побрел опять на кровать досыпать веселый сон.
Но пота не появлялось; напротив, тело становилось все горячее и горячее, губы запеклись, язык высох и бормотал какие-то несвязные слова. Всю остальную ночь Надежда Владимировна просидела у его постели, смачивая ему губы и язык водою с уксусом. По временам он выбивался из-под
одеяла и пылающею рукою искал ее руку. Мало-помалу невнятное бормотанье превратилось в настоящий бред. Посреди этого бреда появлялись минуты какого-то вымученного просветления. Очевидно, в его голове носились терзающие воспоминания.
Скорчившись, сидит злосчастный пленник
под теплым
одеялом на соломенном одре и, закрывши глаза, дремлет предсмертного дремотой.
Они вошли в офицерскую палату. Марцов лежал навзничь, закинув жилистые обнаженные до локтей руки за голову и с выражением на желтом лице человека, который стиснул зубы, чтобы не кричать от боли. Целая нога была в чулке высунута из-под
одеяла, и видно было, как он на ней судорожно перебирает пальцами.
На железной кровати, стоявшей
под главным ковром, с изображенной на нем амазонкой, лежало плюшевое ярко-красное
одеяло, грязная прорванная кожаная подушка и енотовая шуба; на столе стояло зеркало в серебряной раме, серебряная ужасно грязная щетка, изломанный, набитый масляными волосами роговой гребень, серебряный подсвечник, бутылка ликера с золотым красным огромным ярлыком, золотые часы с изображением Петра I, два золотые перстня, коробочка с какими-то капсюлями, корка хлеба и разбросанные старые карты, и пустые и полные бутылки портера
под кроватью.
Это белокурый, с пухлым и бледным лицом человек. Он лежит навзничь, закинув назад левую руку, в положении, выражающем жестокое страдание. Сухой открытый рот с трудом выпускает хрипящее дыхание; голубые оловянные глаза закачены кверху, и из-под сбившегося
одеяла высунут остаток правой руки, обвернутый бинтами. Тяжелый запах мертвого тела сильнее поражает вас, и пожирающий внутренний жар, проникающий все члены страдальца, проникает как будто и вас.
Вошедшего Виргинского испугался, и только что тот заговорил, вдруг замахал из-под
одеяла руками, умоляя оставить его в покое.
Во второй комнате в углу стояла кровать
под ситцевым
одеялом, принадлежавшая mademoiselle Лебядкиной, сам же капитан, ложась на ночь, валился каждый раз на пол, нередко в чем был.
Глаза ее смотрели широко; одна рука выбилась из-под заячьего
одеяла и застыла в воздухе.
Под чехлом оказалось суконное
одеяло, подшитое холстом, и толстое белье слишком сомнительной чистоты.
Пришла ночь, все люди повалились на койки, спрятавшись
под серые
одеяла, с каждой минутой становилось все тише, только в углу кто-то бормотал...
Саша высунул нос из-под
одеяла и предложил тихонько...