Неточные совпадения
Он бросился ловить ее; но мышь не сбегала с постели, а мелькала зигзагами во все стороны, скользила из-под его
пальцев, перебегала по руке и вдруг юркнула под
подушку; он сбросил
подушку, но в одно мгновение почувствовал, как что-то вскочило ему за пазуху, шоркает по телу, и уже за спиной, под рубашкой.
— Скотина? А ты в какие карты сейчас играл? Я подал тебе колоду, а ты мои спрятал! Ты в поддельные карты играл! Я тебя за поддельные карты в Сибирь могу упрятать, знаешь ты это, потому оно все одно что бумажки поддельные… — И, подойдя к дивану, он засунул
пальцы между спинкой и
подушкой дивана и вытащил оттуда нераспечатанную колоду карт.
Шептала, шептала, да так проворно и словно не по-русски, кончила, вздрогнула, уронила голову на
подушку и
пальцем мне погрозилась.
Еще одна минута — из этих десяти или пятнадцати, на ярко-белой
подушке — закинутая назад с полузакрытыми глазами голова; острая, сладкая полоска зубов. И это все время неотвязно, нелепо, мучительно напоминает мне о чем-то, о чем нельзя, о чем сейчас — не надо. И я все нежнее, все жесточе сжимаю ее — все ярче синие пятна от моих
пальцев…
— Ну что, как вам? — спросила сестра, своими тоненькими, нежными
пальцами, на одном из которых, Володя заметил, было золотое колечко, поднимая его немного плешивую голову и поправляя
подушку. — Вот ваши товарищи пришли вас проведать.
Джемма проворно опустилась на скамейку возле нее и уже не шевельнулась более, только изредка подносила
палец одной руки к губам — другою она поддерживала
подушку за головою матери — и чуть-чуть шикала, искоса посматривая на Санина, когда тот позволял себе малейшее движение.
С помощью Катеньки выучившись нотам и выломав немного свои толстые
пальцы, на что я, впрочем, употребил месяца два такого усердия, что даже за обедом на коленке и в постели на
подушке я работал непокорным безымянным
пальцем, я тотчас же принялся игратьпьесы, и играл их, разумеется, с душой, avec âme, в чем соглашалась и Катенька, но совершенно без такта.
Проходит полгода. В вихре жизненного вальса Вера позабывает своего поклонника и выходит замуж за красивого молодого Васю, но телеграфист не забывает ее. Вот он переодевается трубочистом и, вымазавшись сажей, проникает в будуар княгини Веры. Следы пяти
пальцев и двух губ остались, как видите, повсюду: на коврах, на
подушках, на обоях и даже на паркете.
Имя отца дохнуло на юношу холодом; он вспомнил насмешливые, хищные глаза, брезгливо оттопыренную губу и красные
пальцы пухлых рук. Съёжился и сунул голову под
подушку.
Полчаса пролежала она неподвижно; сквозь ее
пальцы на
подушку лились слезы. Она вдруг приподнялась и села: что-то странное совершалось в ней: лицо ее изменилось, влажные глаза сами собой высохли и заблестели, брови надвинулись, губы сжались. Прошло еще полчаса. Елена в последний раз приникла ухом: не долетит ли до нее знакомый голос? — встала, надела шляпу, перчатки, накинула мантилью на плечи и, незаметно выскользнув из дома, пошла проворными шагами по дороге, ведущей к квартире Берсенева.
Вернувшись домой, Лаптев застал жену в сильном нервном возбуждении. Происшествие с Федором потрясло ее, и она никак не могла успокоиться. Она не плакала, но была очень бледна и металась в постели и цепко хваталась холодными
пальцами за одеяло, за
подушку, за руки мужа. Глаза у нее были большие, испуганные.
«Сердится», — подумал Артамонов, присев на кровать Ильи, тыкая
пальцем в
подушку. — Пустяки слушать не надо.
Она кусала
подушку, прокусила руку свою в кровь (я видел это потом), или, вцепившись
пальцами в свои распутавшиеся косы, так и замирала в усилии, сдерживая дыхание и стискивая зубы.
Он сидел на постели, занимая почти треть ее. Полуодетая Софья лежала на боку, щекою на сложенных ладонях; подогнув одну ногу, другую — голую — она вытянула на колени хозяина и смотрела встречу мне, улыбаясь, странно прозрачным глазом. Хозяин, очевидно, не мешал ей, — половина ее густых волос была заплетена в косу, другая рассыпалась по красной, измятой
подушке. Держа одною рукой маленькую ногу девицы около щиколотки,
пальцами другой хозяин тихонько щелкал по ногтям ее
пальцев, желтым, точно янтарь.
Я глубоко зарылась в
подушки, заткнула
пальцами уши и, обливаясь холодным потом, с сильно бьющимся сердцем, приготовилась к тому страшному и неминуемому, что должно было случиться. Ни
подушки, ни
пальцы в ушах нисколько не мешали мне с поразительной ясностью слышать приближение шагов…
Узнав, что он, наконец, вернулся, она выбежала к нему в лакейскую и, выбранив дураком, буквально одним
пальцем, как рассказывал и Андрюшка, толкнула его в щеку. Сделав это страшное дело, она побежала обратно в спальню и, бросившись на постель, зарылась лицом в
подушки. В этом состоянии нашел ее Павел Семенович и долго не мог успокоить в ней опасения, что она очень больно сделала Андрюшке.
Он лежал на диване, обложенный
подушками, в меховом, беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно-белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями
пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая
пальцами пуговицы на кожаной
подушке, видела только эту
подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор, и которая выказалась во время болезни ее отца.