Неточные совпадения
— Ну да ведь я знаю тебя: ведь ты большой мошенник, позволь мне это сказать тебе по дружбе! Ежели бы я был твоим начальником, я бы тебя
повесил на первом
дереве.
— Опять
на деревья белье
вешают! — гневно заметила она, обратясь к старосте. — Я велела веревку протянуть. Скажи слепой Агашке: это она все любит
на иву рубашки
вешать! сокровище! Обломает ветки!..
Бабушка пересмотрела все материи, приценилась и к сыру, и к карандашам, поговорила о цене
на хлеб и перешла в другую, потом в третью лавку, наконец, проехала через базар и купила только веревку, чтоб не
вешали бабы белье
на дерево, и отдала Прохору.
Перед сумерками Дерсу ходил
на охоту. Назад он вернулся с пустыми руками.
Повесив ружье
на сучок
дерева, он сел к огню и заявил, что нашел что-то в лесу, но забыл, как этот предмет называется по-русски.
С первого же раза стрелки поняли, что мы с Дерсу старые знакомые. Он
повесил свое ружье
на дерево и тоже принялся меня рассматривать. По выражению его глаз, по улыбке, которая играла
на его губах, я видел, что и он доволен нашей встречей.
Место для своего ночлега он выбирал где-нибудь под
деревом между 2 корнями, так что дупло защищало его от ветра; под себя он подстилал кору пробкового
дерева,
на сучок где-нибудь
вешал унты так, чтобы их не спалило огнем.
Его составляли небольшой, заросший с краев прудик, сейчас же за ним крутая гора вверх, поросшая огромными старыми
деревьями и кустами, часто перемешивающими свою разнообразную зелень, и перекинутая над прудом, у начала горы, старая береза, которая, держась частью своих толстых корней в влажном береге пруда, макушкой оперлась
на высокую, стройную осину и
повесила кудрявые ветви над гладкой поверхностью пруда, отражавшего в себе эти висящие ветки и окружавшую зелень.
Капитан снял с себя шинель и
повесил ее
на сучок
дерева. Миропа Дмитриевна, взглянув при этом
на него, чуть не вскрикнула. Он был в густых штаб-офицерских эполетах.
В старинном доме, полном богатой утвари екатерининского времени, несколько комнат было отделано заново: покои, назначенные для княжны, были убраны скромно, как княгиня находила приличным для молодой девушки, но все это было сделано изящно и в тогдашнем новом вкусе: светлый девственный, собранный в буфы, ситец заменил здесь прежний тяжелый штоф, который сняли и снесли в кладовые; масляные картины известных старинных мастеров,
на несколько пластических сюжетов, тоже были убраны и заменены дорогими гравюрами и акватинтами в легких рамах черного
дерева с французскою бронзой; старинные тяжелые золоченые кронштейны уступили свое место другим, легким и веселым, из севрского фарфора; вместо золоченого обруча с купидонами, который спускался с потолка и в который вставлялись свечи,
повесили дорогую саксонскую люстру с прекрасно выполненными из фарфора гирляндами пестрых цветов.
Наконец ушла. Плакала горько, утираясь кончиками платка, не видела дороги. И чем дальше отходила от тюрьмы, тем горючее лились слезы. Пошла назад к тюрьме, потом заблудилась дико в городе, где родилась, выросла, состарилась. Забрела в какой-то пустынный садик с несколькими старыми, обломанными
деревьями и села
на мокрой оттаявшей лавочке. И вдруг поняла: его завтра будут
вешать.
Елеся (
вешает сертук
на дереве подле стола и начинает чистить).
Нам оставалось до деревни не более полуверсты, и мы подходили уже к большому деревянному кресту, стоявшему
на пересечении зуленской и печаловской дорог. Эти кресты, с прибитыми
на верху их, сделанными из
дерева орудиями страданий Христовых — копьем, лестницей, молотком и тридцатью сребрениками, — всегда можно увидеть
на перекрестках полесских дорог. Снизу
на эти кресты молодицы и девки
вешают сшитые ими по обету пестрые фартуки и полотенца, что придает кресту своеобразный — дикий и живописный вид.
— А когда я мальчиком был, так наши мужики чуть было меня не убили.
Повесили за шею
на дерево, проклятые, да, спасибо, ермолинские мужики ехали мимо, отбили…
— Русские в Сагнице? — вскричал Шлиппенбах. — Что ты говоришь, несчастный? Если ты сказал мне неправду, то завтра ж велю тебя
повесить на первом
дереве.
— Мошенники! плуты! — продолжал кричать Шлиппенбах. — Отпустите его, или я велю
повесить вас
на первом гельметском
дереве!