Неточные совпадения
Сам с своими козаками производил над ними расправу и положил себе правилом, что в трех случаях всегда следует взяться за
саблю, именно: когда комиссары [Комиссары — польские сборщики податей.] не уважили в чем старшин и стояли пред ними в шапках, когда поглумились над православием и не почтили предковского закона и, наконец, когда враги были бусурманы и турки, против которых он считал во всяком случае позволительным
поднять оружие во славу христианства.
— Постой, — сказал он, отирая руку о колено, — погоди! Как же это? Должен был трубить горнист. Я — сам солдат! Я — знаю порядок. Горнист должен был сигнал дать, по закону, — сволочь! — Громко всхлипнув, он матерно выругался. — Василья Мироныча изрубили, — а? Он жену
поднимал, тут его
саблей…
— Шш! — зашипел Лютов, передвинув
саблю за спину, где она повисла, точно хвост. Он стиснул зубы, на лице его вздулись костяные желваки, пот блестел на виске, и левая нога вздрагивала под кафтаном. За ним стоял полосатый арлекин, детски положив подбородок на плечо Лютова,
подняв руку выше головы, сжимая и разжимая пальцы.
Наконец председатель кончил свою речь и, грациозным движением головы
подняв вопросный лист, передал его подошедшему к нему старшине. Присяжные встали, радуясь тому, что можно уйти, и, не зная, что делать с своими руками, точно стыдясь чего-то, один за другим пошли в совещательную комнату. Только что затворилась за ними дверь, жандарм подошел к этой двери и, выхватив
саблю из ножен и положив ее на плечо, стал у двери. Судьи поднялись и ушли. Подсудимых тоже вывели.
Когда я, придя домой, вбежал к нахлебнику и стал рассказывать ему — он бросил работу и остановился предо мной,
подняв длинный напильник, как
саблю, глядя на меня из-под очков пристально и строго, а потом вдруг прервал меня, говоря необычно внушительно...
«Кто знает, — думал старый гарибальдиец, — ведь бороться можно не только копьем и
саблей. Быть может, несправедливо обиженный судьбою
подымет со временем доступное ему оружие в защиту других, обездоленных жизнью, и тогда я не даром проживу на свете, изувеченный старый солдат…»
— Ра-азойтись! — тонким голосом кричал маленький офицерик, размахивая белой
саблей. Ноги он
поднимал высоко и, не сгибая в коленях, задорно стукал подошвами о землю. В глаза матери бросились его ярко начищенные сапоги.
Вдруг чьи-то шаги послышались впереди его. Он быстро разогнулся,
поднял голову и, бодро побрякивая
саблей, пошел уже не такими скорыми шагами, как прежде. Он не узнавал себя. Когда он сошелся с встретившимся ему саперным офицером и матросом, и первый крикнул ему: «ложитесь!» указывая на светлую точку бомбы, которая, светлее и светлее, быстрее и быстрее приближаясь, шлепнулась около траншеи, он только немного и невольно, под влиянием испуганного крика, нагнул голову и пошел дальше.
— Нет! нам некогда с тобой растабарывать: кайся проворней в грехах, или… так и быть!.. В последний раз, — примолвил Кирша,
подняв свою
саблю, — говори сейчас, сколько у тебя товарищей?
Подняли занавес. Ханов вышел с фельдфебельской
саблей в руках и, помахивая ею, начал монолог...
Однако, опомнившись немного, я тотчас же весь дом на ноги
поднял; велел всем вооружиться, сам взял
саблю и револьвер.
Как только адъютант сказал это, старый усатый офицер с счастливым лицом и блестящими глазами,
подняв кверху
саблю, прокричал: «виват»! и, скомандовав уланам итти за собой, дал шпоры лошади и подскакал к реке.