Неточные совпадения
— Послали в Клин нарочного,
Всю истину доведали, —
Филиппушку спасли.
Елена Александровна
Ко мне его, голубчика,
Сама — дай Бог ей счастие!
За ручку подвела.
Добра была, умна была...
Милон.
Я почту за истинное счастие, если удостоюсь вашего
доброго мнения, ваших
ко мне милостей…
Употреблю все, чтобы помочь вам сделаться тем, чем вы должны быть, чем вам назначила быть ваша
добрая, внутри вас же самих заключенная природа ваша, чтобы не даром была любовь ваша
ко мне, чтобы
я, точно, был кормилец ваш!»
— Auf, Kinder, auf!.. s’ist Zeit. Die Mutter ist schon im Saal, [Вставать, дети, вставать!.. пора. Мать уже в зале (нем.).] — крикнул он
добрым немецким голосом, потом подошел
ко мне, сел у ног и достал из кармана табакерку.
Я притворился, будто сплю. Карл Иваныч сначала понюхал, утер нос, щелкнул пальцами и тогда только принялся за
меня. Он, посмеиваясь, начал щекотать мои пятки. — Nu, nun, Faulenzer! [Ну, ну, лентяй! (нем.).] — говорил он.
— Да… очень! — отвечала она, обратив
ко мне головку, с таким откровенно-добрым выражением, что
я перестал бояться.
— Знаешь, Дунечка, как только
я к утру немного заснула,
мне вдруг приснилась покойница Марфа Петровна… и вся в белом… подошла
ко мне, взяла за руку, а сама головой качает на
меня, и так строго, строго, как будто осуждает… К
добру ли это? Ах, боже мой, Дмитрий Прокофьич, вы еще не знаете: Марфа Петровна умерла!
— Хозяева очень хорошие, очень ласковые, — отвечала Соня, все еще как бы не опомнившись и не сообразившись, — и вся мебель, и все… все хозяйское. И они очень
добрые, и дети тоже
ко мне часто ходят…
«Что это она вчера смотрела так пристально на
меня? — думал Обломов. — Андрей божится, что о чулках и о рубашке еще не говорил, а говорил о дружбе своей
ко мне, о том, как мы росли, учились, — все, что было хорошего, и между тем (и это рассказал), как несчастлив Обломов, как гибнет все
доброе от недостатка участия, деятельности, как слабо мерцает жизнь и как…»
— Вот это другое дело; благодарю вас, благодарю! — торопливо говорил он, скрадывая волнение. — Вы делаете
мне большое
добро, Вера Васильевна.
Я вижу, что дружба ваша
ко мне не пострадала от другого чувства, значит, она сильна. Это большое утешение!
Я буду счастлив и этим… со временем, когда мы успокоимся оба…
— Какой-то сухости, даже злости
ко всему, кроме себя. Брат не рисовался совсем, он даже не сказал
мне. Вы не хотите оценить
доброй услуги.
— И честно, и правильно, если она чувствует
ко мне, что говорит. Она любит
меня, как «человека», как друга: это ее слова, — ценит, конечно, больше, нежели
я стою… Это большое счастье! Это ведь значит, что со временем… полюбила бы — как
доброго мужа…
— Если б
я предвидела, — сказала она глубоко обиженным голосом, — что он впутает
меня в неприятное дело,
я бы отвечала вчера ему иначе. Но он так уверил
меня, да и
я сама до этой минуты была уверена в вашем
добром расположении к нему и
ко мне! Извините, Татьяна Марковна, и поспешите освободить из заключения Марфу Васильевну… Виноват во всем мой: он и должен быть наказан… А теперь прощайте, и опять прошу извинить
меня… Прикажите человеку подавать коляску!..
— Это не так и не оттого. Это оттого, что
я не вижу в нем никакой разницы с другими.
Я не считаю его ни глупее умных, ни злее
добрых.
Я ко всем одинаков, потому что в моих глазах все одинаковы.
— Да, насчет денег. У него сегодня в окружном суде решается их дело, и
я жду князя Сережу, с чем-то он придет. Обещался прямо из суда
ко мне. Вся их судьба; тут шестьдесят или восемьдесят тысяч. Конечно,
я всегда желал
добра и Андрею Петровичу (то есть Версилову), и, кажется, он останется победителем, а князья ни при чем. Закон!
— Друг мой, не претендуй, что она
мне открыла твои секреты, — обратился он
ко мне, — к тому же она с
добрым намерением — просто матери захотелось похвалиться чувствами сына. Но поверь,
я бы и без того угадал, что ты капиталист. Все секреты твои на твоем честном лице написаны. У него «своя идея», Татьяна Павловна,
я вам говорил.
— Если вы говорите, что вы предвидели, что
меня доведут до этого, то со стороны Катерины Николаевны, разумеется, было лишь недоумение… хотя правда и то, что она слишком уж скоро променяла свои
добрые чувства
ко мне на это недоумение…
— Теперь
я пока все-таки мужчина, пятьдесят пять всего, но
я хочу и еще лет двадцать на линии мужчины состоять, так ведь состареюсь — поган стану, не пойдут они
ко мне тогда
доброю волей, ну вот тут-то денежки
мне и понадобятся.
— Вот, батюшка, — продолжал Туман, обращаясь
ко мне, —
добро бы под Москвой, а то здесь на оброк посадил.
— Ну, молодец девка моя Вера, — говорила мужу Марья Алексевна, удивленная таким быстрым оборотом дела: — гляди —
ко, как она забрала молодца-то в руки! А
я думала, думала, не знала, как и ум приложить! думала, много хлопот
мне будет опять его заманить, думала, испорчено все дело, а она, моя голубушка, не портила, а к
доброму концу вела, — знала, как надо поступать. Ну, хитра, нечего сказать.
Добрее, кротче, мягче
я мало встречал людей; совершенно одинокий в России, разлученный со всеми своими, плохо говоривший по-русски, он имел женскую привязанность
ко мне.
Вот этого-то общества, которое съезжалось со всех сторон Москвы и теснились около трибуны, на которой молодой воин науки вел серьезную речь и пророчил былым, этого общества не подозревала Жеребцова. Ольга Александровна была особенно
добра и внимательна
ко мне потому, что
я был первый образчик мира, неизвестного ей; ее удивил мой язык и мои понятия. Она во
мне оценила возникающие всходы другой России, не той, на которую весь свет падал из замерзших окон Зимнего дворца. Спасибо ей и за то!
— Видишь, — сказал Парфений, вставая и потягиваясь, — прыткий какой, тебе все еще мало Перми-то, не укатали крутые горы. Что,
я разве говорю, что запрещаю? Венчайся себе, пожалуй, противузаконного ничего нет; но лучше бы было семейно да кротко. Пришлите-ка
ко мне вашего попа, уломаю его как-нибудь; ну, только одно помните: без документов со стороны невесты и не пробуйте. Так «ни тюрьма, ни ссылка» — ишь какие нынче, подумаешь, люди стали! Ну, господь с вами, в
добрый час, а с княгиней-то вы
меня поссорите.
«Вот оно! И все
добрые так говорят! все
ко мне льнут! Может, и графские мужички по секрету загадывают: „Ах, хорошо, кабы Анна Павловна нас купила! все бы у нас пошло тогда по-хорошему!“ Ну, нет, дружки, погодите! Дайте Анне Павловне прежде с силами собраться! Вот ежели соберется она с силами…»
Я сказал как-то m me de M., очаровательной женщине, красивой, умной, культурной,
доброй и очень дружественной
ко мне, но избалованной привилегированным положением и довольством, что нужно приучаться жить в катастрофе.
Расступитеся, люди
добрые, Дайте-ко
мне путь-дороженьку, Что на все на четыре стороны!
Мы во многом не согласимся с Устенькой, за многое она отнесется
ко мне критически, может быть, даже строго осудит, но
я понимаю ее теперешнее настроение, хорошее, светлое,
доброе…
После вышел рыбак старенький,
Поклонился во все стороны,
Молвил слово решенное:
— А вы дайте-ко, люди
добрые,
В праву руку
мне булатный нож,
Я воскину его до неба,
Пусть падет, чья вина — найдет!
— Вот и в вашем доме, — продолжал он, — матушка ваша, конечно,
ко мне благоволит — она такая
добрая; вы… впрочем,
я не знаю вашего мнения обо
мне; зато ваша тетушка просто
меня терпеть не может.
Я ее тоже, должно быть, обидел каким-нибудь необдуманным, глупым словом. Ведь она
меня не любит, не правда ли?
— Не подходи ты
ко мне близко-то, Тарас… — причитала Устинья Марковна. — Не до новостей нам… Как увидела тебя в окошко-то, точно у
меня что оборвалось в середке. До смерти
я тебя боюсь… С
добром ты к нам не приходишь.
В августе был у
меня Яков Дмитриевич; объезжая округ, он из Перми завернул
ко мне и погостил четыре дня. Вполне наш. Это был праздник —
добрый человек, неизменно привязанный к нам по старине. Велел очень кланяться тебе и брату. Он очень жалеет, что не мог быть у вас за Байкалом до выезда из Иркутска. Теперь его постоянное жительство в Омске. Сашенька здорова, но все же опасаются нервических ее припадков.
Кайданов взял его за ухо и тихонько сказал ему: «Не советую вам, Пушкин, заниматься такой поэзией, особенно кому-нибудь сообщать ее. И вы, Пущин, не давайте волю язычку», — прибавил он, обратясь
ко мне. Хорошо, что на этот раз подвернулся нам
добрый Иван Кузьмич, а не другой кто-нибудь.
Брат Петр на Кавказе; поехал по собственному желанию на год в экспедицию. Недавно писал
ко мне из Прочного Окопа, где приняли его Нарышкины с необыкновенною дружбою:
добрый Мишель чуть не задушил его, услышав голос, напоминающий
меня. Теперь они все в горах, брат в отряде у Засса…
Благодарю за
добрые ваши советы: будьте уверены, что самая подвижностьмоего характера не помешает
мне ими воспользоваться с признательностью за вашу дружбу
ко мне…
Тут просто действует провидение, и
я только должен благодарить бога и
добрую женщину. Теперь подготовляю, что нужно для дороги, и с полной уверенностью провожу Аннушку. Может быть, бог даст, и сам когда-нибудь ее увижу за Уралом… Жаль, что
я не могу тебе послать теперь письма Дороховой, — впрочем, если Мария Николаевна поедет с Аннушкой, то
я тебе с нею их перешлю, но только с тем непременным условием, чтобы ты
мне их возвратил. Это мое богатство. Не знаю, за что эта
добрая женщина с такою дружбою
ко мне…
Как снег на голову, явился сейчас
ко мне Завьялов и просит письма к вам, почтенные и
добрые друзья мои…
Eudoxie, ты
добра и,
я уверен, готова на всякое пожертвование для [
меня], но прошу тебя не ехать
ко мне, ибо мы будем все вместе, и вряд ли позволят сестре следовать за братом, ибо, говорят, Чернышевой это отказано. [А. Г. Чернышева все-таки поехала в Сибирь к мужу Н. М. Муравьеву и брату З. Г. Чернышеву.] Разлука сердец не разлучит.
Вслед за Басаргиным явился
ко мне Ивашев, потащил к себе: Камилла Петровна необыкновенно
добра и встретила
меня как брата…
Не заключайте, пожалуйста, из этого ворчанья, чтобы
я когда-нибудь был спартанцем, каким-нибудь Катоном, — далеко от всего этого: всегда шалил, дурил и кутил с
добрым товарищем. Пушкин сам увековечил это стихами
ко мне; но при всей моей готовности к разгулу с ним хотелось, чтобы он не переступал некоторых границ и не профанировал себя, если можно так выразиться, сближением с людьми, которые, по их положению в свете, могли волею и неволею набрасывать на него некоторого рода тень.
Хотявы
ко мне не пишете,
добрый мой Иван Дмитриевич, но
я не хочу так долго молчать с вами.
Вчера вечером явился
ко мне новоторжский купчик 3-й гильдии Ваня Пущин и привез
мне,
добрый друг Матвей Иванович, ваш листок от пятницы. Так давно на слыхал вашего голоса…
— Начиная от сегодня, заведение перешло законным порядком от нашей
доброй и почтенной Анны Марковны
ко мне, Эмме Эдуардовне Тицнер.
Его
доброе расположение
ко мне впоследствии росло с годами, и когда
я был уже гимназистом, то он очень любил
меня.
Часа через два после обеда приходил
ко мне наш
добрый друг, доктор Андрей Юрьич (Авенариус).
-Jérôme, заметив, должно быть, мои проделки, подошел
ко мне и, нахмурив брови (чего
я терпеть не мог), сказал, что
я, кажется, не к
добру развеселился и что ежели
я не буду скромнее, то, несмотря на праздник, он заставит
меня раскаяться.
— Что муж-то?.. Он
добрый; пьяный только… Пишет, вон, к Есперу Иванычу: «Дяденька, Клеопаша опять
ко мне приехала;
я ей все простил, потому что сам неправ против нее был», — проговорила Анна Гавриловна: она все еще продолжала сердиться на Фатееву за дочь.
Это он
мне только в
добрые свои минуты позволяет говорить себе: ты, — прервал он, обращаясь
ко мне, — ей-богу, в иное время запрещает!
— Не извольте, сударыня, беспокоиться: со
мной этого случиться не может.
Я себя очень довольно понимаю. Рюмка перед обедом, рюмка перед ужином — для желудка сварения-с…
Я вот и табак прежде, от скуки, нюхал, — обратился он
ко мне, — да, вижу,
доброй соседушке не нравится (Машенька заалелась) — и оставил-с!
Отец мой каждый день выезжал верхом; у него была славная рыже-чалая английская лошадь, с длинной тонкой шеей и длинными ногами, неутомимая и злая. Ее звали Электрик. Кроме отца, на ней никто ездить не мог. Однажды он пришел
ко мне в
добром расположении духа, чего с ним давно не бывало; он собирался выехать и уже надел шпоры.
Я стал просить его взять
меня с собою.
— Бог! Зачем ты отвернулся от
меня?
Я — маленький,
я — слабый,
я — песчинка, что
я сделал тебе дурного, Бог? Ты ведь все можешь, ты
добрый, ты все видишь, — зачем же ты несправедлив
ко мне, Бог?
— Ваше благородие! — обратился
ко мне Половников, когда полицейский вышел, — другие господа бывают
добрые…