Неточные совпадения
Там слышен был железный шум пролетки; высунулась из-за угла, мотаясь,
голова лошади, танцевали ее передние ноги; каркающий крик
повторился еще два раза, выбежал человек
в сером пальто,
в фуражке, нахлобученной на бородатое лицо, —
в одной его руке блестело что-то металлическое,
в другой болтался небольшой ковровый саквояж; человек этот невероятно быстро очутился около Самгина, толкнул его и прыгнул с панели
в дверь полуподвального помещения с новенькой вывеской над нею...
«Да, да; но ведь этим надо было начать! — думал он опять
в страхе. — Троекратное „люблю“, ветка сирени, признание — все это должно быть залогом счастья всей жизни и не
повторяться у чистой женщины. Что ж я? Кто я?» — стучало, как молотком, ему
в голову.
Он рисует глаза кое-как, но заботится лишь о том, чтобы
в них
повторились учительские точки, чтоб они смотрели точно живые. А не удастся, он бросит все, уныло облокотится на стол, склонит на локоть
голову и оседлает своего любимого коня, фантазию, или конь оседлает его, и мчится он
в пространстве, среди своих миров и образов.
Борис уже не смотрел перед собой, а чутко замечал, как картина эта
повторяется у него
в голове; как там расположились горы, попала ли туда вон избушка, из которой валил дым; поверял и видел, что и мели там, и паруса белеют.
Все мне вдруг снова представилось, точно вновь
повторилось: стоит он предо мною, а я бью его с размаху прямо
в лицо, а он держит руки по швам,
голову прямо, глаза выпучил как во фронте, вздрагивает с каждым ударом и даже руки поднять, чтобы заслониться, не смеет — и это человек до того доведен, и это человек бьет человека!
В это время
в лесу раздался какой-то шорох. Собаки подняли
головы и насторожили уши. Я встал на ноги. Край палатки приходился мне как раз до подбородка.
В лесу было тихо, и ничего подозрительного я не заметил. Мы сели ужинать. Вскоре опять
повторился тот же шум, но сильнее и дальше
в стороне. Тогда мы стали смотреть втроем, но
в лесу, как нарочно, снова воцарилась тишина. Это
повторилось несколько раз кряду.
Отец мой возил меня всякий год на эту языческую церемонию; все
повторялось в том же порядке, только иных стариков и иных старушек недоставало, об них намеренно умалчивали, одна княжна говаривала: «А нашего-то Ильи Васильевича и нет, дай ему бог царство небесное!.. Кого-то
в будущий год господь еще позовет?» — И сомнительно качала
головой.
Ямщик повернул к воротам, остановил лошадей; лакей Лаврецкого приподнялся на козлах и, как бы готовясь соскочить, закричал: «Гей!» Раздался сиплый, глухой лай, но даже собаки не показалось; лакей снова приготовился соскочить и снова закричал: «Гей!»
Повторился дряхлый лай, и, спустя мгновенье, на двор, неизвестно откуда, выбежал человек
в нанковом кафтане, с белой, как снег,
головой; он посмотрел, защищая глаза от солнца, на тарантас, ударил себя вдруг обеими руками по ляжкам, сперва немного заметался на месте, потом бросился отворять ворота.
Крапива обожгла мне руки, спина ныла, и
голова кружилась; но чувство блаженства, которое я испытал тогда, уже не
повторилось в моей жизни.
Целых четыре дня я кружился по Парижу с Капоттом, и все это время он без умолку говорил. Часто он
повторялся, еще чаще противоречил сам себе, но так как мне,
в сущности, было все равно, что ни слушать, лишь бы упразднить представление"свиньи", то я не только не возражал, но даже механическим поматыванием
головы как бы приглашал его продолжать. Многого, вероятно, я и совсем не слыхал, довольствуясь тем, что
в ушах моих не переставаючи раздавался шум.
Но стоны
повторяются чаще и чаще и делаются, наконец, беспокойными. Работа становится настолько неудобною, что Иудушка оставляет письменный стол. Сначала он ходит по комнате, стараясь не слышать; но любопытство мало-помалу берет верх над пустоутробием. Потихоньку приотворяет он дверь кабинета, просовывает
голову в тьму соседней комнаты и
в выжидательной позе прислушивается.
Кому
в самом деле придет
в голову то, что всё то, что с такой уверенностью и торжественностью
повторяется из века
в век всеми этими архидиаконами, епископами, архиепископами, святейшими синодами и папами, что всё это есть гнусная ложь и клевета, взводимая ими на Христа для обеспечения денег, которые им нужны для сладкой жизни на шеях других людей, — ложь и клевета до такой степени очевидная, особенно теперь, что единственная возможность продолжать эту ложь состоит
в том, чтобы запугивать людей своей уверенностью, своей бессовестностью.
Так прошло четыре тёмных, дождливых дня, на третий — удар
повторился, а ранним утром пятого дня грузный, рыжий Савелий Кожемякин помер, и минуту смерти его никто не видал. Монахиня, сидевшая у постели, вышла
в кухню пить чай, пришёл Пушкарь сменить её; старик лежал, спрятав
голову под подушку.
Рассуждения, несомненно, прекрасные; но то утро, которое я сейчас буду описывать, являлось ярким опровержением Пепкиной философии. Начать с того, что
в собственном смысле утра уже не было, потому что солнце уже стояло над
головой — значит, был летний полдень. Я проснулся от легкого стука
в окно и сейчас же заснул. Стук
повторился. Я с трудом поднял тяжелую вчерашним похмельем
голову и увидал заглядывавшее
в стекло женское лицо. Первая мысль была та, что это явилась Любочка.
Черек ревел оглушительно, кувыркая камни. Путь пошел кверху. Ага спрыгнул с лошади, перекинул через
голову коня повод.
Повторился переход по мосту. Но здесь идти было физически трудно: мелкий камень осыпи рассыпался и полз, а с ним ползли ноги
в мягких чувяках.
В голове Евсея медленно переворачивались,
повторяясь, слова Маклакова...
Он снова забормотал, считая карты, а Евсей, бесшумно наливая чай, старался овладеть странными впечатлениями дня и не мог, чувствуя себя больным. Его знобило, руки дрожали, хотелось лечь
в угол, закрыть глаза и лежать так долго, неподвижно.
В голове бессвязно
повторялись чужие слова.
Когда Шехерезада молчала, моя детская рука хватала ее за подбородок, стараясь повернуть ее
голову ко мне, и
в десятый раз
повторялось неизменное...
Сергей поднял было руку; но Катерина Львовна легко промелькнула по коридору и взялась за свои двери. Хохот из мужской комнаты вслед ей
повторился до того громко, что часовой, апатично стоявший против плошки и плевавший себе
в носок сапога, приподнял
голову и рыкнул...
Дядя Антон, успокоенный каждый раз таким увещанием, брал топор, нахлобучивал поглубже на глаза шапку и снова принимался за работу. Так
повторялось неоднократно, пока наконец воз не наполнился доверху хворостом. Внимание мужика исключительно обратилось тогда к племяннику; его упорное неповиновение как бы впервые пришло ему
в голову, и он не на шутку рассердился.
— А-а-а! —
повторился стонущий крик. Цирельман увидел, как
в одном месте над плотиной голубоватый воздух разорвался
в узкую огненную трещину. Что-то страшное, никогда им не слыханное, жалобно пропело у него над
головой, и сейчас же вслед за этим звуком глухой грохот выстрела тяжело прокатился по реке.
Стук
повторился в третий раз, и весь дом точно содрогнулся от него. Но Цирельман сидел на кровати, чувствуя, как у него мерзнут и двигаются на
голове волосы, и, раздавленный страхом, не мог пошевельнуться.
О юность! о юность благая! зачем твои сны уходят вместе с тобою? Зачем не
повторяются они, такие чистые и прекрасные, вдохновляющие, как этот сон, после которого я уже не мог уснуть
в эту ночь, встал рано и, выйдя на коридор, увидал моего Лаптева. Он стоял и умывался перед глиняным умывальником и, кивнув мне
головою, спросил...
Пес оглянулся, пристально поглядел на меня и весело замахал хвостом. Очевидно, его забавлял мой грозный тон. Мне бы следовало приласкать его, но фаустовский бульдог не выходил из моей
головы, и чувство страха становилось всё острей и острей… Наступали потемки, которые меня окончательно смутили, и я всякий раз, когда пес подбегал ко мне и бил меня своим хвостом, малодушно закрывал глаза.
Повторилась та же история, что с огоньком
в колокольне и с вагоном: я не выдержал и побежал…
— Еще, пожалуйста еще, — сказала Наташа
в дверь, как только замолкла балалайка. Митька настроил и опять задребезжал Барыню с переборами и перехватами. Дядюшка сидел и слушал, склонив
голову на бок с чуть заметною улыбкой. Мотив Барыни
повторился раз сто. Несколько раз балалайку настроивали и опять дребезжали те же звуки, и слушателям не наскучивало, а только хотелось еще и еще слышать эту игру. Анисья Федоровна вошла и прислонилась своим тучным телом к притолке.