Неточные совпадения
К поющей группе полицейские подталкивали,
подгоняли с Моховой улицы еще и еще
людей в зеленоватых пальто, группа быстро разрасталась.
Он сидел, курил, уставая сидеть — шагал из комнаты в комнату,
подгоняя мысли одну к другой, так провел время до вечерних сумерек и пошел к Елене. На улицах было не холодно и тихо, мягкий снег заглушал звуки, слышен был только шорох, похожий на шепот. В разные концы быстро шли разнообразные
люди, и казалось, что все они стараются как можно меньше говорить, тише топать.
Возмущало Нехлюдова, главное, то, что в судах и министерствах сидели
люди, получающие большое, собираемое с народа жалованье за то, что они, справляясь в книжках, написанных такими же чиновниками, с теми же мотивами,
подгоняли поступки
людей, нарушающих написанные ими законы, под статьи, и по этим статьям отправляли
людей куда-то в такое место, где они уже не видали их, и где
люди эти в полной власти жестоких, огрубевших смотрителей, надзирателей, конвойных миллионами гибли духовно и телесно.
— У него сегодня четыре именинницы: жена Софья и три дочери «погодки» Вера, Надежда и Любовь.
Человек расчетливый — так всех дочерей
подогнал, чтобы в один день, с матерью заодно, именины справить. Старшие две дочери гимназию кончают.
Еще больше, — нас попросят провести дальше наши мнения и дойти до крайних их результатов, то есть, что драматический автор, не имея права ничего отбрасывать и ничего
подгонять нарочно для своей цели, оказывается в необходимости просто записывать все ненужные разговоры всех встречных лиц, так что действие, продолжавшееся неделю, потребует и в драме ту же самую неделю для своего представления на театре, а для иного происшествия потребуется присутствие всех тысяч
людей, прогуливающихся по Невскому проспекту или по Английской набережной.
Но ведь я не пейзажист только, я ведь еще гражданин, я люблю родину, народ, я чувствую, что если я писатель, то я обязан говорить о народе, об его страданиях, об его будущем, говорить о науке, о правах
человека и прочее и прочее, и я говорю обо всем, тороплюсь, меня со всех сторон
подгоняют, сердятся, я мечусь из стороны в сторону, как лисица, затравленная псами, вижу, что жизнь и наука все уходят вперед и вперед, а я все отстаю и отстаю, как мужик, опоздавший на поезд, и в конце концов чувствую, что я умею писать только пейзаж, а во всем остальном я фальшив, и фальшив до мозга костей.
Удивляет меня этот
человек до того, что я и обижаться не могу. Работает он, не покладая рук, мешки-пятерики, как подушки, в руках у него, весь мукой обсыпался, урчит, ругается и все
подгоняет меня...
Под нею чуялось присутствие живых
людей, и то, что они молчали, когда кругом была вода и ночь, навеяло на Алексея Степановича неопределенный страх и тревогу, он
подогнал лодку вплотную и остановился у маленького, без перил, балкона, совсем теперь лежавшего на воде.
— У тебя есть бог или нет? — обращается он к обер-кондуктору. — Ты
человек или нет? Что
подгоняешь? Не видишь, что ли? Ааа…чтоб вам всем повылазило!.. Разве это локомотив? Это не локомотив, а тряпка! Не могу я везти на нем!
— Садитесь, садитесь, —
подгоняет ученый, нетерпеливо потирая руки. — Несносный вы
человек… Знаете, что работа срочная, и так опаздываете. Поневоле браниться станешь. Ну, пишите… На чем мы остановились?
«Неужели они до сих пор с отчетом возятся? — подумал Пересолин. — Четыре их там дурака, и до сих пор еще не кончили! Чего доброго,
люди подумают, что я им и ночью покоя не даю. Пойду
подгоню их…» — Остановись, Гурий!