Неточные совпадения
В глуши что делать в эту пору?
Гулять? Деревня той порой
Невольно докучает взору
Однообразной наготой.
Скакать верхом в степи суровой?
Но
конь, притупленной
подковойНеверный зацепляя лед,
Того и жди, что упадет.
Сиди под кровлею пустынной,
Читай: вот Прадт, вот Walter Scott.
Не хочешь? — поверяй расход,
Сердись иль пей, и вечер длинный
Кой-как пройдет, а завтра то ж,
И славно зиму проведешь.
Крепкие недоуздки с железными кольцами, торбы и путы, ковочный инструмент и гвозди, запас
подков (по три пары на каждого
коня) и колокольчик для передовой лошади, которая на пастбище водит весь табун за собой, дополняли конское снаряжение.
С пеной у рта, с сверкающими очами, с подъятым копьем, он стиснул
коня ногами, налетел вскачь на толпу осужденных, так что искры брызнули из-под конских
подков, и пронзил первого попавшегося ему под руку.
Князь бросил мельнику горсть денег, оторвал от дерева узду
коня своего, вскочил в седло, и застучали в лесу конские
подковы. Потом топот замер в отдаленье, и лишь колесо в ночной тиши продолжало шуметь и вертеться.
Мерно шел
конь, подымая косматые ноги в серебряных наколенниках, согнувши толстую шею, и когда Дружина Андреевич остановил его саженях в пяти от своего противника, он стал трясти густою волнистою гривой, достававшею до самой земли, грызть удила и нетерпеливо рыть песок сильным копытом, выказывая при каждом ударе блестящие шипы широкой
подковы. Казалось, тяжелый
конь был подобран под стать дородного всадника, и даже белый цвет его гривы согласовался с седою бородой боярина.
Игумен и вся братия с трепетом проводили его за ограду, где царские конюха дожидались с богато убранными
конями; и долго еще, после того как царь с своими полчанами скрылся в облаке пыли и не стало более слышно звука конских
подков, монахи стояли, потупя очи и не смея поднять головы.
Но вот этот трехглавый змей сполз, показались хребты
коней, махнул в воздухе хвост пристяжной из-под ветра; тройка выравнялась и понеслась по мосту, мерно и в такт ударяя
подковами о звонкие доски.
Это Терек! Бурное дитя Кавказа, я узнаю тебя!.. Он рассказывает бесконечно длинную, чудную сказку, сказку речных валунов с каменистого дна… И бежит, и сердится, и струится… Потом я услышала цокот
подков быстрого кабардинского
коня, звонкие бубенцы тяжеловесных мулов, лениво тянущих неуклюжую грузинскую арбу. Колокольчики звенят… Звон стоит в ушах, в голове, во всем моем существе. Я вздрагиваю и открываю глаза.
Летит, бывало, как вихорь,
кони мчатся,
подковы лязгают о широкие каменья отвратительной орловской мостовой, кучер выпрет глаза и орет, как будто его снизу огнем жарит, а князь сидит руки в боки, во все стороны поворачивает свое маленькое незначительное лицо, которому не даровано было от природы никакого величия, но, однако, дозволено было производить некоторый испуг.
Влетает, стало быть, карабахский
конь, верный товарищ, к князю Удалу на широкий двор, заливисто ржет, серебряной
подковой о кремень чешет: привез дорогого гостя, примайте! А пир, хочь час и поздний, в полном разгаре. Бросились гости навстречу, князь Удал с крыльца поспешает, широкие рукава закинул… Тамара на крыше белую ручку к вороту прижала, — не след княжеской невесте к жениху первой бежать, не такого она воспитания.