Неточные совпадения
Он
подходил быстрым шагом
к своей двери студии, и, несмотря на свое волнение, мягкое освещение фигуры Анны, стоявшей в тени подъезда и слушавшей горячо говорившего ей что-то Голенищева и в то же время, очевидно, желавшей оглядеть подходящего
художника, поразило его.
Известно мне, его
художник один здесь полюбил,
к нему ходить стал, да вот этот случай и
подошел!
— Сочинил — Савва Мамонтов, миллионер, железные дороги строил,
художников подкармливал, оперетки писал. Есть такие французы? Нет таких французов. Не может быть, — добавил он сердито. — Это только у нас бывает. У нас, брат Всеволод, каждый рядится… несоответственно своему званию. И — силам. Все ходят в чужих шляпах. И не потому, что чужая — красивее, а… черт знает почему! Вдруг — революционер, а — почему? — Он
подошел к столу, взял бутылку и, наливая вино, пробормотал...
Только
художник представился ему не в изящной блузе, а в испачканном пальто, не с длинными волосами, а гладко остриженный; не нега у него на лице, а мука внутренней работы и беспокойство, усталость. Он вперяет мучительный взгляд в свою картину, то
подходит к ней, то отойдет от нее, задумывается…
В тот день, когда произошла история с дыркой, он
подошел ко мне на ипподроме за советом: записывать ли ему свою лошадь на следующий приз, имеет ли она шансы? На подъезде, после окончания бегов, мы случайно еще раз встретились, и он предложил по случаю дождя довезти меня в своем экипаже до дому. Я отказывался, говоря, что еду на Самотеку, а это ему не по пути, но он уговорил меня и, отпустив кучера, лихо домчал в своем шарабане до Самотеки, где я зашел
к моему старому другу
художнику Павлику Яковлеву.
Николай Матвеич необыкновенно хорошо улыбался, причем его лицо делалось совершенно другим. При колеблющемся неверном освещении то потухавшей, то ярко вспыхивавшей лучины он казался мне каким-то сказочным человеком, каких
художники рисуют в детских книжках. Жаль, что «матерешка» не
подходила к роли жены старого волшебника, а то выходило бы совсем как в сказке.
Все мы
подошли к картону и все остановились в изумлении и восторге. Это был кусок прелестнейшего этюда, приготовленного Истоминым для своей новой картины, о которой уже многие знали и говорили, но которой до сих пор никто не видал, потому что при каждом появлении посетителей, допускавшихся в мастерскую
художника, его мольберт с подмалеванным холстом упорно поворачивался
к стене.
Теперь, когда я уже никогда не
подойду к холсту, я, кажется, могу беспристрастно взглянуть на себя как на
художника.
К такому неприличию, как роды,
художник не побоялся
подойти прямо и открыто.
— Кстати, милый мой… — говорю я ему. — Заезжал вчера ко мне один
художник. Получил он от какого-то князя заказ: написать за две тысячи рублей головку типичной русской красавицы. Просил меня поискать для него натурщицу. Хотел было я направить его
к вашей жене, да постеснялся. А ваша жена как раз бы
подошла! Прелестная головка! Мне чертовски обидно, что эта чудная модель не попадается на глаза
художников! Чертовски обидно!