Неточные совпадения
Я слабый
человек,
подлец ты такой!
— Если вы пойдете за мной, я позову
людей, детей! Пускай все знают, что вы
подлец! Я уезжаю нынче, а вы живите здесь с своею любовницей!
— А, ты так? — сказал он. — Ну, входи, садись. Хочешь ужинать? Маша, три порции принеси. Нет, постой. Ты знаешь, кто это? — обратился он к брату, указывая на господина в поддевке, — это господин Крицкий, мой друг еще из Киева, очень замечательный
человек. Его, разумеется, преследует полиция, потому что он не
подлец.
Счастлив путник, который после длинной, скучной дороги с ее холодами, слякотью, грязью, невыспавшимися станционными смотрителями, бряканьями колокольчиков, починками, перебранками, ямщиками, кузнецами и всякого рода дорожными
подлецами видит наконец знакомую крышу с несущимися навстречу огоньками, и предстанут пред ним знакомые комнаты, радостный крик выбежавших навстречу
людей, шум и беготня детей и успокоительные тихие речи, прерываемые пылающими лобзаниями, властными истребить все печальное из памяти.
— Фетюк просто! Я думал было прежде, что ты хоть сколько-нибудь порядочный
человек, а ты никакого не понимаешь обращения. С тобой никак нельзя говорить, как с
человеком близким… никакого прямодушия, ни искренности! совершенный Собакевич, такой
подлец!
Впрочем, дамы были вовсе не интересанки; виною всему слово «миллионщик», — не сам миллионщик, а именно одно слово; ибо в одном звуке этого слова, мимо всякого денежного мешка, заключается что-то такое, которое действует и на
людей подлецов, и на
людей ни се ни то, и на
людей хороших, — словом, на всех действует.
Вы посмеетесь даже от души над Чичиковым, может быть, даже похвалите автора, скажете: «Однако ж кое-что он ловко подметил, должен быть веселого нрава
человек!» И после таких слов с удвоившеюся гордостию обратитесь к себе, самодовольная улыбка покажется на лице вашем, и вы прибавите: «А ведь должно согласиться, престранные и пресмешные бывают
люди в некоторых провинциях, да и
подлецы притом немалые!» А кто из вас, полный христианского смиренья, не гласно, а в тишине, один, в минуты уединенных бесед с самим собой, углубит во внутрь собственной души сей тяжелый запрос: «А нет ли и во мне какой-нибудь части Чичикова?» Да, как бы не так!
Теперь у нас
подлецов не бывает, есть
люди благонамеренные, приятные, а таких, которые бы на всеобщий позор выставили свою физиогномию под публичную оплеуху, отыщется разве каких-нибудь два, три
человека, да и те уже говорят теперь о добродетели.
Вор ворует, зато уж он про себя и знает, что он
подлец; а вот я слышал про одного благородного
человека, что почту разбил; так кто его знает, может, он и в самом деле думал, что порядочное дело сделал!
— Так, сболтнул. Смешно и… отвратительно даже, когда
подлецы и идиоты делают вид, что они заботятся о благоустройстве
людей, — сказал он, присматриваясь, куда бросить окурок. Пепельница стояла на столе за книгами, но Самгин не хотел подвинуть ее гостю.
— Ну да, — с вашей точки,
люди или
подлецы или дураки, — благодушным тоном сказал Ногайцев, но желтые глаза его фосфорически вспыхнули и борода на скулах ощетинилась. К нему подкатился Дронов с бутылкой в руке, на горлышке бутылки вверх дном торчал и позванивал стакан.
— Хочу, чтоб ты меня устроил в Москве. Я тебе писал об этом не раз, ты — не ответил. Почему? Ну — ладно! Вот что, — плюнув под ноги себе, продолжал он. — Я не могу жить тут. Не могу, потому что чувствую за собой право жить подло. Понимаешь? А жить подло — не сезон.
Человек, — он ударил себя кулаком в грудь, —
человек дожил до того, что начинает чувствовать себя вправе быть
подлецом. А я — не хочу! Может быть, я уже
подлец, но — больше не хочу… Ясно?
— Тришатов! — крикнул я ему, — правду вы сказали — беда! еду к
подлецу Ламберту! Поедем вместе, все больше
людей!
Один чрезвычайно умный
человек говорил, между прочим, что нет ничего труднее, как ответить на вопрос: «Зачем непременно надо быть благородным?» Видите ли-с, есть три рода
подлецов на свете:
подлецы наивные, то есть убежденные, что их подлость есть высочайшее благородство,
подлецы стыдящиеся, то есть стыдящиеся собственной подлости, но при непременном намерении все-таки ее докончить, и, наконец, просто
подлецы, чистокровные
подлецы.
Разве честные
люди подлецам не нужны?
—
Подлец! Честные
люди так не делают…
Подлец он,
подлец… захотел посмеяться над моими седыми волосами… над моей старостью.
Доктор и есть самый порядочный
человек, хотя он считает меня за порядочного
подлеца.
При помощи условной фразеологии у нас легко превращают
людей глубоко идейных, с нравственным закалом характера чуть ли не в
подлецов, а
людей, лишенных всяких идей и всякого нравственного закала, высоко возносят.
Похоже было на то, когда пьяный
человек, воротясь домой, начинает с необычайным жаром рассказывать жене или кому из домашних, как его сейчас оскорбили, какой
подлец его оскорбитель, какой он сам, напротив, прекрасный
человек и как он тому
подлецу задаст, — и все это длинно-длинно, бессвязно и возбужденно, со стуком кулаками по столу, с пьяными слезами.
— Пистолеты? Подожди, голубчик, я их дорогой в лужу выброшу, — ответил Митя. — Феня, встань, не лежи ты предо мной. Не погубит Митя, впредь никого уж не погубит этот глупый
человек. Да вот что, Феня, — крикнул он ей, уже усевшись, — обидел я тебя давеча, так прости меня и помилуй, прости
подлеца… А не простишь, все равно! Потому что теперь уже все равно! Трогай, Андрей, живо улетай!
— Если вы желаете знать, то по разврату и тамошние, и наши все похожи. Все шельмы-с, но с тем, что тамошний в лакированных сапогах ходит, а наш
подлец в своей нищете смердит и ничего в этом дурного не находит. Русский народ надо пороть-с, как правильно говорил вчера Федор Павлович, хотя и сумасшедший он
человек со всеми своими детьми-с.
— С Михаилом-то подружился? Нет, не то чтоб. Да и чего, свинья! Считает, что я…
подлец. Шутки тоже не понимают — вот что в них главное. Никогда не поймут шутки. Да и сухо у них в душе, плоско и сухо, точно как я тогда к острогу подъезжал и на острожные стены смотрел. Но умный
человек, умный. Ну, Алексей, пропала теперь моя голова!
— Тот ему как доброму
человеку привез: «Сохрани, брат, у меня назавтра обыск». А тот и сохранил. «Ты ведь на церковь, говорит, пожертвовал». Я ему говорю:
подлец ты, говорю. Нет, говорит, не
подлец, а я широк… А впрочем, это не он… Это другой. Я про другого сбился… и не замечаю. Ну, вот еще рюмочку, и довольно; убери бутылку, Иван. Я врал, отчего ты не остановил меня, Иван… и не сказал, что вру?
Я ему сейчас вот говорил: «Карамазовы не
подлецы, а философы, потому что все настоящие русские
люди философы, а ты хоть и учился, а не философ, ты смерд».
Поколь, дескать, я ношу на себе эти деньги — „я
подлец, но не вор“, ибо всегда могу пойти к оскорбленной мною невесте и, выложив пред нею эту половину всей обманно присвоенной от нее суммы, всегда могу ей сказать: „Видишь, я прокутил половину твоих денег и доказал тем, что я слабый и безнравственный
человек и, если хочешь,
подлец (я выражаюсь языком самого подсудимого), но хоть и
подлец, а не вор, ибо если бы был вором, то не принес бы тебе этой половины оставшихся денег, а присвоил бы и ее, как и первую половину“.
— Признаю себя виновным в пьянстве и разврате, — воскликнул он каким-то опять-таки неожиданным, почти исступленным голосом, — в лени и в дебоширстве. Хотел стать навеки честным
человеком именно в ту секунду, когда подсекла судьба! Но в смерти старика, врага моего и отца, — не виновен! Но в ограблении его — нет, нет, не виновен, да и не могу быть виновным: Дмитрий Карамазов
подлец, но не вор!
Отступался от дела, чтобы не быть дураком и
подлецом, и возликовал от этого, будто совершил геройский подвиг великодушного благородства; не поддаешься с первого слова зову, чтобы опять не хлопотать над собою и чтобы не лишиться этого сладкого ликования своим благородством, а эгоизм повертывает твои жесты так, что ты корчишь
человека, упорствующего в благородном подвижничестве».
А что вы думаете, ведь и из
людей такие же
подлецы бывают!
Иду я домой во слезах — вдруг встречу мне этот
человек, да и говорит,
подлец: «Я, говорит, добрый, судьбе мешать не стану, только ты, Акулина Ивановна, дай мне за это полсотни рублей!» А у меня денег нет, я их не любила, не копила, вот я, сдуру, и скажи ему: «Нет у меня денег и не дам!» — «Ты, говорит, обещай!» — «Как это — обещать, а где я их после-то возьму?» — «Ну, говорит, али трудно у богатого мужа украсть?» Мне бы, дурехе, поговорить с ним, задержать его, а я плюнула в рожу-то ему да и пошла себе!
Сиятельнейший князь, я низок и душой и духом, но спросите всякого даже
подлеца, не только низкого
человека: с кем ему лучше дело иметь, с таким ли, как он,
подлецом, или с наиблагороднейшим
человеком, как вы, искреннейший князь?
— Да перестань, пьяный ты
человек! Верите ли, князь, теперь он вздумал адвокатством заниматься, по судебным искам ходить; в красноречие пустился и всё высоким слогом с детьми дома говорит. Пред мировыми судьями пять дней тому назад говорил. И кого же взялся защищать: не старуху, которая его умоляла, просила, и которую
подлец ростовщик ограбил, пятьсот рублей у ней, всё ее достояние, себе присвоил, а этого же самого ростовщика, Зайдлера какого-то, жида, за то, что пятьдесят рублей обещал ему дать…
Подлецы любят честных
людей, — вы этого не знали?
— Я вас
подлецом теперь уже никогда не буду считать, — сказал князь. — Давеча я вас уже совсем за злодея почитал, и вдруг вы меня так обрадовали, — вот и урок: не судить, не имея опыта. Теперь я вижу, что вас не только за злодея, но и за слишком испорченного
человека считать нельзя. Вы, по-моему, просто самый обыкновенный
человек, какой только может быть, разве только что слабый очень и нисколько не оригинальный.
Ольга Александровна тоже стала этому удивляться, и дома опять началась старая песня, затевавшаяся по поводу тяжелых стульев-«убоищ» и оканчивавшаяся тем, как добрые
люди «женам все доставляют, а есть и
подлецы, которые…» Выходило обыкновенно, что все
подлецы всегда живут именно так, как живет Розанов.
— Мой муж… я его не осуждаю и не желаю ему вредить ни в чьем мнении, но он
подлец, я это всегда скажу… я это скажу всем, перед целым светом. Он, может быть, и хороший
человек, но он
подлец… И нигде нет защиты! нигде нет защиты!
«В смерти моей прошу никого не винить. Умираю оттого, что заразилась, и еще оттого, что все
люди подлецы и что жить очень гадко. Как разделить мои вещи, об этом знает Тамара. Я ей сказала подробно».
Вы умный, добрый, честный
человек, а я («
подлец!» — мелькнул у него в голове чей-то явственный голос)… я ухожу, потому что не выдержу больше этой муки.
— А то, что вчера она вернулась обтрепанная, мокрая… Плачет… Бросил,
подлец!.. Поиграл в доброту, да и за щеку! Ты, говорит, — сестра! Я, говорит, тебя спасу, я тебя сделаю
человеком…
Но этих двуногих
подлецов я нарочно заражаю и заражаю каждый вечер
человек по десяти, по пятнадцати.
— Ну и свинья же этот ваш… то есть наш Барбарисов Он мне должен вовсе не десять рублей, а четвертную.
Подлец этакий! Двадцать пять рублей, да еще там мелочь какая-то. Ну, мелочь я ему, конечно, не считаю. Бог с ним! Это, видите ли, бильярдный долг. Я должен сказать, что он, негодяй, играет нечисто… Итак, молодой
человек, гоните еще пятнадцать. — Ну, и жох же вы, господин околоточный! — сказал Лихонин, доставая деньги.
Полония m-me Пиколова отдала мужу, жирному и белобрысому лимфатику [Лимфатик — характеристика
человека, чересчур спокойного, безразличного к окружающему, у которого в теле как будто не кровь, а водянистая жидкость — лимфа.], и когда в публике узнали, что Полоний был великий
подлец, то совершенно одобрили такой выбор.
Он хоть и
подлец (по-моему, так нет
человека не
подлеца), но не против тебя.
Сквернейший
человек, берегись его, Ваня, а об Маслобоеве вот что думай: никогда, ни за что не называй его
подлецом!
— Да тебе-то какое дело, для чьей выгоды я буду стараться, блаженный ты
человек? Только бы сделать — вот что главное! Конечно, главное для сиротки, это и человеколюбие велит. Но ты, Ванюша, не осуждай меня безвозвратно, если я и об себе позабочусь. Я
человек бедный, а он бедных
людей не смей обижать. Он у меня мое отнимает, да еще и надул,
подлец, вдобавок. Так я, по-твоему, такому мошеннику должен в зубы смотреть? Морген-фри!
Генерал называет Антошку
подлецом и христопродавцем; Антошка называет генерала"гнилою колодою". Оба избегают встреч друг с другом, оба стараются даже не думать друг об друге, и оба не могут ступить шагу, чтобы одному не бросился в глаза новый с иголочки домик"нового
человека", а другому — тоже не старая, но уже несомненно потухающая усадьба"ветхого
человека"…
Эти живые документы разных заводских неправд, фабрикованных ловкими руками Родиона Антоныча, производили известное впечатление на генерала, не привыкшего обращаться с живыми
людьми. «Какие разговоры с мужичьем, — думал Родион Антоныч про себя, — в шею их,
подлецов.
— Нет! я
подлец! я не стою быть в обществе порядочных
людей! я должен просить прощения у вас, Николай Иваныч, что осмелился осквернить ваш дом своим присутствием!
— Это не вздор!.. — повторил вице-губернатор, выпивая вино и каким-то задыхающимся голосом. — Про меня тысячи языков говорят, что я
человек сухой, тиран, злодей; но отчего же никто не хочет во мне заметить хоть одной хорошей человеческой черты, что я никогда не был
подлецом и никогда ни пред кем не сгибал головы?
— Ну, пусть я такой
подлец, только в последние минуты не всё ли вам это равно, Кириллов? Ну за что мы ссоримся, скажите, пожалуйста: вы такой
человек, а я такой
человек, что ж из этого? И оба вдобавок…
Не люблю в этом смысле сам вперед забегать; в этом и вижу разницу между
подлецом и честным
человеком, которого просто-запросто накрыли обстоятельства…