Неточные совпадения
Грушницкий стал против меня и по данному знаку начал
поднимать пистолет.
Колени его дрожали. Он целил мне прямо в лоб…
Татьяна в лес; медведь за нею;
Снег рыхлый по
колено ей;
То длинный сук ее за шею
Зацепит вдруг, то из ушей
Златые серьги вырвет силой;
То в хрупком снеге с ножки милой
Увязнет мокрый башмачок;
То выронит она платок;
Поднять ей некогда; боится,
Медведя слышит за собой,
И даже трепетной рукой
Одежды край
поднять стыдится;
Она бежит, он всё вослед,
И сил уже бежать ей нет.
В дальнем углу залы, почти спрятавшись за отворенной дверью буфета, стояла на
коленях сгорбленная седая старушка. Соединив руки и
подняв глаза к небу, она не плакала, но молилась. Душа ее стремилась к богу, она просила его соединить ее с тою, кого она любила больше всего на свете, и твердо надеялась, что это будет скоро.
Выговорив самое главное, девушка повернула голову, робко посмотрев на старика. Лонгрен сидел понурясь, сцепив пальцы рук между
колен, на которые оперся локтями. Чувствуя взгляд, он
поднял голову и вздохнул. Поборов тяжелое настроение, девушка подбежала к нему, устроилась сидеть рядом и, продев свою легкую руку под кожаный рукав его куртки, смеясь и заглядывая отцу снизу в лицо, продолжала с деланым оживлением...
Самгин видел, как отскакивали куски льда, обнажая остов баррикады, как двое пожарных, отломив спинку дивана, начали вырывать из нее мочальную набивку, бросая комки ее третьему, а он, стоя на
коленях, зажигал спички о рукав куртки; спички гасли, но вот одна из них расцвела, пожарный сунул ее в мочало, и быстро, кудряво побежали во все стороны хитренькие огоньки, исчезли и вдруг собрались в красный султан; тогда один пожарный
поднял над огнем бочку, вытряхнул из нее солому, щепки; густо заклубился серый дым, — пожарный поставил в него бочку, дым стал более густ, и затем из бочки взметнулось густо-красное пламя.
Ему протянули несколько шапок, он взял две из них, положил их на голову себе близко ко лбу и, придерживая рукой, припал на
колено. Пятеро мужиков,
подняв с земли небольшой колокол, накрыли им голову кузнеца так, что края легли ему на шапки и на плечи, куда баба положила свернутый передник. Кузнец закачался, отрывая
колено от земли, встал и тихо, широкими шагами пошел ко входу на колокольню, пятеро мужиков провожали его, идя попарно.
«Мама, а я еще не сплю», — но вдруг Томилин, запнувшись за что-то, упал на
колени,
поднял руки, потряс ими, как бы угрожая, зарычал и охватил ноги матери. Она покачнулась, оттолкнула мохнатую голову и быстро пошла прочь, разрывая шарф. Учитель, тяжело перевалясь с
колен на корточки, встал, вцепился в свои жесткие волосы, приглаживая их, и шагнул вслед за мамой, размахивая рукою. Тут Клим испуганно позвал...
— Постой, — сказал он, отирая руку о
колено, — погоди! Как же это? Должен был трубить горнист. Я — сам солдат! Я — знаю порядок. Горнист должен был сигнал дать, по закону, — сволочь! — Громко всхлипнув, он матерно выругался. — Василья Мироныча изрубили, — а? Он жену
поднимал, тут его саблей…
Он играл ножом для разрезывания книг, капризно изогнутой пластинкой бронзы с позолоченной головою бородатого сатира на месте ручки. Нож выскользнул из рук его и упал к ногам девушки; наклонясь, чтоб
поднять его, Клим неловко покачнулся вместе со стулом и, пытаясь удержаться, схватил руку Нехаевой, девушка вырвала руку, лишенный опоры Клим припал на
колено. Он плохо помнил, как разыгралось все дальнейшее, помнил только горячие ладони на своих щеках, сухой и быстрый поцелуй в губы и торопливый шепот...
Жандарм тяжело
поднял руку, отдавая честь, и пошел прочь, покачиваясь, обер тоже отправился за ним, а поручик, схватив Самгина за руку, втащил его в купе, толкнул на диван и, закрыв дверь, похохатывая, сел против Клима —
колено в
колено.
Пред ним, одна за другой, мелькали, точно падая куда-то, полузабытые картины: полиция загоняет московских студентов в манеж, мужики и бабы срывают замок с двери хлебного «магазина», вот
поднимают колокол на колокольню; криками ура встречают голубовато-серого царя тысячи обывателей Москвы, так же встречают его в Нижнем Новгороде, тысяча людей всех сословий стоит на
коленях пред Зимним дворцом, поет «Боже, царя храни», кричит ура.
Царь, маленький, меньше губернатора, голубовато-серый, мягко подскакивал на краешке сидения экипажа, одной рукой упирался в
колено, а другую механически
поднимал к фуражке, равномерно кивал головой направо, налево и улыбался, глядя в бесчисленные кругло открытые, зубастые рты, в красные от натуги лица. Он был очень молодой, чистенький, с красивым, мягким лицом, а улыбался — виновато.
Он встал на
колени,
поднял круглое, веселое сероглазое лицо, украшенное редко рассеянным по щекам золотистым волосом, и — разрешил...
Ложка упала, Самгин наклонился
поднять ее и увидал под столом ноги Марины, голые до
колен. Безбедов подошел к роялю, открыл футляр гитары и объявил...
— Угнетающее впечатление оставил у меня крестьянский бунт. Это уж большевизм эсеров.
Подняли несколько десятков тысяч мужиков, чтоб поставить их на
колени. А наши демагоги, боюсь, рабочих на
колени поставят. Мы вот спорим, а тут какой-то тюремный поп действует. Плохо, брат…
Люди слушали Маракуева подаваясь, подтягиваясь к нему; белобрысый юноша сидел открыв рот, и в светлых глазах его изумление сменялось страхом. Павел Одинцов смешно сползал со стула, наклоняя тело, но
подняв голову, и каким-то пьяным или сонным взглядом прикованно следил за игрою лица оратора. Фомин, зажав руки в
коленях, смотрел под ноги себе, в лужу растаявшего снега.
На дороге снова встал звонарь, тяжелыми взмахами руки он крестил воздух вслед экипажам; люди обходили его, как столб. Краснорожий человек в сером пиджаке наклонился,
поднял фуражку и подал ее звонарю. Тогда звонарь, ударив ею по
колену, широкими шагами пошел по средине мостовой.
Самгину казалось, что он видит ее медные глаза, крепко сжатые губы, — вода доходила ей выше
колен, руки она
подняла над головою, и они не дрожали.
И, сопровождая слова жестами марионетки, она стала цитировать «Манифест», а Самгин вдруг вспомнил, что, когда в селе
поднимали колокол, он, удрученно идя на дачу, заметил молодую растрепанную бабу или девицу с лицом полуумной, стоя на
коленях и крестясь на церковь, она кричала фабриканту бутылок...
Повар отвернулся от него, сел и,
подняв с пола шапку, хлопнув ею по
колену, надел на голову. Медник угрюмо ответил...
Макаров
поднял фуражку, положил ее на
колено и прижал локтем и снова опустил голову, додумывая что-то.
Но «Армида» и две дочки предводителя царствовали наперекор всему. Он попеременно ставил на пьедестал то одну, то другую, мысленно становился на
колени перед ними, пел, рисовал их, или грустно задумывался, или мурашки бегали по нем, и он ходил,
подняв голову высоко, пел на весь дом, на весь сад, плавал в безумном восторге. Несколько суток он беспокойно спал, метался…
Все ахнули и бросились его
поднимать, но, слава Богу, он не разбился; он только грузно, со звуком, стукнулся об пол обоими
коленями, но успел-таки уставить перед собою правую руку и на ней удержаться.
Слуга подходил, ловко и мерно
поднимал подставку, в знак почтения, наравне с головой, падал на
колени и с ловким, мерным движением ставил тихонько перед гостем.
Манипуляции эти состояли в том, что священник равномерно, несмотря на то, что этому мешал надетый на него парчевый мешок,
поднимал обе руки кверху и держал их так, потом опускался на
колени и целовал стол и то, что было на нем.
Увидав их, он
поднял руки и так и бросился к ним, пал на
колени, схватил один сапожок и, прильнув к нему губами, начал жадно целовать его, выкрикивая: «Батюшка, Илюшечка, милый батюшка, ножки-то твои где?»
И вдруг он опустился на
колени и поклонился в землю. Я бросился
поднимать его и стал говорить, что, наоборот, я обязан ему жизнью и если он будет жить со мною, то этим только доставит мне удовольствие. Чтобы отвлечь его от грустных мыслей, я предложил ему заняться чаепитием.
— Pardon, mon cher, — промолвил он с приятной улыбкой, дружески коснувшись рукой до моего
колена, и снова уставился на камердинера. — Ну, ступай, — прибавил он после небольшого молчания,
поднял брови и позвонил.
Прошло несколько мгновений… Она притихла,
подняла голову, вскочила, оглянулась и всплеснула руками; хотела было бежать за ним, но ноги у ней подкосились — она упала на
колени… Я не выдержал и бросился к ней; но едва успела она вглядеться в меня, как откуда взялись силы — она с слабым криком поднялась и исчезла за деревьями, оставив разбросанные цветы на земле.
Когда мы подошли поближе, 2 собаки
подняли лай. Из юрты вышло какое-то человекоподобное существо, которое я сперва принял было за мальчишку, но серьга в носу изобличала в нем женщину. Она была очень маленького роста, как двенадцатилетняя девочка, и одета в кожаную рубашку длиной до
колен, штаны, сшитые из выделанной изюбриной кожи, наколенники, разукрашенные цветными вышивками, такие же расшитые унты и красивые цветистые нарукавники. На голове у нее было белое покрывало.
— Нет. Именно я потому и выбран, что всякий другой на моем месте отдал бы. Она не может остаться в ваших руках, потому что, по чрезвычайной важности ее содержания, характер которого мы определили, она не должна остаться ни в чьих руках. А вы захотели бы сохранить ее, если б я отдал ее. Потому, чтобы не быть принуждену отнимать ее у вас силою, я вам не отдам ее, а только покажу. Но я покажу ее только тогда, когда вы сядете, сложите на
колена ваши руки и дадите слово не
поднимать их.
Пока я говорил, Ася все больше и больше наклонялась вперед — и вдруг упала на
колени, уронила голову на руки и зарыдала. Я подбежал к ней, пытался
поднять ее, но она мне не давалась. Я не выношу женских слез: при виде их я теряюсь тотчас.
Отец мой вышел из комнаты и через минуту возвратился; он принес маленький образ, надел мне на шею и сказал, что им благословил его отец, умирая. Я был тронут, этот религиозный подарок показал мне меру страха и потрясения в душе старика. Я стал на
колени, когда он надевал его; он
поднял меня, обнял и благословил.
Жена рыдала на
коленях у кровати возле покойника; добрый, милый молодой человек из университетских товарищей, ходивший последнее время за ним, суетился, отодвигал стол с лекарствами,
поднимал сторы… я вышел вон, на дворе было морозно и светло, восходящее солнце ярко светило на снег, точно будто сделалось что-нибудь хорошее; я отправился заказывать гроб.
Говорили, что протоиерей — обруситель возбудил уже вопрос о снятии богородицы — католички… Теперь опальная статуя, освещенная утренними лучами, реяла над шумной и пестрой бестолочью базара. Было в ней что-то такое, отчего я сразу остановился, а через минуту стоял на
коленях, без шапки, и крестился,
подняв глаза на мадонну.
Ребенок замолк, облокотился на его
колена, и, подперши ручкой щеку,
поднял головку и задумчиво, как дети иногда задумываются, пристально на него смотрит.
Тамара не торопясь перекалывает поудобнее ткань на своем
колене булавкой, заглаживает наперстком шов и говорит, не
поднимая сощуренных глаз, чуть склонив голову набок...
Он схватил ее и,
подняв как ребенка, отнес в свои кресла, посадил ее, а сам упал перед ней на
колена. Он целовал ее руки, ноги; он торопился целовать ее, торопился наглядеться на нее, как будто еще не веря, что она опять вместе с ним, что он опять ее видит и слышит, — ее, свою дочь, свою Наташу! Анна Андреевна, рыдая, охватила ее, прижала голову ее к своей груди и так и замерла в этом объятии, не в силах произнесть слова.
Я тоже встал и, положив связку шерсти и клубок на оконницу, вышел в гостиную и остановился в недоумении. Посредине комнаты лежал, растопыря лапки, полосатый котенок; Зинаида стояла перед ним на
коленях и осторожно
поднимала ему мордочку. Возле княгини, заслонив почти весь простенок между окнами, виднелся белокурый и курчавый молодец, гусар с румяным лицом и глазами навыкате.
Она протянула руку к чашке, увидала, что пальцы ее покрыты пятнами запекшейся крови, невольным движением опустила руку на
колени — юбка была влажная. Широко открыв глаза,
подняв бровь, она искоса смотрела на свои пальцы, голова у нее кружилась и в сердце стучало...
Он
поднял руку к лицу и — уже не мог освободить рта, рука бессильно упала на
колени. Но все-таки продолжал бормотать сквозь платок...
— Ра-азойтись! — тонким голосом кричал маленький офицерик, размахивая белой саблей. Ноги он
поднимал высоко и, не сгибая в
коленях, задорно стукал подошвами о землю. В глаза матери бросились его ярко начищенные сапоги.
— Как вы всегда говорите, Андрюша! — воскликнула мать. Стоя на
коленях около самовара, он усердно дул в трубу, но тут
поднял свое лицо, красное от напряжения, и, обеими руками расправляя усы, спросил...
Когда они встали в дверях, Игнат
поднял голову, мельком взглянул на них и, запустив пальцы в кудрявые волосы, наклонился над газетой, лежавшей на
коленях у него; Рыбин, стоя, поймал на бумагу солнечный луч, проникший в шалаш сквозь щель в крыше, и, двигая газету под лучом, читал, шевеля губами; Яков, стоя на
коленях, навалился на край нар грудью и тоже читал.
Очнулся — уже стоя перед Ним, и мне страшно
поднять глаза: вижу только Его огромные, чугунные руки — на
коленях. Эти руки давили Его самого, подгибали
колени. Он медленно шевелил пальцами. Лицо — где-то в тумане, вверху, и будто вот только потому, что голос Его доходил ко мне с такой высоты, — он не гремел как гром, не оглушал меня, а все же был похож на обыкновенный человеческий голос.
Александр сидел как будто в забытьи и все смотрел себе на
колени. Наконец
поднял голову, осмотрелся — никого нет. Он перевел дух, посмотрел на часы — четыре. Он поспешно взял шляпу, махнул рукой в ту сторону, куда ушел дядя, и тихонько, на цыпочках, оглядываясь во все стороны, добрался до передней, там взял шинель в руки, опрометью бросился бежать с лестницы и уехал к Тафаевой.
Лиза вдруг побледнела, вскрикнула, ахнула и бросилась за решетку. Тут произошла быстрая, истерическая сцена: она изо всех сил стала
подымать Маврикия Николаевича с
колен, дергая его обеими руками за локоть.
Она упала на церковный помост, склонив на него свое набеленное лицо, лежала долго и, по-видимому, плакала; но,
подняв опять голову и привстав с
колен, очень скоро оправилась и развлеклась.
При начале речи Морозов опустился на
колени. Теперь держальники
подняли его под руки. Он был бледен.
Сжав кулаки, он крадется к женщине и вдруг, топнув ногой, падает на
колени перед нею, широко раскинув руки,
подняв брови, сердечно улыбаясь.