Неточные совпадения
Слезши с лошадей, дамы вошли к княгине; я был взволнован и поскакал
в горы развеять мысли, толпившиеся
в голове моей. Росистый вечер дышал упоительной прохладой. Луна
подымалась из-за темных вершин. Каждый шаг моей некованой лошади глухо раздавался
в молчании ущелий; у водопада я напоил коня, жадно вдохнул
в себя раза два свежий
воздух южной ночи и пустился
в обратный путь. Я ехал через слободку. Огни начинали угасать
в окнах; часовые на валу крепости и казаки на окрестных пикетах протяжно перекликались…
Из травы
подымалась мерными взмахами чайка и роскошно купалась
в синих волнах
воздуха.
Сумрачная ночь близилась к концу.
Воздух начал синеть. Уже можно было разглядеть серое небо, туман
в горах, сонные деревья и потемневшую от росы тропинку. Свет костра потускнел; красные уголья стали блекнуть.
В природе чувствовалось какое-то напряжение; туман
подымался все выше и выше, и наконец пошел чистый и мелкий дождь.
Был тихий вечер. За горами,
в той стороне, где только что спускалось солнце, небо окрасилось
в пурпур. Оттуда выходили лучи, окрашенные во все цвета спектра, начиная от багряного и кончая лиловым. Радужное небесное сияние отражалось
в озерке, как
в зеркале. Какие-то насекомые крутились
в воздухе, порой прикасались к воде, отчего она вздрагивала на мгновение, и тотчас опять
подымались кверху.
Чтобы разогнать толпу, генерал уговаривал Евгения Константиныча выйти на балкон, но и эта крайняя мера не приносила результатов: когда барин показывался,
подымалось тысячеголосое «ура», летели шапки
в воздух, а народ все-таки не расходился по домам.
Знамя показалось высоко над штыками, на фоне густо-синего октябрьского неба. Золотой орел на вершине древка точно плыл
в воздухе, слегка
подымаясь и опускаясь
в такт шагам невидимого знаменщика.
Картузы, словно по условному знаку, то
подымаются козырьками кверху, то книзу, и
в то же время над толпою поднимается рука и взлетает на
воздух грош: там идет орлянка; опять толпа, опять бабы.
Встречу им подвигались отдельные дома, чумазые, окутанные тяжёлыми запахами, вовлекая лошадь и телегу с седоками всё глубже
в свои спутанные сети. На красных и зелёных крышах торчали бородавками трубы, из них
подымался голубой и серый дым. Иные трубы высовывались прямо из земли; уродливо высокие, грязные, они дымили густо и черно. Земля, плотно утоптанная, казалась пропитанной жирным дымом, отовсюду, тиская
воздух, лезли тяжёлые, пугающие звуки, — ухало, гудело, свистело, бранчливо грохало железо…
Одно колесо ухает
в яму, другое на
воздух подымается, чемодан на ноги — бух… потом на бок, потом на другой, потом носом вперед, потом затылком.
…Время от времени за лесом
подымался пронзительный вой ветра; он рвался с каким-то свирепым отчаянием по замирающим полям, гудел
в глубоких колеях проселка, подымал целые тучи листьев и сучьев, носил и крутил их
в воздухе вместе с попадавшимися навстречу галками и, взметнувшись наконец яростным, шипящим вихрем, ударял
в тощую грудь осинника… И мужик прерывал тогда работу. Он опускал топор и обращался к мальчику, сидевшему на осине...
И вдруг кто-то, может быть
воздух, может быть сам он, сказал неторопливо и ясно: «Стелла». Матрос нагнулся, весло раскачивалось
в его руках — теперь он хотел жить, наперекор проливу и рифам. Молнии освещали битву. Аян тщательно, напряженно измерял взглядом маленькое расстояние, сокращавшееся с каждой секундой. Казалось, не он, а риф двигается на него скачками,
подымаясь и опускаясь.
Густой пар
подымался от земли и растений, и душно было
в переливающихся струях
воздуха.
Чорт со своею ношей то совсем припадал к земле, то спять
подымался выше леса, но было видно, что ему никак не справиться. Раза два он коснулся даже воды, и от жида пошли по воде круги, но тотчас же чертяка взмахивал крыльями и взмывал со своею добычей, как чайка, выдернувшая из воды крупную рыбу. Наконец, закатившись двумя или тремя широкими кругами
в воздухе, чорт бессильно шлепнулся на самую середину плотины и растянулся, как неживой… Полузамученный, обмерший жид упал тут же рядом.
Еще до восхождения солнечного Лиза встала, сошла на берег Москвы-реки, села на траве и, подгорюнившись, смотрела на белые туманы, которые волновались
в воздухе и,
подымаясь вверх, оставляли блестящие капли на зеленом покрове натуры.
Действительно, туман совершенно рассеялся,
воздух стал прозрачнее и несколько мягче. На севере из-за гребня холмов, покрытых черною массой лесов, слабо мерцая,
подымались какие-то белесоватые облака, быстро пробегающие по небу. Казалось, кто-то тихо вздыхал среди глубокой холодной ночи, и клубы пара, вылетавшие из гигантской груди, бесшумно проносились по небу от края и до края и затем тихо угасали
в глубокой синеве. Это играло слабое северное сияние.
Катерина подошла к столу, уже не смеясь более и стала убирать книги, бумаги, чернилицу, все, что было на столе, и сложила все на окно. Она дышала скоро, прерывисто, и по временам жадно впивала
в себя
воздух, как будто ей сердце теснило. Тяжело, словно волна прибрежная, опускалась и вновь
подымалась ее полная грудь. Она потупила глаза, и черные, смолистые ресницы, как острые иглы, заблистали на светлых щеках ее…
Солнце задело багряным краем за черту горизонта, когда мы подъехали к логу. Свету было еще достаточно, хотя
в логу залегали уже густые вечерние мóроки. Было прохладно и тихо. «Камень» молчаливо стоял над туманами, и над ним
подымался полный, хотя еще бледный, месяц. Черная тайга, точно заклятая, дремала недвижимо, не шелохнув ни одною веткой. Тишина нарушалась только звоном колокольчика, который гулко носился
в воздухе, отдаваемый эхом ущелья. Сзади слышался такой же звон, только послабее.
С этим вопросом
в уме я опять поравнялся с окном. Мой таинственный собеседник сидел на подоконнике на корточках. Пока я миновал его и пока поворачивался назад, он все
подымался во весь рост, хватая
воздух руками, и всей белой фигурой, выделявшейся на темном фоне окна, изображал приемы человека, который карабкается кверху. Я опять кинул недоумелый взгляд, но затем пришел к безошибочному заключению, что таинственный собеседник, несомненно, намекает на возможность побега.
Сжатый
воздух дрожал от малейшего звука, и, словно великаны, со всех кровель обеих набережных
подымались и неслись вверх по холодному небу столпы дыма, сплетаясь и расплетаясь
в дороге, так что, казалось, новые здания вставали над старыми, новый город складывался
в воздухе…
Таня взяла корешок. Знахарка продолжала сбор трав и рытье кореньев… Тихо и плавно нагибала она стройный стан свой, наклоняясь к земле… Сорвет ли травку, возьмет ли цветочек, выроет ли корень — тихо и величаво поднимает его кверху и очами, горящими огнем восторга, ясно глядит на алую зарю, разливавшуюся по небосклону. Горят ее щеки, высоко
подымается грудь, и вся она дрожит
в священном трепете… Высоко подняв руку и потрясая сорванною травой
в воздухе, восторженно восклицает...