Неточные совпадения
Алексей Александрович прошел в ее кабинет. У ее
стола боком к спинке на низком стуле сидел Вронский и, закрыв лицо руками, плакал. Он вскочил на голос доктора, отнял руки
от лица и увидал Алексея Александровича. Увидав мужа, он так смутился, что опять сел, втягивая голову в плечи, как бы желая исчезнуть куда-нибудь; но он сделал усилие над собой,
поднялся и сказал...
Затем явилось тянущее, как боль, отвращение к окружающему, к этим стенам в пестрых квадратах картин, к черным стеклам окон, прорубленных во тьму, к
столу,
от которого
поднимался отравляющий запах распаренного чая и древесного угля.
На сей раз он привел меня в большой кабинет; там, за огромным
столом, на больших покойных креслах сидел толстый, высокий румяный господин — из тех, которым всегда бывает жарко, с белыми, откормленными, но рыхлыми мясами, с толстыми, но тщательно выхоленными руками, с шейным платком, сведенным на минимум, с бесцветными глазами, с жовиальным [Здесь: благодушным (
от фр. jovial).] выражением, которое обыкновенно принадлежит людям, совершенно потонувшим в любви к своему благосостоянию и которые могут
подняться холодно и без больших усилий до чрезвычайных злодейств.
Влияние Витберга поколебало меня. Но реальная натура моя взяла все-таки верх. Мне не суждено было
подниматься на третье небо, я родился совершенно земным человеком.
От моих рук не вертятся
столы, и
от моего взгляда не качаются кольца. Дневной свет мысли мне роднее лунного освещения фантазии.
— Да. Так вот танцевал я больше с нею и не видал, как прошло время. Музыканты уж с каким-то отчаянием усталости, знаете, как бывает в конце бала, подхватывали всё тот же мотив мазурки, из гостиных
поднялись уже
от карточных
столов папаши и мамаши, ожидая ужина, лакеи чаще забегали, пронося что-то. Был третий час. Надо было пользоваться последними минутами. Я еще раз выбрал ее, и мы в сотый раз прошли вдоль залы.
— Grand merci! [Премного благодарен! (франц.).] — ответил Сергей Степаныч. Затем он проворно
поднялся со стула и, взяв обер-полицеймейстера под руку, отвел его несколько в сторону
от обеденного
стола. — Надеюсь, что нам позволят прах нашего достойного друга почтить, как он заслужил того? — спросил он вполголоса.
Эта фигура безотчетно нравящегося сложения
поднялась при моем появлении с дивана, стоявшего в левом
от входа углу зала; минуя овальный
стол, она задела его, отчего оглянулась на помеху, и, скоро подбежав ко мне, остановилась, нежно покачивая головкой.
По щеке у Лиды поползла крупная слеза и капнула на книжку. Саша тоже опустила глаза и покраснела, готовая заплакать. Лаптев
от жалости не мог уже говорить, слезы подступили у него к горлу; он встал из-за
стола и закурил папироску. В это время сошел сверху Кочевой с газетой в руках. Девочки
поднялись и, не глядя на него, сделали реверанс.
— Шевелись — живее! — звучно крикнул он вниз. Несколько голов
поднялось к нему, мелькнули пред ним какие-то лица, и одно из них — лицо женщины с черными глазами — ласково и заманчиво улыбнулось ему.
От этой улыбки у него в груди что-то вспыхнуло и горячей волной полилось по жилам. Он оторвался
от перил и снова подошел к
столу, чувствуя, что щеки у него горят.
Чекалинский потянул к себе проигранные билеты. Германн стоял неподвижно. Когда отошел он
от стола,
поднялся шумный говор. — Славно спонтировал! — говорили игроки. — Чекалинский снова стасовал карты: игра пошла своим чередом.
Артамонов ждал, что все засмеются, — тогда стало бы понятнее, но все за
столом поднялись на ноги и молча смотрели, как лениво женщина отклеивалась, отрывалась
от крышки рояля; казалось, что она только что пробудилась
от сна, а под нею — кусок ночи, сгущённый до плотности камня; это напомнило какую-то сказку.
Так, с трудом находя слова, прерывая беседу длительными паузами, они говорили до поры, пока келейник принёс самовар, душистый липовый мёд и тёплый хлеб,
от которого ещё
поднимался хмельной парок. Внимательно смотрели, как белобрысый келейник неуклюже возился на полу, вскрывая крышку ящика. Пётр поставил на
стол банку свежей икры, две бутылки.
Вдруг она
поднялась с окна, подошла к
столу и, смотря на меня с выражением бесконечной ненависти, с дрожавшими
от злости губами, сказала мне...
«Даждь дождь земле алчущей, спасе!» Раз
от раза он все хватал это смелее и громче и очень этим угодил и крестьянам и духовенству, с представителями которого он еще более сошелся за
столом, где опять несколько раз
поднимался и пел: «Даждь дождь земле алчущей, спасе!» Этим Алымов ввел у нас прошение о дожде в такое распространение, что после у нас в доме все по целым дням пели: «Даждь дождь земле, спасе!» Но больше всех в этом упражнялись мы, дети: мы в своем молитвенном напряжении даже превзошли старших тем, что устроили себе из няниных фартуков ризы, а из свивальников орари, и все облачились да пели: «Даждь дождь».
Степан размахнулся и ударил кулаком по скамье, на которой лежала Марья. По его щеке поползла крупная сверкающая слеза. Он смахнул с лица слезу, сел за
стол и принялся за кашу. Марья
поднялась и, всхлипывая, села за печью, подальше
от людей. Съели кашу.
Филенков медленно
поднялся и уперся руками о
стол. Минуту он не спускал глаз с лица поручика и даже посинел
от внутреннего напряжения.
По крутой лесенке из сенец они
поднялись наверх. В крохотной комнатке было жарко
от железной крыши и душно, как в бане. Книги и статистические листки валялись на полу, на стульях, на кровати. На
столе лежала черная юбка. Таня поспешно повесила ее на гвоздь.
Доктор уловил в его голосе сочувственную нотку; ему вдруг стало жаль себя, и он почувствовал утомление и разбитость
от передряг, пережитых в последнюю неделю. С таким выражением, как будто терпение его, наконец, лопнуло, он
поднялся из-за
стола и, раздраженно морщась, пожимая плечами, сказал...
Степан
поднялся из-за
стола. Он сидел через одного человека
от Кузьмы. Этот человек был привратник Аким. Последний быстро скользнул под
стол, несмотря на свои старые годы и вынырнул с другой стороны, где его предупредительно пропустили сидевшие. Кузьма и Степан очутились лицом к лицу.
Она сидела на
столе, положив нога на ногу, и рассказывала. По плечам две толстых русых косы, круглое озорное лицо, чуть вздернутый нос. Брови очень черные то
поднимались вверх, то низко набегали на глаза;
от этого лицо то как будто яснело, то темнело.