Неточные совпадения
Ночью я плохо спал. Почему-то все время меня беспокоила одна и та же мысль: правильно ли мы идем? А вдруг мы пошли не по тому ключику и заблудились! Я долго ворочался с боку на бок, наконец поднялся и подошел к
огню. У костра сидя спал Дерсу. Около него лежали две собаки. Одна из них что-то видела во сне и тихонько лаяла. Дерсу тоже о чем-то бредил. Услышав мои шаги, он спросонья громко спросил: «Какой люди ходи?» — и тотчас снова
погрузился в сон.
Под большой елью, около которой горел
огонь, было немного суше. Мы разделись и стали сушить белье. Потом мы нарубили пихтача и, прислонившись к дереву,
погрузились в глубокий сон.
Я лег у
огня и
погрузился в тяжелый сон, похожий на обморок.
В 12 часов я проснулся. У
огня сидел китаец-проводник и караулил бивак. Ночь была тихая, лунная. Я посмотрел на небо, которое показалось мне каким-то странным, приплюснутым, точно оно спустилось на землю. Вокруг луны было матовое пятно и большой радужный венец.
В таких же пятнах были и звезды. «Наверно, к утру будет крепкий мороз», — подумал я, затем завернулся
в свое одеяло, прижался к спящему рядом со мной казаку и опять
погрузился в сон.
Доктор и Помада вышли, а Лиза, оставшись одна
в пустом доме, снова утупила
в огонь глаза и
погрузилась в странное, столбняковое состояние.
Но конца этой торговли Буланин уже не слышит. Перед его глазами быстрым вихрем проносятся городские улицы, фотограф с козлиной бородкой, Зиночкины гаммы, отражение
огней в узкой, черной, как чернило, речке. Грузов, пожирающий курицу, и, наконец, милое, кроткое родное лицо, тускло освещенное фонарем, качающимся над подъездом… Потом все перемешивается
в его утомленной голове, и его сознание
погружается в глубокий мрак, точно камень, брошенный
в воду.
Меланхолически постучав ручкой пера по столу, он уменьшил
огонь лампы и, когда комната
погрузилась в сумрак, стал смотреть
в окна.
Удары грома, сотрясая степь и небо, рокотали теперь так гулко и торопливо, точно каждый из них хотел сказать земле что-то необходимо нужное для неё, и все они, перегоняя один другого, ревели почти без пауз. Раздираемое молниями небо дрожало, дрожала и степь, то вся вспыхивая синим
огнём, то
погружаясь в холодный, тяжёлый и тесный мрак, странно суживавший её. Иногда молния освещала даль. Эта даль, казалось, торопливо убегает от шума и рёва…
Две пары весел, дружно прорезав тихую гладь речонки, взвились
в воздухе, рассыпав целый каскад алмазных брызг, и снова
погрузились в воду. Еще и еще… Весла мерно опускались и поднимались, разбрасывая брызги. Солнце окрасило их, эти брызги, рубиновыми, сапфировыми и опаловыми
огнями, и белая, опоясанная голубым поясом борта «Нан» птицей метнулась по направлению залива.
Только что пьяницы пропели покойнику вечную память, как вдруг с темного надворья
в окно кабака раздался сильный удар, глянула чья-то страшная рожа, — и оробевший целовальник
в ту же минуту задул
огонь и вытолкал своих гостей взашей на темную улицу. Приятели очутились по колено
в грязи и
в одно мгновение потеряли друг друга среди густого и скользкого осеннего тумана,
в который бедный Сафроныч
погрузился, как муха
в мыльную пену, и окончательно обезумел.
Сам князь Василий отошел на покой,
огни были потушены, и все
в доме
погрузилось в глубокий сон.