Неточные совпадения
Мы вошли в конюшню. Несколько белых шавок
поднялось с сена и подбежало к нам, виляя хвостами; длиннобородый и старый
козел с неудовольствием отошел в сторону; три конюха, в крепких, но засаленных тулупах, молча нам поклонились. Направо и налево, в искусственно возвышенных стойлах, стояло около тридцати лошадей, выхоленных и вычищенных
на славу. По перекладинам перелетывали и ворковали голуби.
Спустились к Театральной площади, «окружили» ее по канату. Проехали Охотный, Моховую.
Поднялись в гору по Воздвиженке. У Арбата прогромыхала карета
на высоких рессорах, с гербом
на дверцах. В ней сидела седая дама.
На козлах, рядом с кучером, — выездной лакей с баками, в цилиндре с позументом и в ливрее с большими светлыми пуговицами. А сзади кареты,
на запятках, стояли два бритых лакея в длинных ливреях, тоже в цилиндрах и с галунами.
Кучер, должно быть, вздремнул
на козлах, потому что лошади
поднимались на Краюхин увал шагом: колокольчик сонно бормотал под дугой, когда коренник взмахивал головой; пристяжная пряла ушами, горячим глазом вглядываясь в серый полумрак.
Они уже долго стукались лбами, — это была любимая забава арестантов с
козлом, — как вдруг Васька вспрыгнул
на самую верхнюю ступеньку крыльца и, только что Бабай отворотился в сторону, мигом
поднялся на дыбки, прижал к себе передние копытцы и со всего размаха ударил Бабая в затылок, так что тот слетел кувырком с крыльца, к восторгу всех присутствующих и первого Бабая.
Так прошло около часа. Из-за желтых полей, по ту сторону моста,
поднялось солнце. В темную закопченную хату, пропитанную запахом овчины и вчерашних щей, хлынули через два окна два воздушные столба веселого золотого света, в которых радостно заплясали бесчисленные пылинки.
Козел вдруг быстро сбросил с себя кожух и сел
на печке. Его старческие бесцветные глаза широко раскрылись с выражением безумного ужаса. Посиневшие губы криво шевелились, не произнося ни звука.
Громадная фигура ямщика, ставшего
на козлах, закрыла кусты и дорогу. «Убивец»
поднялся, неторопливо передал мне вожжи и сошел
на землю.
Кирилл, который любил выпить, но считал неуместным делать это
на свои деньги, покрепившись дня два и видя, что из нас ему нет сотоварищей и хлебосолов,
поднялся на штуку: он отделил у себя
на козлах так называемую «беседочку», в которую постоянно присаживал кого-нибудь из прохожих, и выручаемые этим путем деньги считал позволительным вручать Ивану Ивановичу Елкину.
Вдали увеличивалось и, уносясь по ветру,
поднималось голубоватое облако дыма. Когда я понял, что это был против нас выстрел неприятеля, все, что было
на моих глазах в эту минуту, все вдруг приняло какой-то новый величественный характер. И
козлы ружей, и дым костров, и голубое небо, и зеленые лафеты, и загорелое усатое лицо Николаева — все это как будто говорило мне, что ядро, которое вылетело уже из дула и летит в это мгновение в пространстве, может быть, направлено прямо в мою грудь.
Оглушительно ахнуло у спуска к мосту. Из дыма вылетела лошадь с сломанными оглоблями. Мчался артиллерийский парк, задевая и опрокидывая повозки. Мелькнул человек, сброшенный с
козел на землю, вывернувшаяся рука замоталась под колесами, он кувыркнулся в пыли,
поднялся на колени и, сбитый мчавшимися лошадьми, опять повалился под колеса.
Серенькое апрельское утро, только кое-как смягченное весной,
поднялось над Петербургом. По одной из набережных Лиговки, еще полной луж и осколков слежавшегося грязного снега, тащились погребальные дроги без балдахина. Гроб был бедный, обмазанный желтой охрой, с наемным плисовым покровом, вытертым и закапанным. Возница, сидя вбок
на козлах, выставил из-под черного балахона рыжие голенища.
На голове его набекрень торчала высокая побурелая шляпа с чем-то похожим
на траур.