Идти дальше, стараться объяснить его окончательно, значит, напиваться с ним пьяным, давать ему денег взаймы и потом выслушивать незанимательные повести о том, как он в полку нагрубил командиру или побил жида, не заплатил в трактире денег,
поднял знамя бунта против уездной или земской полиции, и как за то выключен из полка или послан в такой-то город под надзор.
На вопрос: для чего было сделано столько убийств, скандалов и мерзостей? — он с горячею торопливостью ответил, что «для систематического потрясения основ, для систематического разложения общества и всех начал; для того, чтобы всех обескуражить и изо всего сделать кашу и расшатавшееся таким образом общество, болезненное и раскисшее, циническое и неверующее, но с бесконечною жаждой какой-нибудь руководящей мысли и самосохранения, — вдруг взять в свои руки,
подняв знамя бунта и опираясь на целую сеть пятерок, тем временем действовавших, вербовавших и изыскивавших практически все приемы и все слабые места, за которые можно ухватиться».
И вдруг смолк. Быстро размахнув полотенцем, висевшим до того у него на плече, и потрясая пальмовой веткой, он, как спущенный волчок, завертелся на пятке правой ноги. Все, кто стоял в кругах, и мужчины, и женщины с кликами: «
Поднимайте знамена!» — также стали кружиться, неистово размахивая пальмами и полотенцами. Те, что сидели на стульях, разостлали платки на коленях и скорым плясовым напевом запели новую песню, притопывая в лад левой ногой и похлопывая правой рукой по коленям. Поют...
Тогда воевода торжественно воскликнул: «Губерния наша!» Трудно решить, думал ли он тем еще более подзадорить своих сподвижников, или в приятном настроении, после хорошего обеда, в чаду почестей, действительно поверил, что из 38.000 всего католического населения найдет 15.000 мужчин, способных
поднять знамя мятежа, и что с ними завоюет свое воеводство.
Затем он предполагал одновременно
поднять знамя мятежа в разных местах, отуманить администрации, взволновать и вооружить население, воспользоваться малым числом находящихся в губернии войск, привести начальство к затруднительному вопросу, куда преимущественно направить военные силы, захватить орудия по уездам расположенных батарей, с торжествующими шайками напасть на Могилёв и завладеть им.
Неточные совпадения
И
знамя вольности кровавой
Я
подымаю на Петра.
— Товарищи! Мы решили открыто заявить, кто мы, мы
поднимаем сегодня наше
знамя,
знамя разума, правды, свободы!
Она взглянула на него сверху вниз, увидала у ног его древко
знамени, разломанное на две части, — на одной из них уцелел кусок красной материи. Наклонясь, она
подняла его. Офицер вырвал палку из ее рук, бросил ее в сторону и, топая ногами, кричал...
И вот он сам оставляет ее и
подымает «
знамя великой идеи» и идет умереть за него на большой дороге!
— Я вам только кстати замечу, как странность, — перебил вдруг Ставрогин, — почему это мне все навязывают какое-то
знамя? Петр Верховенский тоже убежден, что я мог бы «
поднять у них
знамя», по крайней мере мне передавали его слова. Он задался мыслию, что я мог бы сыграть для них роль Стеньки Разина «по необыкновенной способности к преступлению», — тоже его слова.
— Я ведь не сказал же вам, что я не верую вовсе! — вскричал он наконец, — я только лишь знать даю, что я несчастная, скучная книга и более ничего покамест, покамест… Но погибай мое имя! Дело в вас, а не во мне… Я человек без таланта и могу только отдать свою кровь и ничего больше, как всякий человек без таланта. Погибай же и моя кровь! Я об вас говорю, я вас два года здесь ожидал… Я для вас теперь полчаса пляшу нагишом. Вы, вы одни могли бы
поднять это
знамя!..
И везде же на смену ослабевшим Прогореловым явились люди свежие, неиспорченные, которые тем с большей готовностью
подняли брошенные в грязь
знамена, что в совершенстве поняли, какую службу они могут сослужить.
У всех на памяти, как ловко
подняла в тридцатых годах
знамя семейственности и домашнего очага западноевропейская буржуазия и как крепко она держалась за него, пока вечно достойныя памяти Наполеон III при содействии Оффенбаха, Шнейдерши и нынешней неутешной вдовы не увлек ее в сторону милой безделицы.
И стало черно в глазах его и пусто в душе его, и выронил он флаг. Но не упало кровавое
знамя на землю: чья-то рука подхватила его и
подняла высоко навстречу подходящему поезду. Машинист увидел его, закрыл регулятор и дал контрпар. Поезд остановился.
Мирослав, пылая нетерпением, летел туда на бурном коне своем: мы взглянули — и
знамена новогородские уже развевались на холмах — и волховцы на щитах своих
подняли вверх тело убитого начальника московского.
—
Знамя есть, которое хорю… хоруг… — лепечет он, стараясь как можно более вытянуть в струнку свое неуклюжее тело,
подняв подбородок кверху и моргая лишенными ресниц веками.
Но уж друзья теперь, во страхе, сами
Спасалися от мщения врагов
И вольности
поднять не смели
знамя.
— А не странно ли! — вдруг сказала она. — Вы, русский, москаль, и вы первый увидели у меня это
знамя, первый узнали про мою работу, на ваших глазах она кончилась, и даже первый похвалили ее вы, москаль!.. Москаль, говорю я!.. Но кто-то первый
подымет и понесет его? — с грустно-раздумчивым вздохом добавила она после короткого молчания.
Это «заключение» разом
подняло его в их глазах, разом породило веру и в герценовское письмо, и в то, что он один только высоко держит в России
знамя демократического социализма.
— А кто вызывался
поднять и нести мое
знамя? — насмешливо прищурилась на него Цезарина, — или, быть может, вы — трус, господин Хвалынцев?
Со страхом и с верой, с надеждой и с любовью слушай, непорочная дева, мое пречистое слово живое: в тайну проникай,
знамя Божье
поднимай, душу духу отдавай!
Поднимайте знаменá во последни времена, послужите вы отцу, Богу нашему творцу!..
Но мы
поднимем гордо и смело
Знамя борьбы за рабочее дело…
Певец
Подымем чашу!.. Богу сил!
О братья, на колена!
Он искони благословил
Славянские
знамена.
Бессильным щит Его закон
И гибнущим спаситель;
Всегда союзник правых Он
И гордых истребитель.
О братья, взоры к небесам!
Там жизни сей награда!
Оттоль Отец незримый нам
Гласит: мужайтесь, чада!
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто-то из свиты махнул, чтобы державшие
знамена солдаты подошли и поставили их древками
знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько минут и видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения,
поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.