Неточные совпадения
Свершилась казнь. Народ беспечный
Идет, рассыпавшись, домой
И про свои работы вечны
Уже толкует меж собой.
Пустеет поле понемногу.
Тогда чрез пеструю дорогу
Перебежали две жены.
Утомлены, запылены,
Они, казалось, к месту казни
Спешили, полные боязни.
«Уж поздно», — кто-то им сказал
И в поле перстом указал.
Там роковой намост ломали,
Молился в черных ризах поп,
И на
телегу подымалиДва казака дубовый гроб.
Одного только шатающегося длинного старика в ножных кандалах офицер пустил на подводу, и Нехлюдов видел, как этот старик, сняв свою блинообразную шапку, крестился, направляясь к подводам, и кок потом долго не мог влезть от кандалов, мешавших
поднять слабую старческую закованную ногу, и как сидевшая уже на
телеге баба помогла ему, втащив его за руку.
Мертвеца, так же как и первого,
подняли с
телеги городовые и понесли в приемный покой. Нехлюдов, как загипнотизированный, пошел за ними.
Я
поднял голову… точно, они: и
телега их, и лошади. На пороге питейного заведения внезапно показался знакомый великан в полушубке.
В улицах, образованных
телегами, толпились люди всякого звания, возраста и вида: барышники, в синих кафтанах и высоких шапках, лукаво высматривали и выжидали покупщиков; лупоглазые, кудрявые цыгане метались взад и вперед, как угорелые, глядели лошадям в зубы,
поднимали им ноги и хвосты, кричали, бранились, служили посредниками, метали жребий или увивались около какого-нибудь ремонтера в фуражке и военной шинели с бобром.
Федя, не без удовольствия,
поднял на воздух принужденно улыбавшуюся собаку и положил ее на дно
телеги.
Я слез и постоял некоторое время на дороге, смутно предаваясь чувству неприятного недоумения. Правое колесо почти совершенно подвернулось под
телегу и, казалось, с немым отчаянием
поднимало кверху свою ступицу.
Она была, очевидно, очень тяжелая, так как, когда ее стали
подымать,
телега трещала, а люди кряхтели и глубоко дышали.
Будьте опрятны в одежде вашей; тело содержите в чистоте; ибо чистота служит ко здравию, а неопрятность и смрадность тела нередко отверзает неприметную стезю к гнусным порокам. Но не будьте и в сем неумеренны. Не гнушайтесь пособить,
поднимая погрязшую во рве
телегу, и тем облегчить упадшего; вымараете руки, ноги и тело, но просветите сердце. Ходите в хижины уничижения; утешайте томящегося нищетою; вкусите его брашна, и сердце ваше усладится, дав отраду скорбящему.
Лиза вметала другую кость и опять
подняла голову. Далеко-далеко за меревским садом по дороге завиднелась какая-то точка. Лиза опять поработала и опять взглянула на эту точку. Точка разрасталась во что-то вроде экипажа. Видна стала городская, затяжная дуга, и что-то белелось; очевидно, это была не крестьянская
телега. Еще несколько минут, и все это скрылось за меревским садом, но зато вскоре выкатилось на спуск в форме дрожек, на которых сидела дама в белом кашемировом бурнусе и соломенной шляпке.
Вдруг где-то вдалеке загрохотала
телега. Тогда оба торопливо
подняли стаканы, стукнулись ими и одновременно выпили.
Подкова на дороге валяется — он ее за пазуху спрячет (найденная подкова предвещает счастие); бумажку кто-нибудь обронил, окурок папироски — он и их
поднимет; даже клочок навоза кинет в
телегу и привезет домой.
То и дело видишь во время работы, как
поднимают на берегу людей и замертво тащат их в больницу, а по ночам подъезжают к берегу
телеги с трупами, которые перегружают при свете луны в большие лодки и отвозят через Волгу зарывать в песках на той стороне или на острове.
То проезжала
телега,
поднимая пыль, и позади бежала непроданная лошадь, и точно была рада, что ее не продали, то вели за рога корову, которая упрямилась, то опять
телега, а в ней пьяные мужики, свесив ноги.
— Где? Друг ты мой любезный! — закричал Алеха, тот самый рекрут, которого купил Дутлов, и, усталыми ногами падая наперед и
подымая над головою штоф водки, подвинулся к
телеге.
За неимением места в самой деревне, выросли отдельные таборы в окрестностях, что делалось очень просто: поставят несколько
телег рядом,
подымут оглобли, накроют их попонами — вот и жилье.
Из окна виден был двор полицейского правления, убранный истоптанною желтою травою, среди двора стояли,
подняв оглобли к небу, пожарные
телеги с бочками и баграми. В открытых дверях конюшен покачивали головами лошади. Одна из них, серая и костлявая, все время вздергивала губу вверх, точно усмехалась усталой усмешкой. Над глазами у нее были глубокие ямы, на левой передней ноге — черный бинт, было в ней что-то вдовье и лицемерное.
Болдухины написали самое ласковое письмо к Солобуевым, просили камердинера на словах передать их радость дорогим гостям, буфетчик поднес ему третью рюмку сладкой водки, — и опять зазвенел колокольчик, застукала
телега,
подняв за собою пыль вдоль длинной болдухинской улицы, и уехал бойкий камердинер.
Герасим на
телеге принимает, я глубоко всаживаю деревянную двурогую вилку в сноп под самым свяслом, натужившись,
поднимаю сноп на воздух, — тяжелые у нас вяжут снопы! — и он, метнув в воздухе хвостом, падает в руки Герасиму, обдав его зерном.
— Они шли… — говорил он, торопясь и захлебываясь, указывая пальцем на умирающего попку, — они шли, значит, а она… то есть кошка, значит, как шастнет из-за угла-то… Ну, я и того… камнем… А она… задави ее
телега, как хватит… да бегом, да бегом… А у них уж, глядишь, и глазки закатились и головка на сторону… Известно, кошка… ни кто другой… Ну, тут я опять камнем… Ей в ногу угодил… На трех лапах ушла, а их бросила поперек дорожки… Мы и
подняли, значит…