Неточные совпадения
— Полноте притворяться, полноте! Бог
с вами,
кузина: что мне за дело? Я закрываю глаза и уши, я слеп, глух и нем, —
говорил он, закрывая глаза и уши. — Но если, — вдруг прибавил он, глядя прямо на нее, — вы почувствуете все, что я
говорил, предсказывал, что, может быть, вызвал в вас… на свою шею — скажете ли вы мне!.. я стою этого.
— За этот вопрос дайте еще руку. Я опять прежний Райский и опять
говорю вам: любите,
кузина, наслаждайтесь, помните, что я вам
говорил вот здесь… Только не забывайте до конца Райского. Но зачем вы полюбили… графа? —
с улыбкой, тихо прибавил он.
— Для страсти не нужно годов,
кузина: она может зародиться в одно мгновение. Но я и не уверяю вас в страсти, — уныло прибавил он, — а что я взволнован теперь — так я не лгу. Не
говорю опять, что я умру
с отчаяния, что это вопрос моей жизни — нет; вы мне ничего не дали, и нечего вам отнять у меня, кроме надежд, которые я сам возбудил в себе… Это ощущение: оно, конечно, скоро пройдет, я знаю. Впечатление, за недостатком пищи, не упрочилось — и слава Богу!
— Да, это правда, бабушка, — чистосердечно сказал Райский, — в этом вы правы. Вас связывает
с ними не страх, не цепи, не молот авторитета, а нежность голубиного гнезда… Они обожают вас — так… Но ведь все дело в воспитании: зачем наматывать им старые понятия, воспитывать по-птичьи? Дайте им самим извлечь немного соку из жизни… Птицу запрут в клетку, и когда она отвыкнет от воли, после отворяй двери настежь — не летит вон! Я это и нашей
кузине Беловодовой
говорил: там одна неволя, здесь другая…
Играя
с тетками, я служил,
говорю, твоему делу, то есть пробуждению страсти в твоей мраморной
кузине,
с тою только разницею, что без тебя это дело пошло было впрок. Итальянец, граф Милари, должно быть, служит по этой же части, то есть развивает страсти в женщинах, и едва ли не успешнее тебя. Он повадился ездить в те же дни и часы, когда мы играли в карты, а Николай Васильевич не нарадовался, глядя на свое семейное счастье.
Теперь он возложил какие-то, еще неясные ему самому, надежды на
кузину Беловодову, наслаждаясь сближением
с ней. Ему пока ничего не хотелось больше, как видеть ее чаще,
говорить, пробуждать в ней жизнь, если можно — страсть.
— Да, вот
с этими, что порхают по гостиным, по ложам,
с псевдонежными взглядами, страстно-почтительными фразами и заученным остроумием. Нет,
кузина, если я
говорю о себе, то
говорю, что во мне есть; язык мой верно переводит голос сердца. Вот год я у вас: ухожу и уношу мысленно вас
с собой, и что чувствую, то сумею выразить.
— Да,
кузина: вы обмануты, и ваши тетки прожили жизнь в страшном обмане и принесли себя в жертву призраку, мечте, пыльному воспоминанию… Он велел! —
говорил он, глядя почти
с яростью на портрет, — сам жил обманом, лукавством или силою, мотал, творил ужасы, а другим велел не любить, не наслаждаться!
Корчевская
кузина иногда гостила у княгини, она любила «маленькую
кузину», как любят детей, особенно несчастных, но не знала ее.
С изумлением, почти
с испугом разглядела она впоследствии эту необыкновенную натуру и, порывистая во всем, тотчас решилась поправить свое невнимание. Она просила у меня Гюго, Бальзака или вообще что-нибудь новое. «Маленькая
кузина, —
говорила она мне, — гениальное существо, нам следует ее вести вперед!»
Мы переписывались, и очень,
с 1824 года, но письма — это опять перо и бумага, опять учебный стол
с чернильными пятнами и иллюстрациями, вырезанными перочинным ножом; мне хотелось ее видеть,
говорить с ней о новых идеях — и потому можно себе представить,
с каким восторгом я услышал, что
кузина приедет в феврале (1826) и будет у нас гостить несколько месяцев.
Я был испуган, несчастен и, подождав
с полчаса, отправился к ней; комната была заперта, я просил отпереть дверь,
кузина не пускала,
говорила, что она больна, что я не друг ей, а бездушный мальчик.
Я
говорил уже прежде, что мало женщин было во всем нашем кругу, особенно таких,
с которыми бы я был близок; моя дружба, сначала пламенная, к корчевской
кузине приняла мало-помалу ровный характер, после ее замужества мы видались реже, потом она уехала.
Он, конечно, умер; но от одной из
кузин его (теперь за одним булочником здесь, в Петербурге), страстно влюбленной в него прежде и продолжавшей любить его лет пятнадцать сряду, несмотря на толстого фатера-булочника,
с которым невзначай прижила восьмерых детей, — от этой-то
кузины,
говорю, я и успел, через посредство разных многословных маневров, узнать важную вещь: Генрих писал по-немецкому обыкновению письма и дневники, а перед смертью прислал ей кой-какие свои бумаги.
Для него здесь только Москва, жалкая провинция, а он, блестящий паж ее величества или высочества, будет потом
с презрительной улыбкой
говорить о московских смешных
кузинах.
— А я,
кузина, и не знал, что вы в городе, — зарапортовал он сейчас же, как вошел, своим мясистым языком, шлепая при этом своими губами и даже брызгая немного слюнями, — но вчера там у отца собрались разные старички и
говорят, что у вас там в училище акт, что ли, был
с месяц тому назад… Был?
— Это вот Анна Юрьевна-с, о которой я сейчас
говорил,
кузина моя, и, представьте себе, у нее ни много ни мало, как около ста тысяч годового дохода.
— C'est une folle! [Это сумасшедшая! (франц.)] — сказала Лидина. — Представьте себе, я сейчас получила письмо из Москвы от
кузины; она пишет ко мне, что
говорят о войне
с французами. И как вы думаете? ей пришло в голову, что вы пойдете опять в военную службу. Успокойте ее, бога ради!
— Для чего ж я ему стану
говорить! — произнес генерал, уже слегка позевнув от беседы
с кузиной, и затем, распрощавшись
с ней, возвратился к Бегушеву. Там он нашел бутылку шампанского и вазу
с грушами дюшес: Бегушев знал, чем угощать кузена!
На Фоминой, когда мы уже собирались ехать, все было уложено, и муж, делавший уже покупки подарков, вещей, цветов для деревенской жизни, был в особенно нежном и веселом расположении духа,
кузина неожиданно приехала к нам и стала просить остаться до субботы,
с тем чтоб ехать на раут к графине Р. Она
говорила, что графиня Р. очень звала меня, что бывший тогда в Петербурге принц М. еще
с прошлого бала желал познакомиться со мной, только для этого и ехал на раут и
говорил, что я самая хорошенькая женщина в России.
Все — от шестидесятилетнего
Кузина до Яшки, который нанизывает крендели на мочало за два рубля от покрова до пасхи, [
с 1 (14) октября до апреля — мая.] — все
говорят о хозяине
с чувством, почти близким к хвастовству: вот-де какой человек Василий Семенов, найди-ка другого такого же!
Наталья Ф<едоровна>.
С каким жаром вы
говорите,
кузина!
Владимир. Это письмо я писал к ней… прочти его! Вчера я приезжаю к ее
кузине, княжне Софье; улучив минуту, когда на нас не обращали внимания, я умолял ее передать письмо Загорскиной… она согласилась, но
с тем, чтобы прежде самой прочитать письмо. Я ей отдал. Она ушла в свою комнату. Я провел ужасный час. Вдруг княжна является,
говоря, что мое письмо развеселит очень ее
кузину и заставит ее смеяться! смеяться! друг мой! Я разорвал письмо, схватил шляпу и уехал…
Какая дама не
говорит с очаровательной улыбкой: «Представьте, я вчера ночью написала огромное письмо моей
кузине — шестнадцать почтовых листов кругом и мелко-мелко, как бисер.
— Уж коли они догадались о нас, — продолжает Досекин
с усмешкой, — прятаться нам поздно и
говорить тут не о чем. О других я ничего не скажу, а
Кузин — полезный человек.
Утешали нас
с Егором Алёша и
Кузин: между ними наладилась какая-то особая дружба, бранчливая, насквозь прошитая взаимными издёвками. Всё чаще замечаем мы, сходятся они вдвоём, вместе путешествуют в город и
с глазу на глаз, очевидно, иначе
говорят, а при людях обязательно задевают друг друга и насмешничают, словно конфузясь своей дружбы.
— Ну, пёс
с ими! — воскликнул
Кузин. — Эка важность — следят! А вот, — обратился он ко мне, — хорошо ты
говоришь, Егор Петров! Как псалом прочитал!
Лесник высоким голосом что-то
говорит о своём сыне, Савелий
с Миловым ругают крестьянский банк,
Кузин Громко
говорит возбуждённому Алёше...
— Ну, Христос
с вами, мой друг, —
говорил муж пожилой женщине, стоявшей
с ним у двери, — она такое имеет доверие к вам, вы так умеете
говорить с ней, уговорите ее хорошенько, голубушка, идите же. — Он хотел уже отворить ей дверь; но
кузина удержала его, приложила несколько раз платок к глазам и встряхнула головой.
Что же касается до отношений его самого к «прелестной Армфельдт», то они были слишком открыты, чтобы быть тайной для окружающих, и если в обществе и
говорили ему о «красавце-князе», сопоставляя его
с его «
кузиной», то только для того, чтобы подразнить «влюбленного доктора», как прозвали его в товарищеском кругу.
— Да не в обиду будь сказано, нас вот
с вами взять, хоть вы и храните в себе священный огонь. Таково уж, видно, звание наше! А
кузина ваша пришла на несколько минут, — и свежим воздухом запахло. Вы извините, я вам так откровенно
говорю… по-товарищески.
— Дайте мне докончить, Лука Иванович. Мы
с вами не светские марионетки, мы умеем
говорить серьезноnи искренно… а то иначе это выходило бы одно злоязычие. Если мы заговорили о
кузине с участием, надо же прийти к какому-нибудь выводу.
Кузине она не желала
говорить, приглашать ее
с собою.
— Соня! — сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения
кузины, — верно, Вера
с тобой
говорила после обеда? Да?
— Ведь можно, —
говорю я, — а как хорошо бы. Вот я третёва дни ездил в Ивино, только подъезжаю к одному двору, а хозяин здоровывается со мною и называет меня по имени-отчеству. Выходит, что двенадцать лет тому назад мы виделись
с ним. Это
Кузин; знаешь?
— Моя
кузина тут ни при чем, и о ней
говорить нечего! — крикнул он
с бешенством.